Младший сержант покручивал жезлом, и это ему нравилось. Борзый паренек, фуражка на затылке, портупея ослаблена, взгляд самонадеянный. Как же, в люди выбился. Посмотреть бы на него, когда ствол пистолета уткнется в лоб. Обделается, это как пить дать.
– Ну документы, так документы. – Никифоров предъявил водительское удостоверение, паспорт.
Младший сержант их посмотрел и спросил:
– И далеко, отец, едем?
– Куда же мне далеко-то? В Сибово.
– Прописан в Переславе, а чего в Сибово забыл?
– Тебя это касается?
Инспектор бросил взгляд в паспорт.
– Меня, Иван Сергеевич, здесь все касается.
– Дружок мой фронтовой приболел, позвонил, просил приехать.
– Ага! Ну если товарищ фронтовой, то другое дело. Документы в порядке, можете ехать. Счастливого пути.
– Я вернусь, пока ты дежурить будешь. Проведаю товарища и вернусь.
– Дело твое, отец, – сказал младший сержант, завидел грузовую машину, приближающуюся к посту, и отошел.
Никифоров включил передачу, выехал на дорогу и повел «Победу» к мосту, за которым сразу свернул в сторону Верховска. У районного центра пост был уже снят. Водитель свернул направо, обогнул территорию колхоза «Верный путь», и машина оказалась на улице Коммунарской. Фонари на столбах почти не горели, светились только переулок Павлика Морозова и площадь Ленина.
Никифоров миновал поворот на улицу Окскую, где спокойно мог оставить подвеску прямо сейчас, спустился до грунтовки. По ней и повел машину, не превышая скорость в сорок километров в час. У парома никого не было. Не встретил ни единой живой души связной Линге и на задах села Баранино.
Он остановил машину напротив самодельного частокола ограды участка Губарова. Выйдя из «Победы», Никифоров осмотрелся, прислушался, легко для своих лет перемахнул через городьбу, пошел по огороду и саду, выбрался во двор. К нему, гремя цепью, метнулся пес.
– Гусар, ты что, не узнал?
Пес дружелюбно замотал хвостом.
Никифоров бросил ему кусок колбасы, который тут же исчез в пасти, высыпал в миску кости, оставшиеся от приготовления холодца. Пес уткнулся в них мордой.
Никифоров подошел к кухонному окну, постучал.
Жена Губарова Зинаида услышала шум, толкнула в бок мужа.
– Матвей, никак, со двора в окно стучали.
– Да кто там может быть? Полночь уже.
– Говорю, стучали, сама слышала.
Тут и Губаров услышал повторный стук.
– Что за черт? И Гусар не лает. Значит, кто-то свой?
– Может, кто из правления колхоза?
– Какого к черту правления, Зинка? Спят все.
– Так ты говорил намедни, что с утра надо с Манюхиным за запчастями ехать?
– И чего?
– Так передумал насчет утра заместитель председателя, вот и явился.
– Со двора?
– Да, не он это. Я боюсь, Матвей.
– Не бойся, лежи смирно, я пойду посмотрю, кого это принесло.
– Ружье возьми.
– Топора хватит. – Губаров в исподнем зашел на кухню, сдвинул шторку, увидел физиономию Никифорова и буркнул: – Твою мать, кого не ждали!
Он кивнул. Мол, чего приперся?
Никифоров указал на двор. Выходи, дескать.
Хозяин дома надел на нижнюю рубаху душегрейку, брюки, обул сапоги.
Жена высунулась из спальни и спросила:
– Ты что задумал, Матвей?
– Во двор выйду, знакомец из Переслава приехал, Никифоров.
– А чего он сейчас-то?
– Вот и проведаю. А ты спи. За мной не ходи, поняла?
– Нет охоты из теплой постели вылезать. Ты только побыстрей.
– Спи! – сказал муж и через сени вышел во двор.
– Приветствую, Матвей Егорович! – с улыбкой проговорил Никифоров.
– Нашел время. Чего притащился?
– Дело есть, сам знаешь, по своей воле не поехал бы. Пойдем в сад, там поговорим.
– Погоди! – Губаров забрел в сортир, вышел оттуда и спросил: – Долгий разговор?
– Нет.
– Тогда говори тут.
– А жена не подслушает?
– Зинка-то? Не посмеет, да и боится она всего.
– Ладно. Тогда слушайте, господин Кучер.
Бывший начальник полиции быстро огляделся и прошипел:
– Ты с дуба рухнул? Никто не знает моей настоящей фамилии, даже Зинка. Я и сам уже начал ее забывать.
– А вот Клаус Линге, или Ефим Макарович Ревко, и его начальство все хорошо помнят. В общем, так. Торчать тут у тебя мне резона нет. Запомни, в понедельник в тринадцать десять тебе надо быть в парке ДК железнодорожников. Линге желает поговорить с тобой.
– О чем?
– Не знаю. Это не мое дело.
– Как же я в понедельник из колхоза-то уеду?
– Придумай что-нибудь. Это дела твои, но в назначенное время ты должен быть в парке. Недалеко от кафе есть аллея, увидишь там скамейки, сядешь на одну из них, где больше никого не будет. Да в понедельник в парке народу особо нет. В павильоне мужики пивком, водочкой угощаются, на аллее им делать нечего. К тебе подойдет Линге. Все понял?
Губаров вздохнул:
– Да, понял. Только как уехать отсюда в понедельник?
– Все, что нужно, я передал. Мне пора ехать.
– А где встал-то? Свет фар на улице Зинка увидела бы.
– Я без света, берегом.
– По грунтовке шел от Верховска?
– Да.
– Ясно.
– Давай, господин начальник полиции, не опаздывай.
– Да пошел ты!..
– Что и делаю. – Никифоров зашел в сад и исчез в нем.
Губаров почесал затылок и зашел в дом.
Зинаида сидела на кровати.
– Чего он приезжал?
– Дело есть. Выгодное. Надо человека одного до Москвы из Переслава на машине бросить. Но вот загвоздка, в понедельник ехать. А в начале недели у Манюхина самая запарка.
Глаза Зинаиды жадно блеснули:
– А хорошо мужик обещал заплатить?
– Полторы сотни, но можно сторговаться и на две.
– А что ему электричкой не уехать? Намного дешевле выйдет.
– Значит, так ему надо. Чего придумать, чтобы из села в Переслав рано утром понедельника выехать?
Жена неожиданно сказала:
– Повод-то найти просто. Мне вот что непонятно. Если этот мужик в Переславе брезгует электричкой, то неужто он не может нанять городскую машину и получше нашего «Запорожца»?
– Ладно, скажу, ты только никому, а то останешься одна на долгие годы.
– Я могила!
– В бегах мужик этот. В розыске. Ему светиться не то что на вокзале или в забегаловке, в такси нельзя. Да и в новых машинах. А «Запорожец» самое то. Эту рухлядь гаишники не осматривают. Чего взять с нищеброда?
– Почему с нищеброда?
– А кто еще купит подержанный «ЗАЗ»?
– Ну не скажи. Была я в Переславе, там много «Запорожцев».
– Да какая разница, мало, много? Что за повод можно придумать?
– Самый верный – меня отвезти в больницу.
Губаров посмотрел на жену:
– А ведь ты права. Все знают, что у тебя язва желудка. А тут вдруг худо стало, кровь ртом пошла, боль сильная. А специальная больница только в Переславе. Ты у меня молодец, Зинка. Вот что значит острый бабий ум.
– Да уж, мы можем такое сообразить, до чего мужикам не додуматься. В воскресенье вызовешь фельдшера. Девицу к нам прислали молодую, неопытную, болезнь налицо, выпишет направление. А председатель или тот же Манюхин не отпустить тебя не смогут. Потому как, случись что со мной, их по партийной линии так достанут, что они и должностей лишиться могут.
– Это так. Добро, значит, в воскресенье зову фельдшерицу.
– Ага! Только в Переславе не продешеви. Если мужик в розыске и ему срочно надо в Москву, то он любую деньгу отвалит. Так что смело проси триста рублей. Нам с тобой за эти деньги два месяца в колхозе надо корячиться.
– Видно будет, сначала надо уехать. Постой, но ты же должна остаться.
– И чего? Дома отсижусь, никто не увидит, так что уедешь. Ты нужен, иначе дружок твой из Переслава ночью не приезжал бы.
– Тоже верно. Ладно, спим.
