Дмитрий Глуховский "Сумерки"

grade 4,1 - Рейтинг книги по мнению 5900+ читателей Рунета

«Сумерки» Дмитрия Глуховского – первый российский интеллектуальный бестселлер. Полмиллиона человек прочли этот роман в Интернете. Те, кому полюбилось «Метро 2033», узнают в «Сумерках» фирменный стиль Глуховского: увлекательный, замысловато выстроенный сюжет, удивительную атмосферность, неожиданный финал. Землетрясения в Иране, ураганы в США, цунами в Индонезии, засуха и пожары в России… Газетные заголовки и телевизионные новости переплетаются с мрачными пророчествами индейцев майя. Все это звенья одной цепи. Это знамения, которых не видит только слепой, но сумеет расшифровать лишь один человек. «Сумерки» – захватывающая история этого человека. Переводя на русский ветхий дневник испанского конкистадора, он оказывается вовлечен в водоворот невероятных событий, который поможет ему расшифровать прорицания и заглянуть в будущее – быть может, ценой его собственной жизни. Умело замаскированный под триллер, «Сумерки» – нечто намного большее. Это роман-метафора, роман-манифест. Погрузившись в «Сумерки», вы не сможете оторваться до самой последней страницы. А дочитав, не сумеете их забыть.

date_range Год издания :

foundation Издательство :АСТ

person Автор :

workspaces ISBN :978-5-17-059679-9, 978-5-271-24024-9

child_care Возрастное ограничение : 16

update Дата обновления : 14.06.2023

Что хозяева их властвуют в запретных землях и по наши дни, даже десятилетия спустя после прихода испанцев, и что точного имени их не знают, но охраняющих эти земли людей с севера зовут также, как и раньше – «к’анулы», что означает «отборные воины», потому что по жестокости и отваге они не знают себе равных во всей стране майя».

Кюммерлинг, конечно, ни о каких запретных землях и охраняющих их секреты древних воинах даже и не подозревал. Но как раз в этом я скорее доверял ему, нежели Хуану Начи Кокому. Мне было совершенно ясно, что оба проводника сговорились, чтобы загубить испанцев. Нападение индейцев, будь они «к’анулами» или кем другим, было второй ловушкой, расставленной на пути экспедиции конкистадоров. Только в ночной стычке те потеряли девятерых человек; отряд таял на глазах, в нём теперь должно было оставаться немногим более двадцати членов, а цель путешествия, казалось, так и не стала ближе.

Больше всего меня удивляло то, что, несмотря на тяжёлые потери, ни командиру, ни Васко де Агилару, ни приставленного к ним францисканскому монаху не приходило в голову прекратить поход и вернуться в Мани – пусть с пустыми руками, но сохранив оставшихся в живых людей. Хотя бы для того, чтобы захватив с собой подкрепления, заново укомплектовать поредевший отряд.

Отчего закалённый в боях опытный командир стал бы слепо рисковать своими солдатами ради выполнения приказа, смысла и способа исполнения которого он даже не понимает до конца? Чем объяснить такую несгибаемую решимость?

Скажем, вся троица могла быть фанатично предана церкви и лично брату де Ланде, который являлся для них непререкаемым авторитетом. Может быть, конкистадоры были ему чем-то лично обязаны, или просто настолько доверяли будущему епископу, что даже не пытались сомневаться в его правоте. Что он мог такого для них (или с ними?) сделать? Спас им жизнь? Был крёстным отцом их детей? Просто обладал сверхчеловеческим даром убеждения? А может, хитроумный настоятель накинул на бравых авантюристов тонкие, но прочные уздечки шантажа?

Или они действительно верили в то, «как важно было выполнить его для веры и положения испанцев на Юкатане», верили настолько глубоко и искренне, что были готовы сложить за веру свои головы?

Но чем дальше я читал заметки, тем больше мне казалось, что все герои этой странной истории недоговаривают чего-то важного, такого, что разом поставило бы всё на свои места. Может, брат Диего де Ланда от своих людей узнал про некий клад? Скажем, облицованный золотыми листами храм, скрытый под листьями сандаловых и махагоновых деревьев в лощине, потерянной посреди бескрайней сельвы?

Тогда вся экспедиция обретает совсем другой смысл – манускрипты, которые надлежало доставить в Мани, были только прикрытием дерзкой авантюры, задуманной настоятелем францисканского монастыря, которому верные люди донесли про несметные богатства, спрятанные в дремучих лесах на юге полуострова. Выбрав нескольких надёжных и страждущих золота головорезов, он выговорил для них полсотни солдат и отправил за кладом.

Отодрав от крыши белокаменной пирамиды всего лишь несколько таких драгоценных листов, на родине в Испании можно купить обширное поместье и обеспечить себя до конца жизни. Скитаться в липком поту по треклятым зарослям отныне придется только во снах: можно будет вернуться домой, наконец зажить, как полагается дворянину, жениться на томной белокожей графской дочери и только в скабрезных разговорах с приятелями вспоминать остро пахнущих низкорослых индианок…

В своём отчёте неизвестный конкистадор не стал упоминать этого – во всяком случае, пока – чтобы утаить те сокровища, которые приобрёл ценой нескольких десятков человеческих жизней, рассудив, что лишние завистники ему ни к чему.

А что же брат де Ланда? Неужели ему тоже причиталась доля от награбленных богатств? Ему или францисканскому ордену, почему бы нет. Средства для расширения монастыря или строительства нового. Брат Хоакин был отправлен с шайкой головорезов, чтобы блюсти интересы ордена: доверять им нельзя, к таким стоит повернуться спиной – сразу всадят кортик по самую рукоять. На честность и благородство тут уповать не стоит, как только они увидят крышу тайного храма, сверкающую в предзакатных лучах, тут же забудут и о своём должке брату де Ланде, и о любви к Пресвятой деве. Знаем этих пройдох.

Или не так? Может быть, для самого Диего де Ланды разыскиваемые им манускрипты были действительно ценны, а конкистадоров он заманил, посулив им сказочные сокровища, надёжно замурованные в потайной камере одного из полуразрушенных храмов вместе с нелепыми индейскими книжками, сделанными из замши и сложенными гармошкой. Принесите мне только манускрипты, остальное – ваше!

А индейские проводники? Пытались уберечь от разграбления и осквернения древние святыни своего народа? Вероятно…

Я ощущал то же, что должен чувствовать археолог, когда множество разноцветных керамических осколков, выкопанных им у развалин какой-нибудь майянской пирамиды, после долгих часов кропотливого труда начинают складываться в осмысленную и захватывающую картину старинной мозаики.

Прежде чем потушить свет и улечься спать, я на всякий случай перевернул последнюю страницу, проверяя, не осталось ли там ещё что-то, чего я не успел прочесть.

«Что на следующий день после этого пришёл ко мне Эрнан Гонсалес, и говорил со мной; и что после этой беседы понял я: брат Диего де Ланда не сказал мне всего о нашем походе. И что услышанное весьма встревожило меня; и об этом будет рассказано в Главе четвёртой сего сообщения»

El Tremedal

Моя мёртвая собака так и не дождалась положенной прогулки в эту ночь – я был слишком занят мыслями о тех тайнах, которые скрывала сельва, и тех, которые берёг от простодушных конкистадоров брат Диего де Ланда. Мне снилось совсем другое.

Нагромождение высоких пирамид, каждая из граней которых рассечена надвое лестницей, уходящей круто вверх, к плоской вершине, где находится алтарь – это ступени в небо, к богам. Летучие мыши, гроздьями свисающие с потолка титанических дворцов белого камня, построенных тысячами обречённых рабов без помощи колеса и блока, и брошенных их обитателями в один день, без видимых причин. Украшенные иероглифами стены, вырезанные в камне маски чудовищ, героев, божеств и демонов. Маленькая площадка посреди подъёма на гигантскую пирамиду, откуда открывается дверь, превращённая камнетёсами и скульпторами в распахнутую пасть Небесного Змея.

Собравшиеся в круг невысокие смуглые люди в странных одеждах, с золотыми обручами на головах. Распятый на жертвеннике, обессиленный и сломленный дурманящим напитком пленник, бессмысленным взглядом ищущий что-то вокруг себя. Монотонные причитания жрецов, одетых в подобие туник, становятся всё громче, всё страшнее…

Занесённый острый камень падает вниз, входит меж рёбер, разрывает плоть. Ещё удар – и грудная клетка вскрыта, хлещет кровь, выпученные глаза пленника затягивает смертельная пелена, а из горла с хрипом рвётся наружу ярко-красная пена, но он ещё жив. Заклание проводится по строгим канонам, за века ритуал отточен так же остро, как и жертвенный камень. Дьявольское искусство заключается в том, чтобы приносимый в жертву не умер раньше, чем рёбра с левой стороны груди с хрустом поддадутся и откроют ещё бьющееся сердце. Несчастный расстанется с жизнью только когда это сжимающийся, дрожащий, захлёбывающийся кровью комок будет вырван рукой жреца и брошен в особый сосуд. Тело, еще мгновенье назад натянутое судорогой, как тетива индейского лука, а теперь обмякшее, окровавленное, распотрошённое, швырнут, словно набитый трухой мешок, вниз по ступеням, где его подберут служки.

И вот ещё… Лицо у пленника – насколько его удаётся рассмотреть сквозь слой грязи и кровяной корки – белое. А мощная шея и запрокинутый подбородок густо поросли бородой.

Я сел в кровати. Сердце бешено колотилось в груди, словно это у меня его только что пытались вырвать. Подушка была влажной и холодной от пота. Комната с четырёхметровым потолком вдруг показалась мне слишком тесной, захотелось распахнуть настежь окно. Несколько минут я убеждал себя в абсурдности такого желания, потом вскочил и, дёрнув шпингалет, толкнул рамы. Внутрь хлынул сырой и стылый осенний воздух, двух глотков которого хватило, чтобы протрезветь после увиденного кошмара.

На улице уже стоял блёклый день; небо было забито ватными серыми облаками, через которые еле прорисовывался кружок тщедушного осеннего солнца. Десять утра. Обычно я сплю часов до трёх, но сегодня уснуть больше не получится. А может, я просто обманываю себя, потому что боюсь вернуться в тот сон, если мне всё же удастся забыться?

В голове ещё покачивался мутный осадок из обрывков видения, и, сунув ноги в тапки, я поплёлся на кухню разгонять его при помощи кофе.

Утренний кофе был для моей бабушки таким же полным смысла обрядом, как для майя и ацтеков – человеческие жертвоприношения. Она подходила к его завариванию со знанием дела: если совершать одни и те же действия каждое утро в течение шестидесяти лет, движения оттачиваются до филигранности. Конечно же, никакого быстрорастворимого дерьма – только зёрна, только Латинская Америка. В прежние времена благодаря дружеским связям на Кубе у неё в кладовке стояли несколько огромных крашенных в бежевый и коричневый цвета жестяных банок с кофе. Назывался он экспрессивно и вполне по-кубински – «?Cafe Hola!». Одну из этих банок, въехав в квартиру, я обнаружил запечатанной – может быть, ее хранили на случай новой мировой войны. Аромат, конечно, давно выдохся, зёрна пришлось выбросить, но банку я пожалел и оставил. Теперь свои собственные запасы я храню только в этой банке, и, открывая её по утрам, вдыхаю душистый кофейный запах – в память о бабушке.

После себя она оставила мне и весь свой арсенал – деревянную ручную мельницу для кофе, медную турку, маленькие фарфоровые чашечки с китайским орнаментом. Больше всего мне нравится молоть кофе: ссыпаешь его в воронку, и начинаешь, словно у шарманки, вертеть тяжёлую латунную ручку. Сначала она проворачивается медленно, трудно, но по мере того, как зёрна рассыпаются в ароматную пыль, крутить становится всё проще – значит, пора добавить в воронку ещё. А потом надо выдвинуть этот трогательный деревянный ящичек снизу и выскрести из него весь порошок в кофейник. Поставив кофе на огонь, отходить от него уже строго запрещается, иначе вместо вальяжного распития бодрящего утреннего напитка придётся отскребать плиту.

Когда всё наконец готово, удовольствия от такого кофе получаешь неизмеримо больше, хотя бы просто потому что раз ради него уже столько сделано, грех теперь им не наслаждаться. Бабушка была права – и кому после этого нужны быстрорастворимые гранулы? Я даже электрическую кофемолку, и ту выкинул.

У кофе было и ещё одно важное качество: готовя его, можно было целиком посвятить себя несложным механическим движениям и заодно занять голову прилагающимся к ним несложным механическими мыслями. С каждым поворотом ручки мельницы холодный туман, оставшийся в памяти от привидевшегося кошмара, съёживался, а когда от поставленного на весёлый синий огонёк кофейника пошёл головокружительный аромат, действительность окончательно возобладала над грёзами.

Чёртов сон был, несомненно, навеян историей с теми испанцами, которых аборигенам удалось взять в плен. Автор заметок прошёлся по этому эпизоду совсем поверхностно; не знаю, отчего в моём сознании засел именно он. Больше всего меня удивило то, насколько подробно я видел умерщвление пленных. Детали мне эти взять было совершенно неоткуда: разве что краем глаза случайно зацепился за них, листая Кюммерлинга. Но и это маловероятно: не мог же я упустить их, пока читал книгу, если они настолько поразили моё воображение!

Оставалось надеяться, что просто воспалилась фантазия. Надо было срочно оперировать, пока не начался абсцесс и прободение. Я поклялся разыскать научно-историческое описание человеческих жертвоприношений у майя, чтобы успокоить себя найденными несоответствиями.

К кофе я приготовил бутерброды с сыром и сваренное в мешочек яйцо с перцем и солью: завтрак холостяка. Главное – не капнуть желтком на брюки, иначе твоя жалкая доля станет очевидна для окружающих.

Расправившись и с тем и с другим, я без отлагательств вернулся к работе: сны снами, а заказ надо выполнять. К счастью, продолжение перевода этой книги было для меня не развлечением, а трудом, благодаря которому я рассчитывал уже на этой неделе расплатиться по счетам. Должно было даже что-то остаться – как раз на большой испанско-русский словарь. К счастью, потому что уже само слово «заказ» как бы лишало меня выбора – продолжать переводить или нет.

Наверное, именно в то утро мне впервые пришла в голову мысль, что эта книга может оказаться для меня не просто невинным развлечением. Но лишь немало времени спустя мои подозрения начали укрепляться и превращаться в твёрдую уверенность, а потом и в панику.

С подбором недостающих слов, корректурой и редактурой я справился довольно быстро: всё потому, что рабочий день начался куда раньше, чем обычно. Хотя нормальная свежесть мыслей для меня оставалась недосягаемой, ещё несколько ударных доз чёрного кофе сделали своё дело. К вечеру я сел за свою старую печатную машинку «Олимпия» и набрал под копирку два экземпляра перевода.

В конторе к моему упорному нежеланию пользоваться компьютером привыкали трудно, но в конечном итоге всё утряслось. Не знаю, в чём сложность, разве не так они работали раньше – безо всяких дисков и электронной почты? Пускай другим отправляют заказы по телефонным проводам, лично я вполне в состоянии спуститься по лестнице и пройти четыре квартала, чтобы забрать их лично. Компьютерам я не доверяю и не недолюбливаю их, как, впрочем, и электронной технике вообще. Телевизор я покупать не стал из принципа: достаточно бывает посмотреть его в гостях, чтобы понять, какое через него осуществляется оболванивание зрителей. Радио подходит мне куда больше – картинок оно, конечно, не показывает, зато стимулирует воображение. К тому же, в квартире, обставленной вычурной мебелью восемнадцатого века, компьютер или телевизор просто перегорели бы от стыда за собственное убожество и сиюминутность. Даже у выпущенного в семидесятых транзисторного радиоприёмника, по которому я слушаю иногда новости, от соседства с такой мебелью частенько бывают помехи, что уж там говорить о компьютере с доступом в Интернет! Ко всему прочему, пользоваться им как следует я так и не научился.

Из двух готовых экземпляров перевода один я положил в папку, другой присоединил к собственной подшивке. Идти в бюро, однако, было уже поздно, и я остался дома, посвятив целый вечер блаженному безделью.

Ещё раз перечитал всю историю сначала; полистал Кюммерлинга, надеясь всё же найти упоминания заброшенных городов в тех местах, куда шли мои испанцы. Безнадёжно: вся территория нынешнего мексиканского штата Кампече – то есть, весь северо-запад полуострова Юкатан, была пуста. Только на сотни километров к югу, на границе Гватемалы, у озера Петен располагались ближайшие поселения. Но чтобы туда добраться, изначально следовало выбирать совсем другую дорогу; индейские проводники вели отряд именно в глубь сельвы.

Я решил просмотреть разделы, посвящённые известным древним городам майя. И именно там наткнулся на сведения, упоминавшиеся как бы походя, с намёком на то, что образованному человеку они, разумеется, должны быть известны, поэтому и распространяться об этом нечего.

Все города майя были заброшены. Не испанцы уничтожили их: когда те пришли на Юкатан, величественные дворцовые комплексы и гордые, сложенные из гигантских известняковых блоков храмовые пирамиды уже лежали в руинах. И Чичен-Ица, и Ушмаль, и Петен, и Паленке, и десятки других менее известных городов были словно в одночасье покинуты своими обитателями и с тех пор медленно разрушались. В тоскливом безмолвье широкие, мощённые белым камнем площади и арены для ритуальных игр зарастали лианами и покрывались мхом; временно оттеснённый человеком ливневый лес неторопливо возвращал себе отнятую у него сотни лет назад землю.

Испанцы тщетно пытались выяснить у живущих близ этих развалин индейцев, кто их построил. Те только разводили руками. К тому моменту, когда Кортес ступил на полуостров, цивилизация майя была уже в таком упадке, что от её былого могущества оставались только руины, идолы, и книги. Последние жрецы всё ещё совершали по ним свои обряды, но уже не понимали толком скрытого за ними смысла.

Это и была главная тайна, которой заманивала доверчивых читателей книжка Кюммерлинга. Что же могло случиться с великой цивилизацией? Хроники ни одного из народов, населяющих Центральную Америку не говорили о том, какая участь постигла майя, какой чудовищный удар мог привести к тому, что эта культура вдруг исчезла, а несущий её народ стремительно, за несколько поколений, выродился, вернувшись к архаичному общинному строю, из которого пытался выкарабкаться в течение долгих веков.

Пропасть между теми индейцами, которых на Юкатане увидели европейцы, и майя, создавшими огромную империю, сложную письменность, детальнейший календарь, более точный, чем тот, которым мы пользуемся сегодня, и, наконец, построившими в сельве свои громадные города, была безграничной. Первые учёные, добравшиеся до развалин Чичен-Ицы, были искренне убеждены, что обнаруженные ими сооружения были возведены древними израильтянами, кельтами, ариями, татаро-монголами – кем угодно, только не народцем, который населял эти территории теперь.

Задав вопрос о причинах крушения цивилизации майя, Кюммерлинг не давал на него ответа, отделываясь научными гипотезами: эпидемия? Завоевание? Страшный голод? Засуха и нехватка питьевой воды? Дисбаланс в числе рождающихся мальчиков и девочек? Совокупность этих факторов?

Нашествие марсиан? – продолжил за него я. Война с гигантскими термитами? Мои версии были не хуже других. Исчерпывающего объяснения тому, что произошло, не мог дать никто, и Кюммерлинг это стыдливо признавал. Никаких следов разрушения, никаких сообщений о пережитых потрясениях в майянских хрониках. Когда культура майя уже почти пала, в их земли действительно вторглось воинственное племя тольтеков. Представители этого народа властвовали над майя в поздний период их истории, но древняя цивилизация уже до этого была смертельно больна, она задыхалась и всё равно неизбежно погибла бы некоторое время спустя. Тольтеки просто нанесли coup de gr?ce.

Я лёг спать, так ничего и не придумав. Неудивительно: если до меня эту загадку пытались разгадать десять поколений историков и археологов, шансы раскрыть истину за один вечер были невелики.

Ничего, меня ждали другие тайны. Не сегодня так завтра, как только я выцарапаю из бюро переводов четвёртую главу конкистадорского дневника, у нас с Эрнаном Гонсалесом состоится интересный разговор, который должен пролить свет на этот поход. И кто знает, ключ к пониманию каких секретов он может мне дать.

Жрецы майя и белые пленники, которым вырывали сердце, в ту ночь меня не тревожили. Я просто смежил глаза, а когда открыл их снова, за окном уже был день.

* * *

– Так быстро? – удивился сотрудник бюро. – Надеюсь, качество не страдает?

Я учтиво улыбнулся и покачал головой. Этот перевод я перечитал не меньше десяти раз, он был отшлифован так, что искрился на солнце.

– Заказчика, кажется, время поджимает, – объявил он мне. – Ещё вчера заходил, занёс следующую порцию. Не знаю, почему бы ему не избавиться от всего за один раз.

Я тоже спрашивал себя об этом и думал даже полюбопытствовать в конторе. Но теперь, когда клерк вперил в меня испытующий взгляд, считая, что мне известно больше, становилось ясно, что он блуждает в потёмках так же, как и я. Оставалось только строить предположения…

– Может быть, у него и нет всего сразу, а тоже появляется по главам?

– По каким главам? Вы же говорили, там документы, – прищурился он.

– Исторические документы. Летопись. Разбитая, понятное дело, на главы, – объяснил я, уповая только на то, что он поленится вдаваться в подробности.

– И интересно?

– На любителя, – я сделал неопределённый жест рукой и ощутил вдруг какую-то странную ревность: мне не хотелось, чтобы на эти страницы смотрел кто-то ещё, кроме таинственного заказчика и меня самого.

– Непонятный случай… – он хмыкнул и затих, ожидая, что я на это скажу.

Я кивнул. Молчание затягивалось. Неужели по мне не видно, что я не настроен на долгие дружеские беседы? Сейчас мне было нужно только одно.

– Ну да ладно… В конце концов, деньги платит, и чёрт с ним. Вот, держите, – он хлопнул о прилавок кожаной папкой, точно такой же, как та, что я ему только что сдал, но не коричневой, а чёрной.

– Спасибо! – обрадованный тем, что больше нет необходимости продолжать этот неуклюжий разговор, я взял папку под мышку, суетливо попрощался и заспешил к выходу.

– Подождите! – криком остановил он меня, когда я уже был в дверях. – А как же ваш гонорар?

«Что, как и было сказано в Третьей главе, ко мне подошёл проводник Эрнан Гонсалес, имевший вид весьма встревоженный, и попросил говорить со мной наедине, так чтобы ни Васко де Агилар, ни брат Хоакин не слышали нас. И что для этой беседы мы удалились от стоянки, где отряд наш встал на ночлег, к некоторой поляне в сотне шагов.

Что, по словам Эрнана Гонсалеса, до тех мест, куда он вёл наш отряд, оставалось несколько дней пути, но что они должны были стать самыми сложными за все недели, которые мы шли. И что, став на колени, умолял меня повернуть отряд назад и ступать в Мани, сказав, что цели мы не нашли.

Что я вопросил его в гневе, как смеет он сейчас, после того, как десятки наших товарищей сгинули в проклятых лесах, говорить мне о таком, и назвал его предателем. И что Эрнан Гонсалес плакал и повторял, что он не предавал, и что единственно из-за своей верности духовному отцу Диего де Ланде выполняет это поручение. И что дал мне в руки нож и просил убить его, дабы он не мучился больше.

Что этим он меня немало встревожил, и я усадил его на землю, прося рассказать, что известно ему такого, о чём ни мне, ни сеньору Васко де Агилару неведомо. И что сначала он запирался, и только когда я пригрозил ему костром за вероотступничество, стал говорить коротко и непонятно, и плакал снова.

Что в его рассказе мне было многое неясно; из того же, что я разобрал, приведу следующее: по его словам, брат де Ланда не сообщил нам всей правды о том, зачем и куда идём. И что в тех храмах, к которым брат де Ланда отправил его с нами, хранилось нечто, бесценное для народа майя, но важное также и для других народов. И что брат де Ланда искал это повсюду, но не знал, где именно найти.

Что тогда я спросил у него, значит ли это, что мы вскоре выполним задание, данное нам настоятелем, и он ответил, что это истинно так, однако для моего блага, и для блага всех майя и других людей на Юкатане, это задание выполнять не следует. Почему же, объяснить не смог.

Что слова его про неискренность брата де Ланды я запомнил и, вернувшись после разговора с ним, уединился с братом Хоакином и сеньором Васко де Агиларом, и поделился моими мыслями с ними, и спросил, знают ли что-то о порученном нам, чего я не знаю, и наказывал ли настоятель сделать ещё что-то, о чём мне неизвестно.

Что и брат Хоакин, и Васко де Агилар удивились и не знали о таком; и что спросили, кто мне сказал это. И что тогда я сообщил им о рассказе проводника, а также и о том, что этот рассказ необходимо хранить в тайне.

Что потом видел, как сеньор Васко де Агилар говорит с Эрнаном Гонсалесом в стороне, и тот пребывает в смятении. И что мы совещались в тот день и решили всё же идти дальше, хотя проводник и предупреждал о новых опасностях, ждущих нас впереди».

Про золото по-прежнему ни слова. Зато мои предположения о проводниках, похоже, начали оправдываться. Полукровка, наверное, хотел дать испанцам ещё одну последнюю возможность передумать и вернуться. Он даже был готов возвести поклёп на своего духовного отца, лишь бы отговорить испанцев идти дальше. Хотел спасти невинные жизни или свою бессмертную душу?

Как бы то ни было, отговорить испанцев оставалось делом непростым. За несколько дней пути, якобы отделяющих отряд от цели похода, проводникам не удастся это сделать. Именно в эти дни и должны были произойти те решающие события, из-за которых составление отчёта об экспедиции вообще имело смысл.

Однако и Диего де Ланда, похоже, был не так прост. Допрашиваемый индеец юлил и пытался уйти от ответа, но нежелание отправляться на костёр сделало своё дело – он выдал своего крёстного отца. Жаль, что конкистадор не был понастойчивее и удовлетворился тем жалким бормотанием, которое ему удалось выдавить из Эрнана Гонсалеса. Возможно, он просто уже считал его помешанным и не хотел, чтобы проводник окончательно расстался с рассудком?

Некий предмет, важный не только для майя, но и для всех людей? Вряд ли речь шла просто о сокровищах. Но что это могло быть, мне вообразить просто не удавалось. Какая вещь и зачем могла понадобиться будущему епископу Юкатана? Книги? Идолы? Для чего? Мог ли он верить, что они обладают некой магической силой и пытался заполучить древние артефакты, вобравшие в себя мощь и секреты некогда великого народа?

Разумеется, оставался ещё один вариант – индейцы продолжали лгать, всё не теряя надежды запугать предводителей отряда и посеять смуту среди его рядовых членов. Что бы ни двигало ими, с каждым днём похода они уводили испанцев всё дальше от цели – в глушь, в дикие земли, где нога человека, вероятно, не ступала никогда.

На всякий случай я с особым тщанием исследовал все карты Юкатана, приведённые у Кюммерлинга и отмечавшие точками поселения разных периодов. Неважно, брался ли я за раннюю, классическую или послеклассическую (на неё-то и пришлось испанское вторжение) эпоху истории майя. Менялось расположение поселений и их названия, неведомо чем вызванные миграционные потоки влекли индейцев из одних мест в другие, одни города покидались, вторые сооружались, третьи заново поднимались из руин – но та территория, куда моих испанцев вели проводники, тысячелетиями оставалась девственно пуста. Даже на пике своей цивилизации, воздвигнув могущественную империю, власть которой распространялась за пределы Юкатана, майя не решались углубляться в эти земли на юго-западе своего полуострова.

Я сбегал на кухню, залил кипятка в заварочный чайник и принёс его с собой в комнату. Праздно рассиживать на диване, ожидая, пока чай настоится, казалось мне кощунством, не говоря уже о трате времени на приготовление ужина. Голода я совершенно не ощущал; кружка сладкого чая пригасила смутные позывы в желудке и позволила поскорее вернуться к чтению.

«Что мы вступили в места нехорошие и гиблые, в которых почва была зыбкой и неверной, и воздух дурным и несвежим. И что двигаться могли теперь лишь весьма медленно, и проводники долго выбирали дорогу, прежде чем указать её другим. И что я приставил к каждому из них арбалетчика, опасаясь предательства и бегства одного из них или же сразу обоих.

Что вскоре начались болота, в которых водились твари непривычные и опасные, и от этих болот шли гнилостные испарения, от которых кружилась голова и слабело в членах. Что оба проводника сделались весьма тревожными, и проявляли страх по непонятным причинам, и что даже когда вокруг было спокойно, порой заставляли нас сняться со стоянки и перейти на другое место, объяснений нам при этом не давая.

Что свирепые индейцы, которые напали на нас за несколько дней до этого, и в бою с которыми мы потеряли девятерых, более не показывались. И что когда я удовлетворённо сказал об этом Хуану Начи Кокому, тот сделался печален лицом, и остерёг меня от пустой радости, и сказал мне, что «к’анулы» славятся своим бесстрашием, и что если не стали идти за нами на болота, то только потому, что боятся не нас, а чего-то другого, что в этих болотах скрывается.

Что в одном из мест тропа, по которой можно было ступать, была так узка, что всего один человек мог пройти по ней, и потому мы шли цепью. И что по сторонам от этой тропы была (трясина?), тёмная и неизмеримой глубины. И что один из солдат, Исидро Мурга, не смог устоять на ней, и упал, и стал тонуть, и звать на помощь, и другой, по имени Луис-Альберто Ривас, остановился, чтобы протянуть ему руку и вытащить его. И что оба сгинули в этой топи, а очевидцы говорили, будто что-то дёрнуло тонущего вниз за ноги, когда он уже почти смог выбраться, и что тот, так и не разжав рук, утянул за собой и своего спасителя, и оба скрылись с глаз, и больше не появились. И что проводники приказали со всей поспешностью покинуть это страшное место, так избежав новых жертв.

Что эта опасная тропа продолжалась довольно долго, и до наступления темноты мы всё ещё не смогли выйти на сухое место. И что я приказал каждому из солдат называть громко своё имя по порядку, чтобы никого не потерять, и каждому следить, чтобы его соседи были в строю. И что такая перекличка шла постоянно, так что каждый отзывался один раз в минуту. Но, несмотря на эти меры, мы потеряли ещё одного человека, Игнасио Феррера, который шёл в цепочке последним, и один раз отозвался и крикнул своё имя, а в другой промолчал, и когда шедший перед ним оглянулся назад, то не увидел там ни Игнасио Феррера, ни его следов. И что тогда дали смоляной факел не только тому, кто шёл в голове отряда, но и тому, кто шёл в его хвосте, чтобы так мог отпугивать хищников, и чтобы его пропажа была сразу заметна.

Что так шли ещё некоторое время, и потом всё же ступили на твёрдую землю, и были чрезвычайно тому рады, поскольку изнемогли и нуждались в отдыхе. И что там разбили лагерь, но проводники запретили половине из нас спать, и сказали, что необходимо быть на страже, дабы не стать лёгкой добычей обитающих здесь демонов. И что хотя брат Хоакин угрожал донести об их еретических словах брату Диего де Ланде, те упрямствовали и настаивали на своём.

Что было сделано по их словам, и половина спала, в то время как другая половина несла караул, и потом менялись. И что этот короткий сон был скверным, потому что на свет костра летел болотный гнус. И что эти маленькие мошки кусали сквозь ткань одежды, и спасения от них не было. Что оба проводника обмазались приготовленным средством, который и цветом и запахом напоминал кошачий помёт, и предлагали другим, однако согласились только я, брат Хоакин и ещё некоторые из солдат, большинство же отказалось.

И что те, кто согласился, тем спас себе здоровье и жизнь».

Я вытер со лба выступивший пот и с усилием расцепил впившиеся в бумагу пальцы, потом несколько раз сжал и разжал их, восстанавливая кровообращение. Вот уже третью главу подряд я играл сам с собой в путешествие по Юкатану, но впервые ощущения были так реальны, словно мне действительно пришлось идти в одной цепочке с испанцами, нашаривая гибкой палкой, выструганной из сапподилоса, почву под тонким слоем болотной жижи.

Не надо даже было стараться, чтобы представить себе ощущения дозорного, сидящего у костра и пристально всматривающегося в заросли вокруг. Освещённые красноватым пламенем, они наверняка превращаются в сплошную стену; на пятачке твёрдой земли посреди бескрайних топей чувствуешь себя как в осаждённой крепости. Болота живут своей жизнью: издают утробные стоны, выпуская огромные пузыри газа, шелестят камышом, скрипят подгнивающими стволами деревьев. Иногда эту вязкую кашу из потусторонних звуков взбалтывает истошный крик какого-то ночного животного, отнимающего или отдающего жизнь, а может, просто зовущего свою самку.

Отвести взгляд от зарослей нельзя ни на секунду – история с несчастным Игнасио Феррером произошла каких-нибудь пару часов назад, а на гибель Мурги и Риваса смотрел весь отряд, скованный ужасом. Как тут отвернуться? Караульные перекидываются похабными шуточками, вспоминают своих местных наложниц или жён с детьми, – только чтобы перестать думать о смерти. Погибнуть в сражении, захватив за собой в могилу десяток индейских чертей – не страшно, можешь успеть посмотреть в лицо смерти и остаться в памяти товарищей доблестным воином, это достойно мужчины. Не то, что захлебнуться липкой болотной жижей, чтобы на дне трясины тебя сожрала какая-то тварь…

Потом воздух начинает противно звенеть, колеблемый миллионами крошечных крыльев. Тучи болотной мошкары и москитов вьются вокруг костра, облепляют фонари стражников, лезут в ноздри, в глаза, в уши и рот. Чтобы отогнать их, приходится не прекращая отмахиваться руками; это не отпугивает маленьких кровососов, просто мешает им сесть на кожу. Они не дают сосредоточиться, выводят из себя. Внутри вызревает бешенство, готовое выплеснуться на первого, кто привлечёт внимание – неважно, врагов или товарищей.

Эта книга совсем не о том, что вы можете себе представить после прочтения аннотации.Она скорее о том, что каждая жизнь человека это большая вселенная со своим зарождением, расцветом и закатом. Здесь очень наглядно показано, как на закате своего существования, человек все больше уходит от настоящего и реального в мир воспоминаний о прошлом. Как жадно он цепляется за жизнь не веря, что апокалипсис уже совсем близко.


Каково это - придумать целый мир, играть в нем главную роль, а на закате жизни обнаружить в этом мире летописца истории, который о тебе самом, о Создателе, практически ничего не знает? Свидетеля твоего существования, который видит все, но проходит мимо и не подозревает даже, что он - лишь частица чего-то большего? А каково это - обнаружить себя не личностью, не единицей, а лишь пикселем чужой фантазии? И кому из них, смертному Богу или простому смертному, больнее осознавать собственную смертность?Интересная книга, в которой из магической истории вырастают философские корни. И книга в книге, которая не имеет начала, зато заканчивается прологом. Интересная история, полная отсылок к индейской культуре доколумбовой эпохи. Интересные имена и названия мест. А я ведь поначалу пыталась найти ту…


Взялся я за "Сумерки", уже после того, как прочитал "Текст", "Будущее" и почти всю серию "Метро". Мои надежды на этот роман были ого го. И главное что я хотел увидеть и прочитать, того самого Глуховского, которого я читал до этого.
Скажу честно, мои надежды оправдались! Я хотел Глуховского и я его получил! Роман история или история в романе, но это вышло очень круто!
Ты читаешь историю, а в ней еще одна история. Главный герой берется перевести текст и понимает, что это не простой текст. Не знаю даже кому я больше сопереживал, переводчику или герою переводимой рукописи.
В итоге все сливается воедино. Переводчик утоп в рукописи или рукопись вышла за пределы страниц, все это вы узнаете прочитав книгу.
Хотите глубокий смысл - тогда Вам сюда!"Выбей мне имя и дату рожденья,
Прежде чем я черту…


В этой книге рассказывается о мужчине который работает переводчиком. Однажды ему приходится переводить старинный дневник испанского конкистадора. После этого с главным героем Дмитрием начинают происходить странные вещи. Реальность переплетается с прошлым и становится страшно.
Сначала мне все очень нравилось, было очень интересно и увлекательно. Но вторая половина книги мне не понравилась. Начиная с того момента где описываются землетрясения, в частности землетрясения именно в Москве автор вводит какие-то мистические вещи, которые мне кажется испортили всю книгу. Но больше всего мне не понравился конец. Он для меня совсем не понятен. Вообще вся сюжетная линия с Кнорозовым будто с другой книги. Автор так все закрутил а в конце такое объяснение от которого еще больше вопросов.
В общем если…


Знакомство с автором начинал, как и многие с "Метро 2033". И в интервью у Дудя Глуховский оказал положительное впечатление, как умный человек с широким кругозором. Захотелось почитать автора побольше.Но "Сумерки" для меня стали книгой на 1 раз, история мало чем цепляла на протяжении всей книги. Главный герой - абсолютно серый и ничем не примечательный человек. Такое впечатление, что это обязательное условие для русской фантастики иметь подобного главного героя. Здесь это был переводчик, который работает в свободном графике по заказам из бюро, не знакомили нас в книге ни с его друзьями, ни с семьёй, любовных отношений тоже не предвиделось. Главный герой берёт заказ на перевод древней испанской истории про экспедицию по землям Майя. С тем, как испанцы погружаются глубже в леса и нетронутую…


Начало заинтриговало и затянуло. После трети книги начали появляться мысли, чтобы бросить чтение. В конце второй трети претензии к книге накопились и я остановил чтение.Дальше спойлерыЧто понравилось?
Испанский манускрипт. Он живо представлялся, был интересен. Каждая глава манускрипта заканчивалась так, что хотелось поскорее, как и главному персонажу, прочитать следующую.
Мистическая, порой пугающая атмосфера, когда персонажа атаковали демоны и призраки манускрипта. Несколько раз становилось действительно жутко - это здорово! Человек-ягуар прям вселял страх.Встречались красивые обороты:
"Когда квартира погружалась в темноту, я зажигал всего две лампы - на рабочем столе и в кухне, и всю ночь жил, бродя меж двух этих огней".Ну и пару интересных заметок для себя сделал.Что не…


начиная читать эту книгу, я представляла немного другой сюжет.
в принципе, мне книга понравилась. быстро увлекает, захватывает.
приключения испанцев в дебрях южной америки, в поисках непонятно чего, тайны майя и даже испанские имена конкистадоров, все это интригует, волнует и не отпускает.
я чувствовала себя, как главный герой-переводчик, хотела читать дальше и дальше и меня нервировало, что приходилось отвлекаться от чтения.
дальше - больше, началась детективная линия, да еще и мистика добавилась и я уже была в предвкушении чего-то сверхъестественного)
но автор решил, что надо добавить философии и размышлений о поиске сути мироздания. и тут его пламенные мысли о сотворении мира меня тихо остудили, загрустили и смазали впечатление о книге.
хотя, со многими рассуждениями автора я…


«Сумерки» — тот случай, когда очень ярко переживаешь эмоции вместе с героем. Он — переводчик, которому в работу попадает странный документ на испанском языке. Начинается всё с замешательства, иногда даже скуки, непонимания. В процессе чтения (по ходу того, как наш герой выполняет перевод) нас вместе с ним накрывает тревога, обида, разочарование, усталость, в конце концов, первобытный страх (не советую читать средние главы книги на ночь). Иногда наш переводчик вдается в размышления о больных или близких для него темах, например о роли Дня Победы, Нового года, религии… Эти мысли вызывают ностальгию, понимание, сочувствие. Они близки и читателю. Вот так и проживаем мы с ним несколько месяцев его жизни, всё больше окунаясь в загадочные приключения, связанные с документом для перевода. И, как…


Порой, оставленные непрочитанными подаренные книги, восстают из недр заваленных чтивом полок, как мертвые из могил. В данном случае подобное восстание, как бальзам на душу. Многие со мной не согласятся, но утопичные истории, особенно в темные времена, такие как 2020-й год, читать тяжело, они угнетают больше, ранят чаще, однако эта книга производит обратный эффект. Главный герой - одинокий переводчик, который несмотря на выживание в рутине, находит прекрасное в быту: в планировке и обстановке своей квартиры, в архитектуре города, в портрете природы. Автор дает ему шанс совершить небольшое открытие в своей профессиональной деятельности: уникальный текст, который чудом достается ему на перевод, мгновенно захватывает своим содержанием не только самого героя, но и читателя. Роман -…


Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом