В тот вечер в баре на улице Риволи он решил угостить их напитками. Официант поставил ей и её подругам бокалы, а затем указал на блондинистого немецкого офицера в баре, который их заказал. Ее подружки хихикнули и кивнули, так что мужчина воспринял это как приглашение, причем ему это показалось настолько ясным, что он решительно отодвинул стул и стал продираться сквозь толпу гуляк в канун Рождества. Он представил двух своих коллег, а затем повернулся, дабы обратить свое драгоценное внимание на Клэр, устремив свои синие, как лёд, глаза, чтобы похвалить ее платье. Он свободно говорил по-французски. И время от времени, отворачиваясь в сторону, шутил со своими друзьями на немецком, которого она не понимала. Он был старшим офицером в группе и явно пользовался популярностью, а в тот вечер весело проводил время, заказывая за свой счёт всем всё больше напитков. В конце вечера, помогая ей надеть пальто, он предложил встретиться здесь сегодня вечером, чтобы отпраздновать конец старого года.
– Вы когда-нибудь пробовали шампанское? – спросил он. – Ах, нет? Такая искушенная француженка? Я удивлен. Что ж, давайте посмотрим, сможем ли мы это исправить.
Она была польщена тем, что из трех швей он выделил именно ее, так что другие девушки дразнили ее по этому поводу, когда они спешили назад в квартиру, чтобы успеть до наступления комендантского часа. Перед тем, как заснуть в канун Рождества, она прошептала его прощальные слова: искушенная француженка. Он был красив и богат, но самым соблазнительным из всего было то, какой он видел ее, как отражал в себе этот образ, словно создавая кого-то нового, взрослого и опытного человека, женщину, которой ей хотелось быть.
Нервно передвигая медальон у себя на шее, она снова поправила платье на бедрах. Затем она стала протискиваться сквозь толпу гуляк, собравшихся наверху лестницы, смеющихся и восклицающих, как рады они встрече со старыми друзьями, и начала спускаться в бальный зал. Она вгляделась в толпу, и ее лицо озарилось застенчивой улыбкой, когда она увидела его, машущего ей из-за стойки. Она продолжила спускаться по лестнице, держа край юбки в руке, не обращая внимания на восхищенные взгляды, которые некоторые мужчины устремляли ей прямо в глаза.
– Вы пришли! – воскликнул он, привлекая ее к себе. – У меня просто слов нет, до чего я рад, что сегодняшний вечер я проведу в компании с самой красивой девушкой во всем ресторане!
– Спасибо, Эрнст. – Клэр покраснела, она не привыкла получать комплименты. – Вы тоже прекрасно выглядите. Мне даже потребовалось время, чтобы узнать вас без формы. – Она провела кончиками пальцев по рукаву его пиджака.
Он наклонился, чтобы насмешливо поцеловать ее руку, его голубые глаза блестели от удовольствия.
– Да, редкая ночь, когда не приходится дежурить. И до чего же приятно надеть на себя обычную одежду.
Он повернулся к бармену, одновременно подмигнув и кивнув, и тот подозвал шедшего мимо официанта, сказав:
– Позаботься об этом господине. Подай шампанского. И посади за столик возле ансамбля.
– Oui[15 - Да (фр.).], мсье. Пожалуйста, следуйте за мной.
Эрнст и Клэр пробирались между переполненными столиками, которые окружали танцпол, и официант наконец из-за одного такого столика, расположенного в огороженной красной веревкой секции, пододвинул к ним стулья. Они сели, и через несколько мгновений официант вернулся; разгладив льняную скатерть, он поставил на стол ведро со льдом и стаканы. Взмахнув белой дамасской салфеткой, он открыл бутылку Champagne Krug[16 - Champagne Krug – марка высокосортного шампанского.] и налил, выдержав умелую паузу, чтобы дать пене осесть, прежде чем она доберется до краев бокалов, а затем уложил бутылку в серебряное ведро и обмотал дамасскую салфетку вокруг ее горлышка.
Клэр светилась в тот вечер, словно золотящиеся в бокале пузырьки. Её подхватила волна эйфории. Наконец-то! Это была жизнь, о которой она всегда мечтала. На несколько часов она могла забыть о промозглом ателье, головных болях и постоянном голоде, танцуя под позолоченным потолком в объятиях красивого молодого человека, дыша воздухом, опьяняющим запахом духов и сигаретного дыма. Они снова пили шампанское и заказывали устриц, Эрнст разговаривал и шутил с другими немцами, которые присоединились к ним за соседними столиками внутри сектора, очерченного красной бархатной веревкой, а она сидела, улыбалась и смотрела, как другие женщины с завистью наблюдали за ней.
– Пойдемте, – наконец сказал Эрнст, посмотрев на часы. – Один последний танец, а потом я должен проводить вас, пока не наступил комендантский час.
На выходе он забрал ее пальто у женщины перед шляпной стойкой и небрежно бросил пару франков в тарелку, вызвав у нее улыбку и даже пожелание им обоим счастливого Нового года.
Они пошли назад через реку, и ей казалось, что ее ноги во взятых напрокат туфлях едва касаются земли; они слились с потоком празднующих, которые тоже спешили по домам, хотя новогодняя ночь оставляла еще несколько часов для отдыха. Он держал ее за руку, когда они проходили под воздушными контрфорсами Нотр-Дама, а затем потянул в сторону, вниз по ступенькам к набережной реки прямо перед тем, как пересечь мост Двойного Денье на rive gauche[17 - Левый берег (фр.).]. Там, где темные воды реки стекали по камням у их ног, он заключил ее в объятия и поцеловал.
Ее глаза светились, когда она улыбнулась ему, словно отражая свет звезд над ними, и он откинул назад ее светлые волосы, спрятав прядь за ее ухо и снова поцеловал ее.
В этот момент темной ночью рядом с Сеной она представила, каково это – влюбиться в него. И вдруг она поняла, что все, о чем она думала, чего ей хотелось прежде – красивой одежды, шампанского, чужой зависти – в конце концов не имело никакого значения. Все, что имело значение – быть любимой и иметь возможность ответить любовью на любовь. Это и было тем, чего она желала больше всего на свете.
На Рю Кардинале он покинул ее, еще раз поцеловав и прошептав:
– С Новым годом, Клэр. Думаю, он будет удачным для нас обоих, как считаешь?
Накрепко запомнив это предсказание счастливого будущего с участием «их обоих», она побежала вверх по лестнице в квартиру.
Чуть слышно напевая в ритм своему дыханию, она вытащила свой ключ из вечерней сумочки и отперла дверь. Тихо закрыв ее за спиной, она выскользнула из туфель, только сейчас почувствовав мозоли, натертые на пятках, и на цыпочках пошла в свою комнату, не желая развеять чувство радости, если вдруг придется делиться подробностями своего вечера с кем-нибудь из соседок.
В тот вечер, когда она лежала в своей узкой кровати под карнизом, Клэр приснилось, что она танцует, взявшись за руки с Эрнстом, под позолоченным потолком, подхваченная волной желания – чувство, которое до сей поры было ей совершенно неведомым – и тут парижские часы пробили двенадцать, и старый год навсегда покинул их.
Гарриет
Я поднимаю глаза от информационного бюллетеня, который перевожу, когда Симона возвращается за ресепшен, доставив кофе в один из конференц-залов офиса.
– У тебя звонил телефон, – говорю я, кивая на место, где он лежит, на самый край стола.
Она поднимает его и прослушивает сообщение. Выражение ее лица непроницаемо.
– Это был Тьерри, – резко произносит она. – Он хочет знать, могу ли я дать ему твой номер. Говорит, что он работает на концерте вечером в следующую субботу и думает, что тебе там понравится.
Я пожимаю плечами и киваю.
– Здорово. Звучит неплохо.
Когда она в ответ на звонок набирает на телефоне текстовое сообщение, то говорит, не поднимая глаз:
– Ты ему нравишься.
– Он мне тоже понравился, – говорю я, листая большой словарь Ларусса, которым пользуюсь, когда нужно подыскать подходящее слово. – Похоже, он хороший парень.
– Да, он клевый, – соглашается она.
– Симона, – начинаю я. И вдруг останавливаюсь, теряясь, как же мне спросить ее о том, о чем я собиралась.
Она хмуро взирает на меня.
– Слушай, – говорю я. – Не знаю, есть ли что-то между тобой и Тьерри. Но если да, то мне бы не хотелось сделать что-то, что может помешать вам.
Она пожимает плечами.
– Нет. Ничего такого. Он просто мой друг.
Она поворачивается к экрану своего компьютера, видимо, проверяя электронную почту, но эти недомолвки между нами явно чреваты чем-то серьезным. Я просто сижу, давая ей время на раздумья.
С неохотой она поднимает глаза, чтобы наконец встретиться с моими.
– Я знаю его много лет, – говорит она. – Может быть, даже слишком много. Мы подружились, когда я приехала в Париж. Хотя кое в чем ты права. Мне хотелось, чтобы мы стали больше, чем просто друзьями. Но он всегда говорит, что я ему как сестра. Так что ничего такого просто не может произойти. Видя его с тобой – как он загорелся во время разговора! – я заставила саму себя признать это.
– Прости, – говорю я.
Она пожимает плечами.
– А за что тебе извиняться? Ты же не виновата, что понравилась ему.
Затем она улыбается, немного оттаивая.
– И, кстати, ты ему действительно нравишься. Я не могла не заметить этого тем вечером. Между вами определенно есть связь.
Я трясу головой от смеха, принимая эту подачу и стараясь сделать ответную не слишком жесткой. Нельзя сказать, что я спец по отношениям. В университете романтика казалась мне немного неуместной, поэтому я пришла к выводу, что мне проще оставаться одной. Я всегда боялась, что могу потерять слишком многое, если позволю себе влюбиться.
Разговор с Тьерри в тот вечер мне действительно понравился. Я ощутила свободу, поняла, что могу быть самой собой. А концерт был хорошим способом провести вечер, тем более когда он принимал участие в его подготовке. Так что ничего такого. В общем, когда минуту спустя начинает звонить мой собственный телефон, воодушевленная улыбкой Симоны и ее одобрительным кивком, я отвечаю «oui, avec plaisir»[18 - Да, с удовольствием (фр.).] на его предложение, в следующую субботу он организует мне входной билет, а потом мы сможем пойти куда-нибудь поесть. Затем я твердо откладываю телефон и снова приступаю к работе.
Одна из моих обязанностей стажера заключается в сортировке почты, когда она по утрам поступает в агентство. Сегодня я запнулась, увидев конверт, адресованный мне, с почтовым индексом Великобритании. Обычно я лично никогда не получаю писем, поэтому думаю, что это сертификаты, запрошенные в архиве, которые должны рассказать мне больше о жизни Клэр. И о ее смерти. Я отложила запечатанный конверт под свой телефон, чтобы сосредоточиться на работе. Открою его сегодня вечером, когда смогу спокойно и в одиночестве рассмотреть его содержимое в своей комнате наверху.
Я быстро сортирую остальную почту, а затем отношу ее в офис, чтобы раздать получателям. Одна из менеджеров по работе с клиентами сидит вместе с Флоренс, когда я стучу в ее дверь. Та приглашающе машет мне, обе мне улыбаются.
– Хорошие новости, Гарриет, – говорит Флоренс. – Помните пресс-релиз, который вы разослали? Мы получили ответ из Лондона. Покупатель из универмага Harvey Nichols заинтересован в увеличении ассортимента. Это настоящий переворот.
Менеджер по работе с клиентами просит меня помочь написать ответ, так что я занята до конца дня переводом технических деталей дизайна обуви и особенностей ее моделирования с французского на английский.
Наконец офис закрывается, и я бегу к себе вверх по лестнице, сжимая в руках белый конверт. Дедушка и бабушка по линии мамы умерли еще до моего рождения. Мои руки слегка дрожат. Потому что, кроме фотографии Клэр в обществе Мирей и Вивьен, это первая ощутимая ниточка, которая связывает меня с этим поколением моей семьи.
Я не уверена, что мне понравится содержимое конверта, так как пришла к выводу, что отношения между Клэр и Эрнстом были как минимум постыдными. Так может ли быть хоть какой-то шанс, что я нацистского происхождения? Является ли это постыдное, исполненное вины наследие частью моей генетики? Мои руки дрожат от нетерпения – и просто от беспокойства – когда я разрываю конверт.
Первое свидетельство, которое я прочитала, было датировано 1 сентября 1946 года и написано твердой рукой каллиграфическим почерком; говорит оно о браке Клэр Мейнардье, родившейся в Порт-Мейлоне, Бретань, 18 мая 1920 года, с Лоуренсом Эрнестом Редманом, родившимся в Хартфордшире, Англия, 24 июня 1916 года. Имя Эрнест на мгновение останавливает меня. Может ли оно означать «Эрнст»? Они что, переехали в Англию, чтобы начать новую жизнь, едва закончилась война? Но тот факт, что он родился в одном из английских графств, делает это предположение крайне маловероятным. Так что, наверное, я могу предположить, что не произошла от нацистского солдата. Эта мысль позволяет мне расправить плечи, сбросить бремя, которое мне приходилось нести по жизни.
Я откладываю одну бумагу и читаю следующую, свидетельство о смерти Клэр Редман. Оно датировано 6 ноября 1989 года, причиной смерти указана сердечная недостаточность. Итак, Клэр было шестьдесят девять лет, когда она умерла, оставив свою дочь Фелисити одинокой в целом свете, когда той исполнилось двадцать девять лет. Как бы мне хотелось, чтобы она прожила дольше. Она могла бы изменить судьбу моей матери. Возможно, не такой уж она была загадкой. И если бы она все еще была рядом, она могла бы помочь мне, хотя бы рассказав, кто же я на самом деле.
Как же мне хотелось быть по-настоящему знакомой со своей бабушкой Клэр.
Март 1941
– Мирей, тебя зовут в салон. – Губы мадемуазель Ваннье были сжаты настолько неодобрительно, что вокруг них появились складки, такие же жесткие, как и на самих губах от курения. Да ведь это почти неслыханно – чтобы обычную швею вызывали вниз, где царили vendeuses и их клиенты.
Мирей ощущала на себе взгляды других девушек, сидящих за столом, которые отвлеклись от своей работы и молча смотрели, как она аккуратно сунула иглу за подкладку, которую подшивала, чтобы отметить нужное место, затем встала и отодвинула свой стул.
Страх сгущался внизу живота, пока она спускалась по лестнице. У нее что, проблемы из-за какого-то промаха в шитье? В эти дни она часто отвлекалась, думая о своем следующем задании от членов организации, и изнемогала от того, что не может скрыть своих теперешних занятий от глаз коллег по цеху. Может быть, ее просто зовут, чтобы отругать?
Она пыталась отогнать мысли о еще худшем варианте: возможно, она уже осуждена, а в салоне полно нацистов, пришедших, чтобы забрать ее на настоящий допрос.
Она заколебалась у входа в салон, затем расправила белый халат и, держа голову высоко поднятой, постучалась и вошла.
На ее удивление, к ней, широко улыбаясь, подошла продавщица, которая была известна тем, что имела дело с самыми богатыми клиентами месье Делавина. Позади нее помощница застыла с портновским метром в руках, рядом же стояла манекенщица, облаченная в пальто, которое было хорошо знакомо Мирей. Она закончила подшивать к нему подкладку буквально на днях.
– Вот она, наша звездная швея, – соловьем заливалась vendeuse. – Этот джентльмен хотел встретиться с вами, Мирей, чтобы лично поблагодарить вас за работу, которую вы проделали по его указаниям.
К счастью, остальные в комнате были слишком увлечены своими клиентами, вокруг которых они увивались, словно мотыльки вокруг пламени, чтобы заметить испуганный взгляд, исказивший черты лица Мирей, прежде чем она оказалась в состоянии подавить его. Потому что рядом с огнем, ярко горевшим в камине, чтобы отогнать влажный мартовский холод, на одном из позолоченных стульев, предназначенных для посетителей салона, восседал месье Леру собственной персоной, скрестив ноги и упрятав руки в карманы: вся его поза говорила об уверенности в себе, которая свойственна лишь очень богатым людям.
Она быстро взяла себя в руки, не спуская глаз с узора на ковре обюссон, устилающего пол салона, чтобы ни единый признак не показал, что она уже знакома с этим человеком. Ей, разумеется, не хотелось обнаруживать и тот факт, что в нынешний же вечер она будет выполнять поручение для подпольной организации, которую он контролирует. Свои последние инструкции она получила от красильщика только вчера.
– Мадемуазель, – сказал он. – Я прошу прощения за то, что прервал вашу работу. Но мне хотелось поблагодарить вас за внимание к деталям, которое вы уделили при пошиве заказанной мной одежды. Иногда важно передать это лично, n’est-ce pas[19 - Не так ли? (фр.).]?
Ей только показалось или он действительно слегка акцентировал слово «важно»?
Он улыбнулся собравшимся, каждый из которых одарил его улыбкой в ответ, предчувствуя проявление грядущих щедрот.
Он подозвал ее ближе и сунул сложенную пятифранковую банкноту в карман ее белого халата.
– Всего лишь маленький знак моей благодарности, мадемуазель. И еще раз спасибо вам всем.
– Спасибо, месье. Вы очень добры, – ответила Мирей, и ее глаза на короткий миг встретились с его взглядом, так, чтобы он осознал: ей все понятно.
Тогда он встал, и один из помощников поспешил подать ему пальто. Повернувшись к vendeuse, он сказал:
– Итак, у вас есть все необходимые замеры для пошива этого костюма? – Он указал на одну из новых моделей сезона, которые демонстрировали манекены у ближайшей стены.
– Oui, месье. Все будет так, как вам угодно. Это отличный выбор, я знаю, что именно он – один из любимейших стилей месье Делавина.
– Merci[20 - Благодарю (фр.).]. И отправьте пальто на мой обычный адрес. – Он кивнул в сторону манекенщицы. – А сейчас я могу разобраться со счетом?
– Конечно, месье.
Продавщица махнула рукой Мирей, показывая, что та свободна и может вернуться в atelier, в то время как один из помощников поспешил достать бухгалтерскую книгу, в которую заносились подробности заказов клиентов.
Прежде чем отправиться назад в пошивочную, Мирей проскользнула в уборную на первом этаже. Она достала банкноту в пять франков из своего кармана и развернула. Как она и догадалась, внутри денег был спрятан листок бумаги. И на нем было написано только одно слово, причем подчеркнутое: «ОТМЕНЯЕТСЯ».
Она поняла, что, должно быть, у месье Леру произошло нечто ужасное – раз он рискнул явиться сюда лично, чтобы предупредить ее об этом. Ее пальцы дрожали, когда она разрывала записку на мелкие кусочки, а затем смела их прочь, убедившись, что они исчезли без остатка, прежде чем вымыть руки. Но они продолжали трястись, пока она вытирала их о полотенце, которое висело на задней части двери, представляя, что – или кто – могло ожидать ее, если она пришла бы на место встречи в этот вечер. Немцы пытались затянуть сеть вокруг всей деятельности Сопротивления, и на улицах Парижа было хорошо известно, что те, кого доставляли в штаб-квартиру СС на авеню Фош для допроса, обычно не возвращались никогда. Она своими глазами видела, как колонны людей под вооруженной охраной маршируют к станциям города и садятся в поезда, идущие на восток. И, как ей показалось, их было намного больше, чем тех, кто возвращается.
Когда она вернулась на свое место за швейным столом, Клэр слегка толкнула ее и спросила, для чего это ее вдруг попросили спуститься. Она достала банкноту в пять франков из своего кармана и показала ее другим девушкам, которые начали с завистью перешептываться.
– Теперь у нас будет несколько колбасок или баночка rillettes[21 - Паштет (фр.).] в эти выходные, если у мясника найдется хоть что-нибудь, – прошептала Мирей Клэр под шумок.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=62704942&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
