– А папа остался здесь? Один?
– Папа тогда не был один, – нехотя признался Глеб. – Я тогда решил, что ему будет легче без меня. Мама умерла, когда мне было шесть. Всю жизнь отец посвятил мне. Никаких женщин в доме никогда не было. Разве что соседка зайдет на минуту. Может, он сам не хотел ни с кем заводить отношения, может, не получалось… Я у него не спрашивал и не буду. И когда он однажды познакомился с кем-то, я свалил в Москву, дав ему возможность пожить для себя.
– Но у них не срослось… – поняла я.
– Это было и так понятно, не правда ли? – усмехнулся Глеб. – Хотя, наверное, такое очевидно.
– Твой папа отчаянно строил тете Миле глазки, – объяснила я. – Да и вместе с тобой в гости к давней подруге не пришел бы. Отсюда вывод: не срослось.
– И такое бывает, – произнес Глеб, – а жаль. Я успел пообщаться с той женщиной перед своим отъездом из Тарасова. Она показалась мне приятной, а еще сильной, серьезной. Подумал, что отцу подойдет такая опека. Пусть расслабится, пусть даст себе возможность отдохнуть от вечного контроля за сыном. Но вышло иначе – стали контролировать его, и Константин Глебович не выдержал.
– Черт, жаль-то как…
Глеб замер, быстро приложив палец к губам.
– Что такое? – удивилась я.
– Стой на месте, – приказал он и бесшумно соскользнул с подоконника.
Я прислушалась. Глеб медленно спустился по лестнице. Что происходило дальше, я не слышала, поэтому решила аккуратно последовать за ним.
– У тебя все в порядке? – вдруг услышала я голос Глеба. Судя по всему, он разговаривал с кем-то, находящимся этажом ниже. Ответа на вопрос не последовало.
– Не бойся, – попросил Глеб. – И не молчи, ладно?
Я спустилась по лестнице и увидела Глеба, сидящего на корточках. Того, с кем он вел диалог, почти не было видно.
– Это Женя, – спокойно произнес Глеб и посмотрел на меня через плечо. – Живет в этом доме. Ее тоже можешь не бояться.
И я увидела того, к кому обращался Глеб. В углу, в темноте, прямо на полу сидел подросток. Рядом с ним лежал полупустой рюкзак.
Лицо мальчишки я сначала не разглядела, а потом глаза привыкли к темноте.
– Артем! – ахнула я.
– Твой знакомый? – спросил Глеб, поднявшись на ноги.
– Конечно, знакомый, – улыбнулась я и подошла к мальчику. – Ты чего в подъезде сидишь? Жить теперь тут будешь?
Артем посмотрел на меня снизу вверх. Его лицо было совершенно спокойным. Потом он перевел взгляд на Глеба. Потом снова на меня.
Я решительно протянула ему руку.
– Вставай, – потребовала я. – Простудишь наследство, по врачам затаскают.
Он ухватился за мои пальцы, встал, отряхнул джинсы, набросил на плечо рюкзак и торопливо направился к лестнице.
Артем Кормухин был сыном моих хороших друзей. Его мама Юлька и папа Антон – это молодые и бесшабашные люди. Они умеют справляться с трудностями, не впадая в панику, поэтому даже с родительскими обязанностями они справлялись с радостью и легко. Кормухины жили в соседнем доме. Антон занимался какими-то мелкими поставками, а Юлька была программистом, и весьма неплохим. Имея кучу знакомых за пределами Тарасова, она иногда помогала им разобраться с компьютерными проблемами, не покидая собственную квартиру, но иногда что-то шло не так, и ей приходилось разбираться с ними на месте. В таких случаях Юлька отваливала в командировку. Командировки у Юльки могли быть в любую точку мира, и 2–3 раза в год она на неделю или больше покидала родной дом и отбывала в очередную светлую даль. Муж Юлю к работе не ревновал, она очень хорошо зарабатывала. Никто ни о чем не жалел, всех все устраивало, за исключением, пожалуй, того, что Юлька нечасто бывала дома.
Артем – единственный ребенок в семье Кормухиных. Кажется, Юлька и Антон больше и не планировали. А на данный момент отсутствие еще одного ребенка не было им на руку: сын, пока мама уезжала по работе, оставался один на один с отцом, а два мужика, живущие в одном помещении, не всегда могут найти общий язык. Юлька несколько раз рассказывала мне о том, что они с Антоном не могут найти общий язык с сыном. Подступал переходный возраст, и Артем часто вел себя не очень адекватно: спорил с родителями на ровном месте, мог нахамить кому-то в школе. Дважды был застукан с сигаретой и банкой пива. Вот-вот – и начнутся разговоры о том, что школа – отстой, люди – быдло, жизненные ценности поросли плесенью, а понимания тонкой душевной организации как не было, так и нет.
Увидев Артема на лестничной площадке, я сразу поняла, что дело пахнет керосином. Во-первых, он заныкался в темный угол. Во-вторых, сидел прямо на полу – значит, не до выбора места почище. В-третьих, пацан выбрал внеурочное время для одинокой поздней прогулки по чужому подъезду. Что-то тут было не так. Когда мы нашли Артема и я ему дала руку, чтобы подняться, он убежал от нас, да еще и с видом человека, который не желает общаться с окружающим его миром.
Мы с Глебом переглянулись. Он вопросительно вскинул бровь. Мол, что? Так и отпустишь?
– Торопишься куда-то? – бросила я в спину уходящего Кормухина-младшего. – А поговорить?
Он молча продолжил спускаться.
– Артем! – позвала я.
Глеб тронул меня за руку.
– Не надо, – тихо попросил он, – пусть идет.
В другой раз я бы, наверное, не стала вмешиваться. Согласилась бы. Ну а что? Пусть идет. Действительно, чего я привязалась? За час по полуночи случайно обнаруженный на лестничной клетке ребенок, с которым мы знакомы, уходит в ночь, не сказав мне ни слова. Что же тут такого? Пусть идет. Пускай.
– Я не знаю, что ты за психолог, – сказала я Глебу, – но лучше я сама разберусь. Возвращайся за стол, а я скоро буду.
Тут я поймала себя на мысли, что дверь подъезда так и не открылась. Ну не услышала я этот звук, хотя должна была. А ведь Артем, по сути, уже должен был дойти до первого этажа и непременно ею воспользоваться.
Я взглянула на Глеба. Он отстранился от меня и стал подниматься на мой этаж. Неужели действительно решил вернуться в квартиру и сесть за стол?
Я услышала, как открылась и закрылась дверь в квартиру: Глеб все-таки сделал свой выбор, решил оставить меня одну.
– Артем, ты еще тут? – громко спросила я, перегнувшись через перила. – Ты помнишь, где я живу? Просто позвони, я открою. Просто позвони!
В ответ я не услышала ни звука. Только тишину. И негромкую музыку откуда-то с улицы.
* * *
Глеб положил себе на тарелку остатки картофельного пюре. Сдобрил его ломтиком соленой семги. Подумав, потянулся за укропом и помидорами.
Тетя Мила и Константин, казалось, сдвинули стулья, чтобы быть ближе друг к другу. Оба были совершенно трезвы.
– Ну что же, – произнес Глеб, – надо бы на дорожку, пап. Как думаешь?
– Время детское, сын, – прогудел Константин Глебович.
– Не сказал бы, – не согласился Глеб. – Как ты себя чувствуешь? День-то был суматошным. Да и девушки, наверное, утомились: видишь какую поляну развернули, а еще убираться.
– Все нормально, – утвердительно качнул головой старый друг тети Милы, даже не покосившись на нее.
Константин Глебович действительно не выглядел усталым. Тетя тоже вела себя бодро.
– Жаль, – вдруг задумчиво произнесла она. – Жаль, что быстро прошло время. Уже стемнело, гляньте-ка. Вы устали, наверное?
– Я? Нет! – горячо заверил ее Константин. – Я вообще огурец. А вот насчет других ничего сказать не могу.
– Я в порядке, – заверил его сын. – Мне кажется, что Женя тоже в силах продолжить.
И он посмотрел на меня с самым заговорщицким видом.
– Так о чем я?.. Я хочу произнести тост за неравнодушных людей.
Он на полном серьезе собирался продолжать выпивать. Отвинтил крышечку с бутылки, наполнил коньяком мою рюмку. Не забыл и про себя. Вышел из-за стола, задумался.
Я смотрела на этот спектакль. Ну, давай, Глеб Константиныч. Жги. Неравнодушие – это прямо твоя тема.
– В прошлом году я был в Лондоне, – начал он, – и там случайно познакомился с девушкой. Дело было в пабе, вечер пятницы. Город отрывается, народу кругом полно, но я заметил только ее и подсел к ней.
Тетя Мила и Константин, заслушавшись, прильнули друг к другу, как голуби в мороз.
– Она казалась расстроенной. Тогда я спросил ее: «Почему вы грустите?» Она ответила: «Болит голова. Кажется, я простудилась». Мне нечем было ей помочь.
– Боже мой… – голос тети Милы дрогнул. – И что же было дальше?
Глеб поднял рюмку.
– Я не знаю, я ушел. Но сейчас действительно хотел бы выпить за неравнодушных людей. Иногда нужно всего лишь сказать кому-то два или три слова, дав понять, что ты видишь, насколько ему тяжело. Этого достаточно.
Я не стала пить. Тост получился идиотским. Подводка к нему – не лучше. Перед глазами стояло лицо Артема. Почему он не стал со мной разговаривать? Он ведь меня узнал, я часто бывала у него дома и общалась с родителями, он не мог перепутать меня с другим человеком. Сам Артем с родителями тоже гостил у меня. Почему я не пошла за ним? Могла же выяснить, что произошло. Даже если ничего страшного не случилось. А вдруг случилось?
Зазвонил мобильник. Это был Антон Кормухин.
– Надеюсь, не разбудил? – напряженным голосом произнес он.
– Нет, ты что? Рано спать еще, – возразила я. – Ты насчет Артема?
– Да.
– Подожди, давай встретимся на улице, около детской площадки.
Извинившись перед гостями, я взяла ключи от квартиры и открыла входную дверь. С телефоном около уха я снова вышла на лестничную площадку. Остановилась перед пролетом, прислушалась. Ни звука. Спустившись на первый этаж, я вышла на улицу и пошла к соседнему дому.
В это время Антон должен был производить те же действия, только двигаться мне навстречу.
Он выглядел очень встревоженным и злым одновременно. Пнул ногой камень, некстати попавший под ботинок.
– Ничего? – спросил он, убирая телефон.
– Ничего, – ответила я. – В подъезде пусто, рядом с домом тоже никого нет.
– И я не нашел, – пробормотал Антон. – Всех на уши поднял. По нулям.
– И многим позвонил?
– Ну, всем, кого вспомнил. Это Юлька у нас общается с другими родителями или учителями, но несколько номеров и у меня сохранились.
Теперь стало понятно, почему Антон позвонил мне. А я-то ломала голову.
– Расскажи, что случилось, – попросила я.
– Да блин!
И понеслась. Кормухина рвало на части. Оказалось, что Юля неделю назад умотала в Ямало-Ненецкий автономный округ, где открылся новый торговый центр. Местные программисты справились бы и сами, но владельцу торгового центра порекомендовали подстраховаться и вызвать некую волшебницу из Тарасова, которую ему когда-то порекомендовал знакомый. Юлька согласилась помочь, пообещав семье не задерживаться. Однако что-то пошло не так, и командировка затянулась.
– Значит, вы снова с Артемом остались одни, – поняла я. – Что-то не поделили, что ли? Ты прости, что я так в лоб спрашиваю, но мне нужно знать. На всякий случай.
– Не поделили? – переспросил Антон. – Нет, все у нас нормально… было.
– Было, – повторила я. – Ага. Вот оно в чем дело.
– Именно в этом. Он стал врать, понимаешь?
– Да ладно, все врут.
«Ну, соврал. Не такая уж и беда, – подумала я про себя. – Пацаны в его возрасте часто обманывают. А взрослые иногда вообще врут на каждом шагу, приходится. Порой не соврешь – не выживешь. Хотя…»
– Я не знаю, с какой целью он это делает, – раздраженно продолжал Кормухин. – Для чего-то, вероятно. Но мне не понять. Я же в его глазах выгляжу тупым придурком. А главное, знаешь что? Раньше с ним такого не было. Ругались, конечно. Руку на него как-то даже поднял, когда он свою химичку при всем классе назвал «собака сутулая».
– Господи, – произнесла я, изо всех сил стараясь не улыбаться. – Какой ужас. Как же так можно на педагога-то?
Губы Кормухина тоже дрогнули в улыбке, которая тотчас испарилась.
– Хамло он, вот что я тебе скажу. И возраст ужасный. Но та химичка, если честно, не только его достала. Издевалась над детьми просто так. Если у нее болит голова, значит, всем должно быть плохо. Юлька общается с родителями, она рассказывала, что учительница совсем озверела за последнее время. Правда, сын первый и, подозреваю, единственный, кто ей ответил. До этого все молча сносили оскорбления. Годами она себе позволяла унижать детей, и все почему-то молчали. А наш не выдержал. Разумеется, получил по ушам от всех, кто смог до него дотянуться. Еле уладили конфликт.
– Ему всего двенадцать, – напомнила я. – Сбрасывает с себя все лишнее, чтобы стать человеком. Никто еще не сумел этого избежать. У него возрастная ломка. Не гони на ребенка, папаша.
– Но такого масштабного вранья в нашей семье еще не было, – возмущенно прошептал Антон.
– Прямо уж и масштабного, – не поверила я.
– Да фигня какая-то… Он на днях пришел в полицию и заявил, что стал свидетелем убийства. Самого настоящего. Назвал место, описал там все… Видел, говорит, как вчера один мужик грохнул другого, а потом его тело в реку сбросил. На набережной все это было, да еще глубокой ночью. Полицейские у него спрашивают: «Ты зачем на набережную ночью поперся?» А он отвечает: «Это к делу не относится». И сказал еще, что они прямо сейчас обязаны проверить поступивший к ним сигнал.
– Серьезно? Так и сказал? – улыбнулась я.
– Нет, шучу! – рявкнул Антон. – Герой паршивый. Ты думаешь, что он такой вот весь из себя милый мальчик? У Юльки спроси, она расскажет, во что он превратился.
Артема я знала давно, и Юлька никогда на него не жаловалась.
– Ты точно не преувеличиваешь? – осторожно спросила я. – Нет, я верю, верю. Но иногда мы просто раздуваем из мухи слона.
– Не раздуваю я, – обозлился Кормухин. – В общем, добился он своего, полиция поехала по его наводке. Они обшарили все и, конечно, ничего не нашли. Артем обиделся на них и ушел. А сегодня вечером мне на смартфон прилетел звонок из полиции, с которой у нас состоялся весьма неприятный разговор. Мне ласково сообщили, что штрафанут за ложный вызов, потому что мой сын Артем Кормухин – чертов пранкер[1 - Тот, кто разыгрывает. От англ. – prank, что значит «проказа, выходка, шалость, розыгрыш, шутка».]!
Он достал из кармана мобильник, ткнул пальцем в экран и приложил его к уху.
