– Потому, что Илья Александрович человек тихий.
– Ну, знаете, – протянул следователь, – говорят, что в тихом омуте черти водятся.
– Может, и водятся, не проверяла, но уж поверьте мне, Илья Александрович просто не мог бы ударить молотком мою мать!
– Почему вы так уверены?
– У него бы рука не поднялась!
– Именно на вашу мать?
– Нет, вообще на любого человека. Да что об этом говорить, – махнула рукой Бессонова, – не мог Илья Александрович этого сделать. Можете спросить любого, кто его знает.
– Мне нужны не мнения его знакомых, а факты, – твёрдо сказал следователь.
И Бессонова больше не стала спорить.
– А вы сами, Антонина Георгиевна, может, кого-то подозреваете?
– Да кого же мне подозревать? – растерянно спросила она.
– Может, кто-то угрожал вашей матери?
– Маме никто не угрожал, – без раздумий ответила Бессонова, – а вот Аркаше угрожали.
– Кто и за что? – быстро спросил следователь.
– Понимаете, – проговорила она, – мы копили деньги на свадьбу дочери и об этом многие знали.
– Как же так случилось?
– Да мама нечаянно проговорилось, – виновато проговорила женщина, – ну, и сами знаете, у людей язык без костей, разнесли не то что по нашему подъезду, а по всему дому. И с большим преувеличением. Некоторые стали думать, что у нас чуть ли не миллионы накоплены. Думают, что если Аркадий музыкант, то денег зарабатывает немерено, – печально проговорила Бессонова.
– Но полтора миллиона, как вы сказали, у вас всё-таки было?
– Было, – тихо вздохнула женщина.
– Так и кто же угрожал вашему мужу?
– Понимаете, у нас на первом этаже живёт один пьянчужка, Михаил Тимофеевич Галушкин. И не так сказать, чтобы он пил беспробудно, нет, у него случаются просветления. Но во время запоя он сам себя не помнит.
– А при чём здесь ваш муж?
– Так я к этому и веду. Михаил Тимофеевич, будучи пьяным в стельку, разбил вдребезги свой автомобиль. А когда у него запой закончился, Галушкин от кого-то услышал о наших миллионах и решил попросить взаймы. Он был уверен, что саксофонист человек богатый и, как сосед, должен выручить его. Но Аркадий, естественно, ему отказал. Галушкин, почувствовав себя разочарованным и оскорблённым, наговорил Аркадию кучу гадостей. Но муж не придал этому никакого значения. А уже позже мне наша соседка рассказала, что Галушкин, опять же будучи пьяным, грозился во дворе, что сосед ещё попомнит его. Хотя мы и тогда не приняли его угрозы всерьёз.
– А машину новую Галушкин купил или нет?
– Нет, не купил. Его и прав-то лишили. Но деньги у него откуда-то появились…
– Откуда вы знаете?
– Вчера ему привезли из магазина новый дорогой телевизор и стиральную машину. Прежние он давно угробил.
– Галушкин говорил, откуда у него деньги на покупку техники?
– По-моему, его никто об этом и не спрашивал.
– Разберёмся. А есть ли те, кто грозил не вашему мужу, а конкретно вашей матери? Вы уже говорили, что нет, но всё-таки подумайте хорошенько.
Бессонова задумалась, а потом сказала:
– Но это было давно…
– Что было давно?
– Мама не пустила на порог нашей квартиры бывшего парня Инессы. И он орал на весь подъезд, что она старая грымза, и он открутит ей голову.
– И это только за то, что бабушка отказала ему от дома? – не поверил следователь.
– Мама его и раньше не любила, ну, пока он с Инессой встречался, а уж когда стал бывшим, она не сдержалась и высказала своё мнение о нём в не очень вежливой форме.
– Обматерила, что ли? – попытался уточнить Наполеонов.
– Ну, что вы! – возмутилась Антонина Георгиевна, – просто обозвала «голытьбой».
– Парень был бедным?
– Да, не так, чтобы очень, – Бессонова пожала плечами, – просто учился на художника, потом окончил училище, но ни Дали, ни Пикассо пока не стал.
– Понятно, как имя и фамилия юного гения?
– Владимир Маркович Дорин. – Антонина Георгиевна помолчала и добавила: – Он был первой любовью Инессы. Они встречались со школы. Но сами знаете, что первая любовь чаще всего тает, как белое облачко при ясной погоде.
– Но у Дорина, получается, облачко переросло в грозовую тучу?
– Кто его знает, – пожала плечами Бессонова, – может, он тогда маме нагрубил в горячке, а потом и думать забыл об Инессе.
– Всё может быть, – согласился Наполеонов, а про себя подумал, что проверить всё равно не мешает.
– Вы не знаете, где он живёт?
– Раньше жил на улице Кутузова в доме сто одиннадцать. Номер квартиры не помню, но точно на третьем этаже, потому что Инесса часто ему выговаривала, что живёт он на третьем этаже и учится на тройки.
– Значит, учился Дорин плохо?
– В школе неважно, – подтвердила Бессонова, – но вроде бы в училище, со слов моей дочери, дела его пошли на поправку.
– Почему же они расстались?
– Наверное, потому, что Инесса встретила Глеба, и настоящее большое чувство вытеснило первую любовь.
– А перед тем как расстаться с Дориным, она не объяснила ему, что полюбила другого?
– Объяснила…
– И как он отреагировал?
– Она не стала слушать, сразу отключила связь.
– То есть, если я правильно вас понял, ваша дочь дала отставку бывшему парню по телефону?
– Совершенно верно.
Наполеонов не одобрил поступок девушки, но вслух комментировать его не стал. Вместо этого спросил:
– Стычка вашей матери с Дориным произошла полгода назад?
– Или даже больше, я не помню.
– И после этого он не приходил?
– Нет, не приходил.
– А Инессе он звонил?
– Не знаю, дочка ничего об этом мне не говорила. А я не спрашивала.
– Почему?
– Посчитала неудобным.
– Дорин знал о деньгах?
– Сомневаюсь. Скорее всего, нет. Он ведь не общался с нашими соседями.
– Поговорить с женихом Инессы он тоже не пытался?
– Думаю, что нет. Впрочем, я даже уверена в этом. Уж о стычке между Дориным и Глебом она бы мне обязательно рассказала.
– А деньги на свадьбу копили только вы? Или родители Глеба тоже?
– Они тоже, да и Глеб неплохо зарабатывает.
«Ага, копили обе стороны, – подумал Наполеонов, – но те, видимо, не рассказывали о деньгах всему свету».
Он вздохнул и отпустил Антонину Георгиевну восвояси.
«Самое паршивое в этой истории с пропавшими деньгами, – думал Наполеонов, – что соседи могли рассказать об этом своим родным и знакомым, которые вовсе и не живут ни в одном подъезде с Бессоновыми, ни даже в одном доме».
В кабинет постучали.
– Войдите.
Дверь приоткрылась, и вошёл старший лейтенант Аветик Григорян.
– Александр Романович, – сказал он, – у нас тут новые свидетели появились.
– Какие свидетели? Почему я о них до сих пор ничего не знаю?
Глаза Аветика, напоминающие цветом чернослив, загадочно сверкнули:
– Так никто не знал. А сегодня я пошёл поговорить с Иваном Бобылёвым.
– С Бобылёвым? – начал припоминать Наполеонов.
– Ну, у него ещё собаку зовут Емельяном!
– Ах, да! И что Бобылёв? Видел кого-то?
– Сам он никого не видел. Но сказал, что в тот день мальчишки на площадке, что напротив дома, играли в бадминтон. Я и подумал, что они могли что-то видеть.
– Ты их всех опросил?
– Вроде да…
– И что они сказали?
– Сказали, что были заняты игрой и не смотрели на двери подъезда, так что не знают, кто туда входил, кто выходил.
– Значит, пусто?
– Не совсем. Слесаря заметили трое, двое видели разносчика пиццы, один – почтальона, ещё двоим показалось, что входил туда мужчина, кто это, они не знают, и одна женщина.
– Тоже неизвестная?
– Типа того.
– Придётся пока отработать почтальона и разносчика пиццы. Ты узнал, к кому они приходили?
– Пиццу приносили в двенадцатую квартиру, а почтальон приходил ни к кому.
– Как это?
– Видимо, просто разбросал по ящикам почту или рекламу.
– Надо узнать в почтовом отделении, кто и зачем.
– Узнаем, – флегматично согласился Аветик.
