– Март, – шепотом сказала Эгле. – Нам надо отсюда… уходить.
* * *
После встречи с Соней Клавдий вернулся во Дворец Инквизиции. Человек, которому он перезвонил еще с дороги, прибыл через час – хотя добираться ему было далеко, из районного центра провинции Вижна. Не иначе, служебный автомобиль летел по трассам под мигалкой, и обыватели в ужасе думали, что ведьмы возобновили нашествие.
Он вошел в кабинет Клавдия – двухметрового роста, баскетболист-любитель, с жутким шрамом от виска до подбородка; шрам можно было косметически откорректировать, если бы его носитель заботился о таких мелочах. Август Сокол, в прошлом хороший оперативник, теперь – с администраторским опытом, два года был заместителем Сони из Альтицы, получил травму на посту, провел три месяца на грани жизни и смерти, сумел выжить и восстановиться, в том числе и на баскетбольной площадке. Клавдий много лет мысленно держал его в резерве; во время «ведьминой ночи» в Вижне этот человек великолепно проявил себя – и как оперативник, и как стратег. Со временем, конечно, власть испортит его, но это будет потом, а надежный союзник требовался Клавдию сегодня.
– Да погибнет скверна, – пробормотал баскетболист, переступая порог. Он понятия не имел, зачем его вызвали с такой степенью срочности, и у него были, похоже, нехорошие предчувствия.
Клавдий уставился на него – не тратя времени на деликатность, выискивая приметы депрессии или тревожности, определяя текущий психологический статус визитера; баскетболист замер посреди кабинета, позволяя Клавдию делать свое дело, не сопротивляясь и ни о чем не спрашивая. Идеальная реакция.
– Садитесь, – сказал наконец Клавдий. – Прошу прощения, что без предисловий… Вы ведь знаете специфику округа Альтица, не так ли?
* * *
Они стекались со всего поселка. То и дело тренькали звонки мобильных телефонов. Толпа собиралась вокруг констебля, под мутным фонарем, – люди переговаривались, переглядывались, поглядывали на черный инквизиторский автомобиль у забора – хорошо, что окна были совершенно непрозрачными снаружи.
Окруженный односельчанами, констебль все больше оживал, напитывался уверенностью и, вероятно, с каждой минутой по-другому помнил события. Констебль был частью этого мира. Мартин и Эгле – чужаки. Люди продолжали собираться, настороженные, напуганные, злые. Местные, укорененные в этих лесах, соседи, чьи семьи жили бок о бок веками. Слухи, раздуваясь, как пламя на ветру, носились над головами.
Васил Заяц так и лежал на крыльце, мертвой хваткой стиснув карабин, пуля из которого неизъяснимым образом попала ему в живот. Его сын, все еще в наручниках, стоял над телом, непонимающе глядя перед собой, будто отключив сознание. Вокруг охали, ахали, хлопотали, звонили по телефону, вытягивали шеи, водили огнями фонариков.
Мартин допил воду из пластиковой бутылки, облизнул губы, откинулся на спинку пассажирского кресла:
– Прости. Я привез тебя в змеиное гнездо. И сам подставился, как ребенок. И подставил тебя.
– Как ты? – шепотом спросила Эгле.
Он через силу улыбнулся:
– Ничего, прекрасно… Если, конечно, это не предсмертное видение.
– Не видение, – сказала Эгле. – Как ты себя чувствуешь?!
– Живой, – пробормотал он с некоторым сомнением. – Девчонку нам не забрать теперь, не дадут.
– К лучшему, – сказала Эгле. – Ее мать скоро объявится. А папаша-тюремщик больше никогда ее не запрет… Март, это я его убила?
– Поехали, – сказал Мартин. – Пока нас не зажарили на паре смолистых костров.
Эгле завела машину – инквизиторский автомобиль слушался беспрекословно, будто признав ее право держать этот руль. Толпа заполнила дорогу впереди, загораживая проезд; Эгле, закусив губу, медленно тронула машину.
– Не нападай, – тихо сказал Мартин. – Ни в коем случае.
Эгле кивнула, сжав зубы, по сантиметру продвигаясь вперед.
Бампер почти уперся в шеренгу односельчан, крепких мужчин и женщин, глядящих очень недобро. Они не собирались никуда уходить. Эгле помнила, как Ивга обратила толпу в бегство несколькими выстрелами, но с тех пор многое изменилось: эти больше не разбегутся. Они будут стрелять в ответ. Пощады ждать не приходится.
Но и Эгле не станет щадить. Эти люди еще не заплатили ей за дыру в спине Мартина, за море его крови, за тоскливый ужас, когда небо черное, звезд не хватает, а Мартин все еще мертв…
За долю секунды они почуяли ее намерение и метнулись в стороны. Вдавив педаль в пол, взвыв мотором, Эгле вылетела на заснеженную улицу буколического поселка и едва вписалась в поворот.
* * *
Она остановилась в том же месте, где Васил Заяц с товарищами пытались казнить Ивгу. Снова пошел снег. Дорогу заметало. Эгле притормозила у обочины. Мартин посмотрел вопросительно.
– Раздевайся, – велела Эгле.
– Зачем?
– Затем, что я так сказала.
– Штаны снимать? – спросил он с подчеркнутой кротостью.
Она помогла ему избавиться от дырявого пальто, провонявшего порохом и тяжелого от впитавшейся крови, отстегнуть кобуру, стащить рваный свитер и мокрую липкую майку; работал мотор, остывший салон уже почти нагрелся.
– Повернись.
На его спине был не то шрам, не то татуировка. Косая звезда, не разглядишь, если не присмотришься. Как будто пробили лед одним ударом и полынья мгновенно затянулась.
– Больно? Нет? А здесь? – Эгле касалась пальцами его позвонков, ощупывала ребра, пыталась понять, где подвох.
– Горло болит, – тихо сказал Мартин. – Немножко трудно дышать… Знаешь… там, по ту сторону, ничего нет. Пустота, чернота.
– Технически, – неуверенно сказала Эгле, – ты ведь не умер. Совсем мертвого я не смогла бы…
– Эгле… – Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Эгле виновато улыбнулась:
– Давай пока об этом не говорить, давай не говорить… Держи. – Она отстегнула водительский ремень, дотянулась до заднего сиденья и взяла вешалку с черным инквизиторским плащом. – Надень хоть что-то… сухое и целое. Ты замерзнешь. Ты можешь простудиться. А сверху накинь пальто, и еще тебе надо постоянно пить воду, у нас ведь есть вода, помнишь, мы покупали?
Он послушно, как ребенок в гостях у бабушки, натянул мантию через голову, вытащил из бардачка пластиковую бутылку с водой, на освободившееся место засунул пистолет в кобуре. Эгле представила, как он сидел, сжав рукоятку под полой окровавленного пальто, а толпа смыкалась все плотнее, и Мартин вел обратный отсчет, готовясь открыть стрельбу поверх голов и зная, что запугать не получится…
Она торопливо выбралась из машины. Быстро захлопнула дверцу, чтобы Мартин не успел замерзнуть. Запрокинула голову: неба не было, темнота, за холмом слабо отсвечивал поселок Тышка, фары инквизиторской машины заливали светом полузанесенную дорогу.
– Так, – хрипло сказала Эгле. Пошатнулась, осознав свою усталость; дотронулась до туч, почуяла их, как слежавшуюся мокрую вату, развернула, будто плавающий по воде мусор, закрутила, с трудом надорвала; ветер налетел, взметнул снег, стряхнул сугробы с сосновых веток, осыпал Эгле застывшими кристаллами воды. В небе открылась прореха, потом другая: звезды по-прежнему стояли по ту сторону неба, нетронутые.
Эгле почувствовала такое облегчение, что у нее подкосились колени. Она вернулась в машину. Мартин сидел, сжимая в руках бутылку с водой, и смотрел удрученно.
– Все нормально, – пробормотала Эгле в ответ на его взгляд. – Мало ли какая бывает погода.
– Не делай так, – отрывисто сказал Мартин. – Это же видно, понимаешь? Инквизитору такие штуки заметны издалека!
– Прости, мне надо было проверить одну вещь…
– Что ты не порушила галактику мимоходом? Нет, ведьмы не взрывают сверхновые, они работают с образами. С иллюзиями. С метафорическими рядами…
Он увидел ее замешательство и тут же сменил тон, улыбнулся, протянул ей бутылку с водой:
– Знаешь, это уже трижды. Третий проклятый раз ты меня спасаешь. Я чувствую себя не инквизитором, а какой-то принцессой в беде…
Она начала хохотать и так, смеясь, смахивая слезы, вытащила из кармана куртки две смятых пули. Протянула ему на ладони – Мартин застыл, уставившись на пули, раздувая ноздри. На два куска свинца – и на Эгле. И снова на ее ладонь – в свете фар, отраженном от снега.
– Возьми! – От смеха у нее болели бока. – Сделаем талисман… парочку, тебе и мне.
– Тебе и мне, – повторил он, принимая от нее расплющенные пули. – Эгле, у меня нет слов.
– Забудь, проехали… Это было, конечно, больно, но очень красиво. Я не смогу повторить… наверное. Не смогла бы. Мартин, кто я?!
Он убрал пули в карман, потянулся к ней и двумя ладонями провел по волосам, глядя с такой нежностью, что Эгле не выдержала и тоже подалась вперед, прижалась лицом к его колючей щеке, вздохнула, закрыла глаза и поверила, что ничего страшного больше никогда с ними не случится.
Щека Мартина сделалась очень жесткой, Эгле почувствовала разряды под кожей – потянуло мурашками, острыми, как швейные иголки.
– Как же я мог тебя так подставить, – сказал он шепотом.
Эгле отстранилась, вопросительно посмотрела ему в глаза:
– При чем тут ты?! Ты все делал правильно! Это они озверели совсем. Мы вернемся – с полицией, мы разберемся, мы никому ничего не простим. Мы заберем у них девчонку, и все у нее будет хорошо… И у нас все будет хорошо… – Она на секунду запнулась. – Март? Что с тобой?
– Мы получили ответ на вопрос, кто ты. – Он говорил явно через силу. – Два ответа, один очень хороший… другой очень плохой. Как я мог так тебя подставить…
– То есть я все-таки его убила?!
Он на секунду зажмурился, как человек, стоящий перед бездной:
– Не ты зарядила карабин. Не ты прицелилась и нажала на спуск. Нет, это не ты его убила. Но в инквизиторской практике «ведьмин самострел» – устойчивый термин, и это случается, когда колодец выше семидесяти…
– Но, Март, я ведь не хотела, – пробормотала Эгле, чувствуя, как немеют щеки. – Он был сволочь, но убивать его…
– Разумеется, ты не хотела убивать! Это природа действующей ведьмы, понимаешь, природа, которую изменить нельзя…
– То есть я все-таки. – Эгле нервно сглотнула, – я все-таки зря… «чистая» инициация… все мои мечты… А я просто убийца…
– Он стрелял в тебя, а не ты в него! – От Мартина резко потянуло морозом. – Любой суд бы тебя оправдал… не будь ты действующей ведьмой! Ты новое существо в этом мире, новое, небывалое, а мир… остался прежним!
Он замолчал, глубоко вдохнул и выдохнул. На секунду прикрыл глаза. Поток холода, идущий от него, ослабел.
– У Инквизиции есть протокол, отработанный веками, – сказал Мартин тоном ниже. – «Ведьмин самострел» – значит смертный приговор, но пока был мораторий, казнь заменяли пожизненным… А теперь моратория нет.
Сделалось очень тихо. Снаружи шелестел снег – тучи, потревоженные Эгле, заново сгустились и разразились снегопадом, и огромные хлопья летели вниз и несли в свете фар свои огромные серые тени и укладывались вместе с тенями на целину.
– Они уже знают, что ты в Ридне, что ты со мной, что ты действующая ведьма, – пробормотал Мартин. – Теперь еще узнают, на что ты способна.
– Кто?!
– Упыри, с которыми я сижу за одним столом. – Он растянул губы, получилось совершенно не весело. – Кураторы. Главы окружных инквизиций… Хоть бы телефонная связь прервалась в этой проклятой Тышке. Хоть бы столбы им завалило, чтобы констебль не дозвонился до своего регионального начальства. Но ведь дозвонится, дело времени…
– Мы должны сообщить Клавдию? – тихо спросила Эгле.
– Хороший вопрос. – Он смотрел на падающий снег. – По правилам – да, о чрезвычайном происшествии такого рода я должен немедленно доложить…
– И он… он разве нам не поможет?!
Мартин помолчал секунду. Эгле снова окоченела.
– Знаешь, – начал Мартин, – в детстве он меня никогда не ругал. Никогда. Но я всякий раз понимал, в чем накосячил, и старался исправить, искренне, чтобы он мог мной гордиться. Он был для меня… знаешь, такая фигура отца, что прямо головой в небо… А потом я стал его подчиненным.
– Жалеешь? – Эгле не успела придержать язык.
– Нет, – сказал он убежденно и снова нахмурился. – То есть не жалею о своем выборе. Но лучше бы мне не знать, кто он такой и каким может быть. Я очень его люблю. Но бывают моменты, вот как теперь…
– Ты, по-моему, немножко не в своем уме, – пробормотала Эгле. – Вспомни, что он сделал для Ивги…
– Для нее – да, – тихо сказал Мартин. – Если бы речь шла о маме, я был бы уверен, что он пойдет на все, чтобы ее защитить. Но речь о нас с тобой…
– Ты его сын!
– Я его подчиненный, который обгадился. А ты действующая ведьма. К Эгле Север он очень трогательно и тепло относится. Но ведьму, совершившую «самострел», может отправить на казнь – для ее же блага…
– Нет, – сказала Эгле дрогнувшим голосом. – Я не верю.
– Ты его не знаешь, – пробормотал Мартин. – Тридцать пять лет во главе Инквизиции – это необратимо.
– Я ему доверяю!
– Доверяй, – Мартин кивнул, легко уступая. – Нам нужна другая машина. Мы уезжаем из Ридны. Попробуем пробиться в Альтицу, на болота, там легко затеряться…
– Но мы же только приехали, – тихо сказала Эгле. – У нас были планы. У нас была… миссия, что ли. Будущее…
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Прости, – пробормотал Мартин. – Да, у нас были… планы. Придется теперь их немножко пересмотреть. Твоя жизнь дороже.
– Март, – сказала она с досадой, – ты так говоришь, будто я беспомощная девочка, которая должна бежать и прятаться, а я… Я всех инквизиторов без соли сожру. Пусть только попробуют меня взять.
– Стандартная ошибка. – Он отстранился, глаза затуманились. – Если бы ты знала, сколько флаг-ведьм на этом погорели. Почуяв себя всесильными. Бросив вызов Инквизиции… В лучшем случае их убивали на месте, но чаще всего – подвал, допрос, казнь.
Он говорил просто и буднично, за каждым его словом стоял жуткий опыт. Эгле почувствовала, как пот, пропитавший футболку под свитером, делается ледяным и липким.
Мартин поймал ее взгляд. Его лицо изменилось.
– Это не про тебя, – сказал он отрывисто и сухо. – Тебя никто не тронет, пока я жив… А я больше не собираюсь умирать, все, я исчерпал лимит допустимых смертей.
Он до отказа повернул ручку терморегулятора, хотя в машине и без того было жарко, как в летний полдень. Горячий воздух лился из вентиляционных решеток, ледяной поток исходил от Мартина. Капюшон черной хламиды лежал у него на плечах; Эгле заново осознала, что сидит посреди леса в инквизиторской машине и рядом с ней действующий инквизитор с многолетним служебным стажем.
– Ох, прости, – сказал он с горечью. – Как бы я хотел тебя от этого оградить…
– И что же, – дрогнувшим голосом начала она, – мне теперь всю жизнь прятаться в Альтице… на болотах?!
