(HONNE feat. BEKA – Crying Over You)
Солнечное утро; птичий гомон за окном. Я открыла глаза и первым делом посмотрела на часы – десять тринадцать. Фух, могло быть и хуже. Когда ложишься спать далеко за полночь (иногда очень далеко за полночь), есть шанс проснуться в обед, а сегодня подобная вольность мне запрещена – планов громадьё. К часу дня с восточного острова в аэропорт прилетит отец, откуда сразу направится на Иттан. Боже, мама с сестрой это сделали! Арендовали для празднования самый маленький и самый элитный островок с одной-единственной на нем постройкой – белокаменной виллой Лемье (с беседкой и бассейном), которую в обычные дни могли позволить себе только состоятельные жители столицы. Но сегодня – особенный день, день моего рождения. И означал он для меня многое. Во-первых, мне двадцать один, и это значит, что я совершеннолетняя и отныне могу строить собственную жизнь по законам исключительно своей логики и зову сердца. Во-вторых, это полная свобода. Потому что окончился институт, а вместе с ним расчерченные на клеточки бесконечных занятий и экзаменов дни. Отныне – нет чужому расписанию, да – крыльям за спиной для исполнения всех мечт и желаний. В-третьих, с сегодняшнего дня я официально имею право выйти замуж, а Кевина (по слухам моих подруг) недавно видели в ювелирной лавке…
«Интересно, мое обручальное кольцо будет с консервативным прозрачным камнем? Или же с голубым, означающим вечную верность? Может, с розовым – символом бесконечной нежности?»
Хоть с каким – зеленым, фиолетовым, радужным, – неважно. Важно, что мы с моим парнем, знакомым мне еще с первого курса и узнанным вдоль и поперек, как висящая в шкафу любимая клетчатая рубашка, получим право законно соединить наши судьбы. За пять лет уже почти родные. Притерлись, срослись, прошли университетские трудности, кружки, столовую и одну на двоих диссертацию. Кому еще доверить свое счастливое «жили долго и счастливо», как не ему?
На полке тисненный узором и недавно врученный мне деканом красный диплом.
«Наконец-то. Я специалист. Отныне могу посвятить все свободное время им…»
Им – Элементалам.
Не знаю, как другие представители человеческой расы не видели в них чуда, я – видела. С самого детства. Когда наблюдала полупрозрачных людей в парках, когда гонялась, как за мыльными пузырями, за их светящимися шлейфами, когда силилась поймать их за руку. Тогда не знала, что наши соприкосновения невозможны, что мы живем в сдвинутых по вибрационной сетке реальностях, четырехлетней мне сложную терминологию было не разуметь. Я просто верила, что эти существа волшебные. Потому что только волшебные люди могли оставлять за собой светящиеся следы, растворяться посреди улицы и напевать тихие, почти неслышные песни. А также соединять все острова невидимыми мостами, создавать бесшумные моторы для аэролетов и единый источник энергии, от которого теперь без нужды в электростанциях питался Софос. Уже молчу о многочисленных поющих арках, магических камнях среди заброшенных руин замков и Воротах Правды на Эрете – острове заключенных. Никто и по сей день не понял, как они работают.
А люди даже не могут сказать Элементалам банальное «спасибо», что в высшей степени несправедливо, учитывая, сколько «чужих» благ мы ежедневно пользуем. Ничего, я составлю алфавит, ведь я уже – пусть пока совсем чуть-чуть – начала понимать его.
Впереди свобода и лето, я брошу все силы…
«С днем рождения, котенок. Сегодня в шесть, как договаривались?»
Смска от Кевина заставила меня улыбнуться. Звонки, поздравления – скоро все потечет рекой. Родня и знакомые уже привыкли к тому, что я сова – ложусь не раньше трех. А что поделать, если ночью Элементалов видно отчетливее всего? Их так сложно засечь среди солнечного света и людской толпы днем, зато ночью… Ночь – мое время. Во тьме мои глаза различают, что часть их соткана из Воды, другая часть из Огня или Воздуха. В редких случаях – Эфир. Я со всем этим когда-нибудь разберусь, ведь есть огромное желание и еще сохранились в библиотеках книги.
«Да, в шесть, в Бонзе», – напечатала я, отправила следом виртуальный поцелуй и отложила телефон. Потянулась в постели – пора подниматься. Скоро позвонит мама, спросит, чем лучше украсить праздничный торт, который она печет для меня каждый год, а следом осыплет градом благостных пожеланий любимая старшая сестра. Отличный день, безумно счастливый. Дорогая вилла, слепящий бликами синий океан и вся семья в сборе! Наконец-то, ведь отца я не видела уже долгих четыре месяца.
– …ты знаешь, что ему выдали премию? Он говорит, что приготовил тебе какой-то «супер» подарок, но даже мне не сказал какой, не спрашивай…
Я не спрашивала. Я чистила зубы и прижимала телефонную трубку к уху. Собственно, маме от меня требовалось немногое – слушать. И я слушала. Иногда мычала в знак согласия.
– Орехи и шоколад сверху, как всегда?
– М-м-м.
– Может, ягод еще свежих? На рынок такие сочные завезли, что я не удержалась, купила. Добавим?
– М-м-м! – раза в два радостнее предыдущего.
– Поняла. Крем для коржей и пропитку я уже сварила. Судя по запаху, все получилось отлично… Леа, ты на морском будешь в полвторого? Без опозданий?
– М-а-а-а…
Звякнула о стеклянный стаканчик промытая под струей воды щетка, я принялась полоскать рот.
– Все, ладно, я слышу, что ты там перья чистишь. Встретимся на Иттане. Боже, там так красиво! Ты еще увидишь…
Отбой, короткие гудки. В высоком зеркале ванной отражалась худощавая русоволосая девчонка – гибкая, как тростинка. Узкие кости, узкая талия, пацанячьи бедра. Ну да, у меня не наросло в нужных местах, как у многих, и теперь уже, наверное, и не нарастет. Ровный носик, аккуратный рот, хитрые, как будто я с детства что-то задумала, глаза. Я такая, какая есть, я – Леа. Очень счастливая Леа.
* * *
Аддар. Остров Софос.
Аид.
(HammAli & Navai – Прятки)
Голубая рубашка поло, отглаженные брюки, кожаный ремень, мокасины – местная штатская одежда была ему так же непривычна, как и жара на улице. Здесь, на Аддаре, Санара проводил большую часть времени либо в собственном замке, где холод держали цепкие стены, либо в судах и тюрьмах, где теплую температуру заключенные знали лишь по воспоминаниям. К тому же его почти всегда укрывала черная хламида-плащ, которая визуально проявлялась тогда, когда он полноценно включался в работу. Сейчас же Аид намеренно из работы «выключался», ему не нужно было выносить вердикт, ему требовалось просто поговорить.
Почти одиннадцать утра; весна жаркая, решившая примерить на себя роль лета – в воздухе пух, терпкий, кружащий голову запах цветущих яблонь. Трава на клумбах после ночного дождя глянцевая, блестящая, почки выпустили листву даже на ветвях привередливых к устойчивой погоде деревьях Эйе.
Еще сильнее цветами пахло внутри магазина, куда он вошел следом за «целью». «Клео», лавка растений неподалеку от дома девчонки, предлагала горшки с зеленью, а также свежие и не очень букеты тем, кого настиг праздник, или тем, кому хотелось романтики. Аиду не хотелось ни того ни другого, он наблюдал за стоящей у прилавка Леа. Молодой, очень гибкой сознанием и телом, исполненной вдохновения, словно фонтан с небесной манной. Совсем девчонка.
Он тяжело вздохнул, поморщился. Нет, не аллергия на пыльцу, но вдруг на секунду придавило сходство с Микой – мимолетное, едва уловимое. Та же аура счастливой безмятежности, сердце полное надежд, увлеченность. Именно ее терять сложнее всего и очень болезненно приходится восстанавливаться, но лучше уж потерять увлеченность, чем саму жизнь, ведь так? Санара в какой-то момент расслабился, занырнул в чужую ауру счастья, ощутил себя лежащим на теплом крыльце сытым котом – рядом со ступенями колышется молодая тугая трава, копошатся у амбара непойманные мыши, ласково кличет в дом на миску молока хозяйка…
– Вот эти? – Внимательная продавщица бросила на посетителя строгий взгляд, мол, сейчас разберусь с девушкой и подойду к вам.
«Цель» выбирала букет, точнее «букетик». Себе? Небольшой, состоящий из мелких желтых и розовых цветков, способный утонуть в вазе, но хорошо бы уместившийся в кружке или стакане.
Санара шагнул ближе, почти поравнялся с Леа у прилавка.
– Как, говорите, они называются?
– Зедельфилла.
– Как мудрено…
– Симпатичные, – вдруг вставил слово Аид, намеренно привлекая к себе внимание. На него тут же взглянули удивленные и чуть хитрые глаза – радужка цветная от бликов. Он привычно ускользнул от взгляда.
– Правда? Мне тоже нравятся. Будут здорово смотреться на кухне, где желтые обои, да?
Она разговаривала с ним, как с другом – легко и непринужденно. Непуганая, веселая, не знающая ни бед, ни настоящих обид. Призрачное сходство с Микой усилилось. Разве что глаза не шоколадные, а… светло-карие? Медовые? Он бы разобрал, если бы выносил приговор, но его прямой взгляд никто не выдерживал, «спекался», и потому прямо ни на кого он давно не смотрел. Привык.
– Нам нужно поговорить… Леа.
Рядом с его плечом вздрогнули – не снаружи, внутри. Все верно, она не называла ему своего имени.
– С днем рождения, – произнес он глухо, – жду тебя на улице.
(Hailee Steinfeld – End this [L.O.V.E.])
Его наставник – старый Судья Кравад – славился истинной любовью к своей профессии и неоправданной жестокостью, Аид же подобное качество не перенял. Он никогда не казнил собственноручно, убивал в случае крайней нужды, вердикты выносил просто глядя в глаза. В этом и заключался дар – Санара видел сознание того, на кого смотрел: прошлое человека, его помыслы, текущие намерения, детские и взрослые психологические травмы, уровень агрессии. Редко приговаривал к смерти (хотя случалось и такое), чаще выбирал путь принудительного изменения чужой судьбы – умело переставлял «пешку» из одной клеточки в другую. Отчетливо и точно выбирал из бесконечности уже существующих вероятностей ту, где преступник ощущал бы себя хуже всего, сдвигал точку фокуса. Если бы кто-то попросил Аида наглядно описать процесс, то он ответил бы: «Это как бесконечный нотный стан, сотканный из тысячи светящихся линий. Я лишь смещаю ноту…» Он ни к кому не прикасался руками – ни своими, ни чужими, – просто смотрел в глаза, и самые жесткие и черствосердечные преступники, предчувствуя близкий конец, взвывали под этим взглядом. Ломались все, никто не выдерживал.
Случайные же прохожие, поймав направленный на них белесый отсвет зрачков Судьи, чувствовали себя так, будто их на мгновенье выдернули из жизни. Поместили из жары в стужу, просветили небесным рентгеном, препарировали и распятыми, привязанными к операционному столу, оставили выжидать финального решения. Несмотря на невидимую анестезию, которую Санара неизменно использовал в процессе, им было очень и очень страшно.
Поэтому на подсевшую на лавочку Леа Аид не посмотрел, продолжал созерцать склонившегося над велосипедной цепью паренька метрах в двадцати от них, у дальней клумбы. Слушал гул машин, чувствовал, как печет макушку солнце и как изливается нетерпение из его соседки – той хотелось поскорее уйти. Но не позволяла вежливость или же желание прояснить, откуда посторонний, ни разу не встреченный ей ранее человек, знает имя…
– Простите, мы знакомы?
В ее мыслях океан, скорая встреча с отцом, вопрос о суперподарке «Папа, что ты мне приготовил?». Леа была уверена – это что-то грандиозное, отец не разменивался на мелочи, а если уж премия…
Ее было так просто читать, это даже казалось трогательным. Никакой закрытости, никакой защиты – мягкое податливое сливочное масло. И говорить об их «незнакомстве» не имело смысла, она прекрасно знала об этом сама.
– Хороший день, правда? Отличный, – начал он мягко, хотя в его работе мягкость требовалась крайне редко. Скорее обратная сторона медали.
– Хороший.
Ее изучающий взгляд ползал невидимой мошкой по его рукам – очень мощным запястьям, предплечьям, бицепсам. Наверное, в рубашке с коротким рукавом он смотрелся рельефным, готовым к соревнованиям атлетом. Не объяснять же ей, что для мощного ментального умения прокачанное физически тело – важное требование.
– Так… о чем вы хотели со мной поговорить?
Санара перевел взгляд на застывший в тонких пальцах букет из мелких желтых цветов.
– Лето, двадцать один год, вся жизнь впереди – разве это не прекрасно?
Действительно, тянуть не имело смысла.
– Откуда вы знаете про мой день?..
– Любящая мать, чудесная сестра, – перебил Аид, – скорая встреча с отцом. Здоровым, сильным, улыбающимся. Любимый парень, который вечером сделает предложение…
Леа немо открывала и закрывала рот. В бешеном темпе искала объяснение тому, откуда какой-то незнакомый тип может знать про отца, сестру и Кевина. Совпадение?
– Хочешь, чтобы так все и осталось? Все здоровые, счастливые, довольные.
– Послушайте…
Он как будто ей угрожал, а она не понимала за что. И действительно, угрожал ли? В конце концов она выписала ему презумпцию невиновности – помиловала, мысленно приписала некие положительные качества, которых в нем не было. Ах, молодость и милая наивность.
– Не знаю, откуда вы знаете про моих родных, но да – все счастливые и довольные. А за поздравление спасибо.
Она собралась уходить. Секунда – поднимется со скамейки, скроется в тенистой аллее парка, а через минуту думать забудет о непонятном мужчине в голубой рубашке. Подумаешь, странный тип… Просто серое облако, прошедшее стороной.
– Если ты хочешь видеть свою жизнь безоблачной и дальше, ты должна мне кое-что пообещать.
Он перемещал взгляд все ближе к ее лицу – оглядел узкие запястья, руки-веточки, дошел до родинки у плеча прямо под танцующем на ветру рукавом блузки. Вернулся взглядом к букету, с удовольствием отметил, что градус напряжения возрос. Чем он выше, тем ближе понимание.
– Почему я должна вам что-то обещать?
– Потому что, если ты этого не сделаешь, сегодня все начнет рушиться.
Неуверенность, замешательство, примесь страха – реакция как по нотам.
– А обещаешь ты мне следующее: начиная с этого дня и навсегда, ты прекращаешь заниматься Элементалогией в любом ее проявлении.
– Что-о-о?
Возмущение, долетевший издалека предгрозовой ветер в виде гнева.
«Да как вы смеете пытаться лишить меня того, что я больше всего люблю?»
Ему не стоило затевать этот разговор в ее день рождения. Это было в высшей мере жестоко – не позволить ей напоследок насладиться, отпраздновать, погулять и побыть свободно-счастливой. Однако Санара знал, что именно в этом состоянии чаще всего увлеченных людей, ввиду переключения на парящую волну, накрывают озарения, и не мог этого допустить. У эффекта бабочки есть один неприятный аспект – никогда не знаешь, какой шаг становится критичным на пути развития нежелательных событий. Увы, рисковать нельзя.
– Воспринимать меня несерьезно – большая ошибка, – продолжил холоднее.
– С меня хватит.
Она почти успела подняться, когда он резко бросил «Сядь!», и Леа припечатало обратно к лавке так быстро, будто вес ее с шестидесяти килограмм увеличился до полутонны.
– Хочешь и дальше счастливую жизнь, будь готова за нее заплатить. – Его так и подмывало посмотреть ей в глаза, но он держался. – Даешь мне обещание, и я исчезаю из твоей жизни, будто никогда не появлялся в ней.
– Я ничего не собираюсь вам обещать.
«Тем более этого».
Жаль, что простой и мирный путь ни с кем не срабатывает. Придется усложнять.
– Во сколько рейс твоего отца? В одиннадцать тридцать? Через десять минут посадка…
– Напомнить вам про закон и органы правопорядка?
Злой и взъерошенной кошкой она вступила в бой. Похвально.
«Я сегодня же напишу на вас заявление».
Про закон… Аид заледенел еще на пару градусов. Закон – его тема.
– Напомнить? – отрезал недобро. – Нравится это слово? Давай тогда тебе кое-что напомню я. У твоей матери слабое сердце – аритмия, таблетки, постоянные наблюдения у кардиолога, верно? Стресс сегодня будет ей совсем некстати. Что напомнить дальше? Может, про сестру и твою прекрасную племянницу? Сколько ей сейчас, три? Дети такие непоседливые в этом возрасте, за ними глаз да глаз. Сечешь? Только отвернулся, и – оп! О чем напомнить еще? Ах да, про аэролеты, на одном из которых вскоре полетит твой отец…
Волны чужой ненависти омывали его, как мутный прибой.
– Аэролеты – стабильные машины!
– Стабильные. Если только не попадают в грозовой фронт выше шести баллов. И как нехорошо будет, если такой на пути случится…
