– Это из-за его имени, наставник. Крикса в шутку называют… ну… «дан-Энриксом».
Вардос откинулся в кресле и обменялся с Хлордом выразительными взглядами. Лица обоих мастеров казались сумрачными от взаимной неприязни. Но на лице Вардоса, помимо ярости, было написано и что-то вроде злорадного удовлетворения. Казалось, если бы не присутствие в комнате первогодков, он бы не сдержался и спросил: «Ну что, допрыгались?». Но выяснять отношения с другим наставником в присутствии учеников не стал бы ни один из менторов Лакона, так что Вардос снова обернулся к Лэру с Риксом.
– Кто это придумал?
«Говорил же я Димару, что от его дурацкой шутки будут одни неприятности! – подумал Крикс, стараясь, чтобы эти размышления никак не отразились на его лице. – Интересно, как он посмеется, если Нетопырь дознается, кто это начал…»
– Вы с Лэром что, оглохли?.. Кто придумал называть тебя «дан-Энриксом»? – резко спросил наставник, в запале обращаясь к младшему ученику на «ты».
– Я не знаю, мастер. Это как-то само собой вышло… Я хочу сказать, так шутят с того дня, когда я поступил в Лакон.
Хлорд тяжело вздохнул и опустил глаза.
– И ты, конечно, сделал все, чтобы положить этому конец? – насмешливо спросил Мастер-со-шрамом, сверля Крикса взглядом.
Впервые за весь разговор «дан-Энрикс» испытал смущение. Если бы Вардос злился или придирался к нему, как обычно, ему было бы гораздо проще чувствовать себя правым. А теперь…
– Н-нет, вряд ли.
– Разумеется, ты ничего для этого не сделал, Рикс, – произнес наставник Вардос веско, будто заколачивая гвозди. – Хотя ты должен был знать, что эти шутки незаконны и опасны. Но я замечаю, что ты вообще делаешь все, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Драка с Льюбертом Дарнторном. Опоздания к отбою. Потом – эта бешеная лошадь. Я уже не говорю о том, что вы устроили на празднике, чтобы лишний раз произвести на старших впечатление. Ритуал вступления в галат не может служить поводом для глупых шуток, Рикс.
– Мы не шутили, – процедил «дан-Энрикс».
– Помолчите!
Хлорд перевел взгляд со своего ученика на Вардоса. Потом обратно.
– Извините, Вардос, я не понимаю, – сухо сказал он. – О чем вы говорите? Какой еще ритуал?..
– Вот, – осклабился старший наставник. – Ваш мастер, Рикс, не поспевает следить за вашими очередными подвигами. Слишком уж вы торопитесь их совершать. Я думаю, все дело в том, что у вас слишком много свободного времени… которое вы тратите на то, чтобы придумать, как бы еще отличиться перед вашими сторонниками и снискать себе известность среди остальных учеников. С сегодняшего дня и до возвращения в Адель вы с Лэром поступаете в распоряжение главного конюшего, мэтра Берке. Вы будете помогать ему в свободное от тренировок время. Я предупрежу, чтобы вам не старались дать самую легкую и чистую работу. Вы ее не заслужили, Рикс.
Крикс подумал, что, если он сейчас скажет все, что думает о Вардосе, то тот оставит его разгребать навоз до конца жизни. И, хотя он был ужасно зол, при этой мысли мальчик не сумел сдержать улыбки.
Глава 13
Когда лаконцы возвратились из Эрхейма, в Адели лежал снег. Зима здесь была более суровой, чем в глубине материка, из-за штормов и резких северных ветров, летевших с моря. Тем не менее, в портах царило то же оживление, что и в теплые месяцы. Семнадцать Гаваней продолжали принимать и снаряжать в дорогу корабли, среди которых были как торговые, так и военные. Не говоря уже о кораблях контрабандистов и пиратов, выгружающих свою добычу в Алой Гавани и раз за разом умудряющихся просочиться, как вода, через кордон береговой охраны.
Наступившая зима принесла с собой немало нового. Лаконцы обнаружили, что требования наставников, и раньше не казавшиеся им слишком простыми, стали еще жестче. Те, чьи навыки письма и чтения оставляли желать лучшего, теперь все свое время просиживали в скриптории и с тоской смотрели в парк, где остальные младшие ученики устраивали снежные баталии или катались по обледеневшим парапетам лестницы. Иногда игра в снежки захватывала сразу несколько отрядов, и тогда лаконский парк бывал похож на поле боя, а ученики расходились по башням торжествующие, вымокшие до последней нитки и пытающиеся согреть дыханием негнущиеся от мороза пальцы.
Но «дан-Энриксу» зима принесла нечто большее, чем все эти игры или радость от того, что мэтр Хайнрик неизменно бывал им доволен.
После возвращения в Лакон он начал свою службу лорду Аденору. Это означало массу мелких поручений, о которых никогда нельзя было сказать – были ли это в самом деле важные дела, от исполнения которых что-нибудь зависело, или обыкновенная проверка, способ испытать таланты нового вассала. Побывать в порту и доложить, сколько кораблей и с каким грузом прибыло в определенный час, из какого места и с какой командой они прибыли, о чем разговаривали капитаны, сколько времени занял положенный осмотр трюмов писарем и стражниками порта. Проследить, кто входил в дом Финн-Флаэна или Дарнторна, долго ли пробыл тот или иной гость и куда направился после этого. Все эти задания требовали только наблюдательности и хорошей памяти, зато как первое, так и второе должно было быть отточенным до совершенства.
В те дни, когда лорд Аденор не давал ему никаких заданий, он мог попросить своего вассала доложить о том, что происходило в Академии. О чем беседовали мастера за трапезой? Был ли Ратенн чем-нибудь озабочен или недоволен? Хорошо, а сколько коек занято в лаконском лазарете? Кто из старших заступил в дозор после отбоя? Прислали ли мэтру Саккронису новые свитки из Книгохранилища? Кому он поручил копирование этих книг?.. Крикс прекрасно понимал, что все эти детали совершенно безразличны лорду Аденору, и в своей дотошности он преследует совсем другую цель – заставить своего вассала постоянно быть настороже и обращать внимание на то, чего не замечают остальные. Незаметно узнавать ответы на любой интересующий его вопрос. В попытках ничего не упустить Крикс иногда чувствовал такое напряжение, что его начинало почти физически мутить от этого, и он задавался вопросом, стоило ли вообще вмешиваться в эти непонятные дела?.. Зато теперь он понимал, почему Арклесс поражал его своей осведомленностью. Если смотреть внимательно и хорошо запоминать все, что видишь, люди будут думать, что ты знаешь все, хотя на самом деле ты узнал не больше, чем мог разузнать любой из них.
Были задания и более рискованные, вызывавшие у Крикса ощущение, что он играет в странную, захватывающе-веселую игру. После тушения огней пробраться в скрипторий, передвинуть стол наставника к окну – как можно тише, чтобы шум из пустой комнаты не привлек внимание дозорных – и не замеченным вернуться в свою спальню. Наведаться ночью к старшим и намазать лица спящих смесью сливочного масла с сажей. Когда Рикс тихонько мазал нос и подбородок Синто Миэльвитта жирной черной массой, сердце колотилось в ребра так, как будто собиралось выскочить наружу. Нетрудно было догадаться, как поступят старшие, если кто-то из них проснется и увидит его в своей комнате. Наутро Синто и его друзья рычали, что убьют того, кто это сделал. Крикс делал вид, что его это совершенно не касается – а про себя торжествовал. К несчастью, это был единственный способ, которым он мог отплатить рыжему Миэльвитту за все зуботычины и обидные слова, на которые тот никогда не скупился для него и Юлиана Лэра. О том, чтобы открыто выступить против Миэльвитта, который был на пять лет старше и, должно быть, в десять раз сильнее, не могло идти и речи. Но лорд Аденор не указал, с кем именно Крикс должен провернуть указанную шутку, и он решил совместить приятное с полезным.
Крикс учился незаметно выбираться из Лакона или возвращаться в свою башню в любой час дня и ночи. Кроме главных ворот Академии, существовал гораздо менее приметный выход, предназначенный для слуг или посыльных. Днем он был почти всегда открыт, а на ночь запирался на замок. Но Дарл давно добыл ключи. Как следовало из его рассказа, он просто незаметно взял их из стола Ратенна, а потом, отжав на воске, положил обратно. Крикс отчаянно завидовал. По сравнению с этим его фокусы в скриптории и в Свейсборге казались детским развлечением.
Как бы там ни было, но он получил от Дарла копию ключей с предупреждением, что должен спрятать их как можно лучше. «Если их кто-нибудь найдет, выкручиваться будешь сам», – веско предупредил Димар. Впрочем, это Крикс успел понять и без него. В случае любой возможной неудачи он мог делать все, что посчитает нужным – врать, просить прощения или бежать, но никогда, ни при каких условиях, не говорить о том, что делал то или другое по приказу лорда Аденора.
Так что Крикс решил, что хранить ключи среди своих вещей просто неумно. В тесной комнате на них могли наткнуться его побратимы, да и кто-нибудь из старших мог проникнуть в их спальню так же просто, как он сам пробрался к ним. Устраивать какой-нибудь тайник в саду было ничуть не менее опасно. Конечно, никому бы не пришло в голову связать подобную находку с кем-нибудь из первогодков, но тогда свободный доступ в Академию в любой час дня и ночи перестал бы быть исключительной привилегией их с Димаром. Обнаруживший их ученик легко мог догадаться, что самый большой среди ключей подходит именно к калитке. И тогда в самый неподходящий момент они столкнулись бы у потайного выхода нос к носу.
Поломав над этим голову несколько дней, Крикс привязал к связке ключей тонкую и прочную бечевку и опустил их в каменное жерло Старого колодца, находившегося возле Западной стены. Воды там давно не было – за ней ходили к Новому колодцу, расположенному ближе к кухне.
О своем новом тайнике Крикс не сказал даже Димару – отчасти из-за того, что старший тоже не стремился посвящать его во все свои секреты. В первый раз отметив это, Крикс даже слегка обиделся, но очень скоро осознал, что это глупо. Дарл не раз доказывал, что доверяет ему совершенно безоглядно. Если он решил о чем-то умолчать, значит, посчитал, что сдержанность необходима ради пользы дела. Крикс решил последовать его примеру.
Но не только Крикс, вернувшись из Эрхейма в Академию, не тратил времени даром. На второй день после приезда младших в город на трибунах возле тренировочный площадки собрался целый совет, куда вошли все те, кого в Лаконе назвали «гвардией Дарнторна».
– Я хотел поговорить о Пастухе, – волнуясь и сверкая темными глазами, сказал Льюберт. Старшие с удивлением переглянулись. Со дня драки Льюберта и Рикса среди всех присутствующих действовал молчаливый уговор: ни словом, ни намеком не упоминать о Риксе, словно замечать его существование было бы ниже их достоинства. Так, обсуждая то или другое происшествие, друзья Дарнторна с удивительной дипломатичностью сворачивали разговоры всякий раз, когда они могли коснуться Крикса. И вот теперь Льюберт сам вернулся к обсуждению запретной темы. Говорил он так уверенно и гладко, словно приготовил эту речь заранее. Впрочем, возможно, так оно и было.
– Он пробыл в Лаконе всего пару месяцев, но кое-кто уже успел забыть, что он – не Рикс, как называют его мастера, а нищая помоечная шваль. Вам я не стану говорить о том, какая пропасть между ним и каждым из присутствующих здесь. Это и так понятно. Худшим оскорблением для каждого из нас является необходимость сидеть с этим фальшивым Риксом за одним столом, или делить с ним башню, или слышать, как его нелепое имя всякий раз звучит на перекличке рядом с именами самых знатных воинских родов Легелиона. Наш мастер оскорбил всю Академию, приняв сюда этого самозванца! Но этого мало. Его стали называть «дан-Энриксом», как будто бы он принц или особа королевской крови, а не деревенский олух, не успевший до конца отмыть с себя навоз. Вы слышали о том, какой прием ему устроили в Эрхейме, когда он и два его дружка вернулись в крепость?..
Старшие зашевелились на скамьях. Большинство учеников Ратенна слышали о том, что энгильд Вардоса устроил Пастуху торжественную встречу, вызвавшую резкое неудовольствие Совета мастеров. Многие были искренне возмущены этой историей, так что слова Дарнторна попали точно в цель.
Сидевший рядом с Дарнторном Синто Миэльвит насупил блеклые рыжие брови.
– Ты прав, Льюс; этот навозник окончательно зазнался. Кем он себя возомнил, фэйры его дери?..
– Да и болваны из Аркмора тоже хороши! Готовы пресмыкаться перед нищим выродком…
– Еще немного, и они решат его короновать, – ехидно вставил кто-то.
– Очень возможно, Крейс, – сейчас же подхватил Дарнторн. – Только скажите: мы что, так и будем молча все это терпеть?..
– Не будем! – вскинулся еще один из старших. – Только скажи – мы с побратимами проучим этого крысеныша.
– Ага, и вас за это исключат, как Дайка с Лессом.
– Не исключат. Мешок на голову – и все дела…
Рыжий Миэльвитт презрительно наморщил нос, покрытый бледными веснушками.
– Ну, пусть не исключат… но все-таки – бить первогодка? Оплеух ему навешать я и сам могу – подумаешь! – но чтобы вчетвером на одного, да еще мешок на голову… Тьфу. Неохота руки пачкать.
Распаленный противник уже собирался что-то возразить, но тут, к общему удивлению, Синтара поддержал Дарнторн.
– Миэльвитт прав: не надо его бить. Что это даст, в конце концов?.. Ну, полежит недельку в лазарете, а потом вернется, и все пойдет по-старому. Да еще остальные будут на него смотреть как на героя или мученика, – рассудительно заметил Льюберт.
Старшие посмотрели на Дарнторна с уважением. Чуть ли не самый младший, а соображает лучше всех и не дает увлечь себя первой же удачной мыслью.
Где им было знать, что Льюс давно уже обдумал и отбросил все те способы возмездия, которые сейчас поочередно приходили в головы его товарищам.
– Я скажу вам, что я думаю. Дело не в том, чтобы как-нибудь наказать этого выскочку за его наглость. Мы должны устроить так, чтобы он вообще ушел из Академии. Где ему и всем ему подобным просто-напросто не место, – веско сказал Льюберт.
– И как ты предлагаешь это сделать? – удивился Синто.
– Очень просто. За что могут исключить из Академии?
– Н-ну… за воровство… за поножовщину, за посещения Алой гавани…
– За баб, – хохотнул кто-то из выпускников.
– Ну вот, допустим, воровство, – остановил перечисление Дарнторн. – Нужно сделать так, чтобы у Пастуха нашли чужую вещь. А лучше сразу несколько. Чего уж проще?
– Хм… да… – с заминкой согласился Миэльвитт. Но должной уверенности в тоне старшего не было. Дарнторн почувствовал, что его предложение оставило у Синто слишком неприятное впечатление, поэтому быстро поправился:
– Про воровство я для примера. Можно взять любое правило, за нарушение которого Пастуха сразу должны будут отсюда выгнать. И тогда мы от него избавимся.
Фессельд, Декарр и Тинт помалкивали. Они одобряли все, что предлагал их предводитель, но сейчас решение зависело от старших. Льюберта здесь слушали, но остальные первогодки знали, что присутствуют здесь только как товарищи Дарнторна. И без права голоса.
– Отличная идея, – согласился Крейс.
Несколько выпускников явно считали всю эту шумиху вокруг Рикса несколько преувеличенной, однако все они, пожав плечами, выразили полное согласие принять участие в готовящейся авантюре.
– Ну… не могу сказать, что мне все это очень нравится… – хмуро сказал рыжий Миэльвитт. – Но в целом Льюберт прав. Нет человека – нет проблемы. И потом… нечего всяким там простолюдинам делать в Академии. Пусть подыщет себе более подходящее занятие. А в ряды знати ему лезть незачем. У каждого свой путь.
Решение о том, чтобы помочь «дан-Энриксу» определиться с выбором пути, было принято старшими единогласно. В то же время было решено не торопить события и дождаться подходящего момента, чтобы неприятности, свалившиеся на Пастуха, выглядели вполне естественными. Льюберт даже настоял, чтобы ученики из Свейсборга прекратили за спиной наставников толкать «дан-Энрикса» на галереях и на тренировочных площадках Академии, обливать его водой из окон или изводить каким-то иным способом. По меркам Лакона, этим шуткам было далеко до настоящей травли, но никто не должен был считать, что в Академии у Пастуха имеются влиятельные недоброжелатели.
Самым правильным поступком было бы, конечно, помириться с Риксом – то есть сделать вид, что он готов с ним помириться. Притвориться, что он изменил свое мнение о южанине и о его друзьях и выкинул из головы историю их первой ссоры… С Пастуха бы сталось заглотить подобную приманку. Иногда Дарнторн подозревал, что идиот «дан-Энрикс» даже ждет чего-то в этом роде. Но, сколько бы Льюберт ни думал о том, что нужно усыпить бдительность своего противника, не проявляя к нему обычной враждебности, последовать этому мудрому решению он так и не сумел. Стоило ему увидеть Крикса или оказаться с ним на тренировочной площадке, как жгучее, неуправляемое раздражение сейчас же рушило все его планы. Все, что было связано с «дан-Энриксом», теперь буквально выводило его из себя. Манера говорить, походка, взгляд, привычка низко наклоняться над пергаментом во время письменных занятий… даже смех. Даже плавные и вместе с тем размашистые жесты.
Льюберт немало позлорадствовал над Пастухом, узнав, что его с Юлианом Лэром отослали в крепость раньше остальных. Конечно, деревенский увалень, только недавно научившийся сидеть в седле, не мог доехать до Эрхейма вместе с остальными. По дороге к Перевалу Льюберт развлекал своих друзей, изображая, как Пастух, скособочившись и выпучив глаза, трясется на спине у лошади. Заканчивалась эта пантомима тем, что Льюберт, уже почти соскользнувший под копыта своего коня, ловко восстанавливал равновесие и присоединялся к хохоту Декарра и Фессельда. Разговаривать на марше запрещалось, но это не помешало Ларсу, Фаверу и Грейду во всех подробностях обсудить с Дарнторном, какой конь достался Риксу и что ждет южанина на тренировках в крепости. Льюберт уже и забыл, когда еще у него было такое прекрасное настроение, как в это пасмурное утро.
И вот, когда лаконцы во главе с наставником выехали на опушку леса и увидели невдалеке донжон Эрхейма, Льюберт неожиданно заметил всадника, летевшего по полю им наперерез. Казалось, что и конь, и его всадник просто со страшной скоростью несутся над землей, не задевая пожухлой травы. А через несколько секунд Дарнторн узнал «дан-Энрикса» – то ли по развевающимся темным волосам и смуглому лицу, то ли по резкому ликующему крику, которым тот еще сильнее подгонял коня. Рот у Льюберта помимо воли приоткрылся, брови поползли на лоб.
Южанин осадил коня в какой-то сажени от мастера и сбивчиво поприветствовал его – впрочем, вряд ли он вполне осознавал, что говорит. В глазах энонийца все еще светилось упоение недавней скачкой, лицо было отстраненным и счастливым.
Но Дарнторну было наплевать на Рикса – он во все глаза разглядывал его коня. Племянник лорда Бейнора в жизни бы не поверил, что в подобное животное можно найти в имперских публичных конюшнях. Что это был за конь! Огромный, смолянисто-черный, с мощной шеей и широкой грудью, с крепкими и тонкими ногами – он словно сошел с гравюр тарнийской рукописи, посвященных лучшим образцам его породы.
И подобное сокровище досталось ненавистному «дан-Энриксу», который, разумеется, даже не мог представить всех достоинств этого коня! Заметив восхищенные и чуточку завистливые взгляды, устремленные на Пастуха другими первогодками, Льюберт яростно, до крови прикусил губу.
Он тогда думал, что ничего хуже этого момента быть уже не может.
Только когда кто-то из соседей по колонне зашептал другому: «А я говорю тебе, что это он и есть!.. Фуэро!!» – Льюберт понял, что жестоко ошибался.
«Если он не уберется из Лакона в ближайшую пару месяцев, – мрачно думал Дарнторн в один из утомительно-однообразных дней после приезда из Эрхейма, – то я, наверное, просто его убью. А что? У дяди столько слуг, что даже непонятно, для чего они нужны. Пусть выловят его на улице и сбросят с крыши, что ли…»
Но, конечно, в глубине души Дарнторн прекрасно понимал, что ничего из этого не выйдет. Так что он дал выход раздражению, умело залепив Пастуху в лоб снежком и со злорадством наблюдая, как тот вертится на одном месте и глядит по сторонам, пытаясь выяснить, откуда прилетел этот снаряд.
Может быть, Льюберту стало бы легче, если бы он знал, что в этот день старшие приведут в исполнение их давний план по выдворению «дан-Энрикса» из Академии.
Декабрь почти кончился, и наступил канун Эйслита.
Охранявшие ворота Академии дозорные вместо того, чтобы торчать на холоде, спрятались в караульном помещении. Крейс Сонор принес откуда-то несколько фляг дешевого вина и окорок, украденный на кухне. И хотя все прекрасно знали, что, узнай об этом мастера, их ждет, по меньшей мере, по неделе карцера, старшие с удовольствием принялись за неожиданное угощение, оправдываясь тем, что на улице собачий холод.
Все уже успели позабыть, что они, как-никак, в дозоре, когда в тесной и ярко освещенной караулке появился Синто Миэльвитт и, с торжеством обведя взглядом остальных, провозгласил:
– Бросайте пить, есть дело! Кто-то позабыл закрыть калитку возле Западной стены. И я только что видел, как «дан-Энрикс» выходил через нее, так что сейчас он в городе. Вы понимаете, что это значит?.. Мы разбудим мастеров и скажем им, что один из первогодков вышел за ворота. И тогда «дан-Энриксу» конец. Нам даже ничего не нужно будет делать.
– Пошли к Ратенну! – загорелся кто-то из дозорных.
– Лучше к Вардосу. Он Пастуха терпеть не может…
Но Крейс Сонор предупреждающе поднял ладонь.
– Не так быстро, Миэльвитт. Кто вам сказал, что Пастуха сейчас же исключат, если узнают, что он вышел в город ночью?
– Но по правилам…
– По тем же правилам его могут заставить до следующего лета мыть полы в скрипториях или помогать на кухне. Но это совсем не то, чего мы хотели, правда ведь?..
Миэльвитт выпятил нижнюю губу, и его торжество сменилось замешательством. Как ни печально было это признавать, Сонор был прав.
– Ну, хорошо, а что ты предлагаешь?
– Не надо никого будить, – решительно заметил Крейс. – Раз Крикс ушел через калитку, значит, этим же путем он и вернется. Фейт, я знаю, ты недавно приносил из города бурдюк ячменки. У тебя еще осталось?.. Хорошо, тогда тащи сюда.
– Ты что, с ума сошел – пить водку в караулке? – хмыкнул Фейт.
– Это не для меня, – отрезал Крейс. – Вино… еще осталось, – с удовлетворением отметил он, встряхнув последнюю из принесенных им недавно фляг. – Все, хватит тут рассиживаться. Пошли, приготовим встречу для «дан-Энрикса»!.. Ну, пошевеливайтесь, а то я подумаю, что вас так сильно развезло с двух фляжек.
– Может, посвятишь нас в свои планы? – хмуро уточнил брат Мирто Миэльвитта.
– Некогда. Пошли уже, сам все увидишь. Главное, я гарантирую, что завтра Рикса здесь не будет.
Голова болела не переставая. Крикс с усилием открыл глаза, но поначалу не увидел ничего, кроме дрожащего дневного света, заливающего комнату, и нескольких размытых, темных человеческих фигур. Лаконец проглотил слюну, и его чуть не вырвало от омерзения. На онемевшем языке чувствовался явственный вкус ячменный водки.
«Я же ничего не пил?..» – подумал мальчик через силу.
Как будто бы в ответ на эту мысль боль голове усилилась. Криксу почудилось, что в висок ввинтилось ржавое тупое шило.
Он помнил гавань, освещенную таверну, где контрабандисты из команды капитана Ратгара встречались с Диведом. Помнил, как переполошились все присутствующие, когда в сопровождении охраны в общий зал «Поморника» вошел узкоплечий человек в плаще и капюшоне… как он скинул с плеч накидку и оказался высокой светловолосой девушкой с яркими губами и красивыми чертами несколько надменного лица. «Королева… королева!» – это слово, повторяемое обитателями гавани на разные лады, мгновенно пронеслось по залу. Девушка направилась к столу, где разместились Дивед и его сообщники, и все они поспешно встали, чтобы поприветствовать ее, а ростовщик – тот вообще сложился пополам в угодливом поклоне. Неизвестно, испугался он самой светловолосой девушки, которую здесь называли «королевой», или трех верзил, безмолвно следовавших по пятам за ней и выглядевших так, что даже очень храбрый человек не раз подумал бы, прежде чем связываться с кем-нибудь из них.
Крикс почти сразу понял, что он видит предводительницу островных пиратов, о которой говорил лорд Аденор.
Монсеньор еще не верил в то, что она существует на самом деле…
Мальчик порадовался, что он сможет рассказать о ней, когда в следующий раз явится в особняк Ральгерда Аденора. Еще он был рад тому, что одет в самое неприглядное тряпье, невероятно грязен и, если его случайно обнаружат в его укрытии за большой бочкой с пивом, то сочтут обыкновенным побирушкой, прошмыгнувшим сюда с улицы и задремавшим в тепле. На самом деле он присутствовал при том, как из трюма «Альтарры» выгружали контрабандные товары, и, опередив пиратов, спрятался в «Поморнике», чтобы самому пронаблюдать за дележом добычи. Скорчившись на полу за бочкой, он старался не упустить ни одного слова, сказанного за столом, и по возможности запомнить лица говорящих.
Таких серьезных поручений монсеньор ему еще ни разу не давал.
Крикс был в восторге от собственной ловкости.
Он прекрасно помнил, как выбрался из самой известной в Алой гавани таверны и, удачно разминувшись с несколькими дозорами ночной стражи, вернулся в Верхний город. Как снегом оттер грязь с лица и рук и заново переоделся в серую лаконскую одежду.
