Со дня подписания «Прокламации» минуло тридцать с лишним лет, но тетя Герта не привыкла сидеть за одним столом с чернокожей. Поначалу она демонстративно не замечала Нетти и ничего не принимала из ее рук. А потом, сославшись на недомогание, вообще не вышла к ужину – мол, откушает в своей комнате. Не станет ли это правилом, что тетушка участвует лишь в трапезах с гостями? – подумала Сара.
Однако отец, прочитав молитву, отложил салфетку и пошел разговаривать с Гертой. Когда он вернулся, Нетти еще не притронулась к еде; она взяла свою тарелку и сказала, что совсем не прочь питаться в кухне.
– Сядь! – рявкнул отец, словно был сердит на нее, но Сара понимала, что это не так. У всех сжалось сердце, когда они увидели слезы Нетти, капавшие в ее тарелку. – Пожалуйста, извини за всё это.
Позже Сара, переживая за Нетти, отвела ее в сторонку и тоже попыталась извиниться за поведение тетки, но девушка приложила палец к губам. Видимо, опасалась, что Герта их услышит.
– Мне это безразлично, – сказала она. – И ты не обращай внимания.
Постепенно тетя Герта изменила отношение к Нетти, но вовсе не потому, что та пыталась ей понравиться. Напротив, Нетти делала свою обычную работу и воспринимала Герту как громоздкую мебель, которую не сдвинешь и надо просто обойти. Через какое-то время тетушка начала с ней разговаривать и даже общалась за столом, прося передать солонку или блюдечко с маслом.
В разговоре с детьми отец, удостоверившись, что тетушка и Нетти его не слышат, похвалил Герту. Человеку, сказал он, трудно отказаться от того, что сорок три года он считал правильным.
Но в одном Герта, вопреки надеждам отца, осталась непоколебима – она была ярой приверженкой трезвенности. Веря в полезность зеленого чая, тетушка пила его ведрами и безуспешно пыталась привить эту привычку остальным членам семейства.
Вскоре после приезда тетя Герта пошла в церковь, и кто-то из прихожан предложил ей вступить в местное отделение «Общества трезвости христианок». После этого со стола Холлингвортов исчез портвейн, что, в общем-то, никого, кроме отца, не тяготило, да и это, наверное, сказано слишком сильно, поскольку он никогда не выпивал больше стаканчика-другого. Однако Сара видела, что отец скрывает раздражение. Исключение делалось лишь для званых ужинов, но тетя Герта, опустив долу скорбный взгляд, неизменно отказывалась от предложенного ей бокала.
* * *
В доме Герта провела четыре года; она не пыталась заменить детям мать, но стала частью их жизни, что Сара смогла оценить лишь гораздо позже.
Момент наибольшей доверительности в отношениях с тетушкой возник вскоре после ее приезда. В тот весенний день Сару отпустили с уроков, потому что у нее разболелся живот. Она перешла через мост, и тут появилось странное ощущение – как будто в панталоны залетела муха. Нырнув в кусты, Сара задрала юбку, чтоб отыскать причину беспокойства, и с ужасом увидела струйку крови на внутренней стороне ляжки. Листьями с куста отерла кровь. И решила, что умирает. Бедный отец, он потерял сына, потом жену и новорожденного ребенка, а теперь вот лишится еще и старшей дочери, в которой не чает души. Как ему такое пережить? Весь остаток пути Сара приволакивала ногу, но не потому что та отказала, просто на ней было сосредоточено всё внимание – не кровоточит ли снова? Сара содрогнулась, представив кровавые следы на белой ажурной юбке. К дому она подошла с черного хода и, ковыляя вдоль ограды, на веранде увидела тетю Герту, которая, сидя за плетеным столом, копалась в сумке для рукоделия.
Заметив Сару, тетушка вскочила и встревоженно спросила:
– Что случилось?
Видимо, юбка погибла безвозвратно. Сара опустила взгляд и облегченно выдохнула, увидев, что одежда ее в порядке. А вот язык не слушался. Да она и не знала, что сказать. Сара заплакала, и тогда тетя Герта, забрав портфель из ее безвольной руки, усадила ее рядом с собой на плетеный диванчик. Она гладила Сару по головке, как делала мама, и приговаривала:
– Ну-ну-ну… ничего страшного…
Сара зарыдала, ибо хуже быть не могло. Наконец она выдавила:
– Там идет кровь…
– Бедный мой ребенок!
Не дав договорить, тетя Герта зашептала ей на ухо, и под потоком утешительных слов – «в порядке вещей… здоровый организм… становишься девушкой» – Сара успокоилась, однако и смутилась. Потом она пришла в себя настолько, что смогла войти в дом, где поздоровалась с миссис Симпсон, к ужину чистившей картофель, и следом за тетушкой одолеть два лестничных марша до ее комнаты. Из битком набитого, а потому неподатливого нижнего ящика комода тетя Герта достала коробку с вязаными салфетками и английскими булавками.
Вечером Сара заволновалась, увидев покраснение на ляжке (ох уж эти листья сумаха!), но тетушка протерла ожог каламиновым лосьоном и сделала компресс из крестовника. Недомогание продлилось несколько дней, однако Герта, слава богу, никому и словом не обмолвилась о своем участии.
* * *
Тетушка оставалась в доме, пока Саре не исполнилось шестнадцать и она не стала достаточно взрослой, чтобы самой заботиться о младших. И вот одним утром отец отвез Герту к поезду до Нью-Йорка, где ее встретит вирджинская сестра мужа кузины, нуждающаяся в компаньонке. Был май, на гравийной дорожке перед домом Сара прощалась с тетушкой, пока отец пристраивал баул и саквояжи на задке повозки. Помахав рукой вслед экипажу, Сара почувствовала громадное облегчение. Обернувшись, она посмотрела на дом, в открытых окнах которого полоскались занавески. Казалось, он тоже вздохнул свободнее. Сара устыдилась своей радости от того, что тетушка уехала. Лишь через много лет она поймет всю значимость дара, который тетя Герта преподнесла ей и ее семье.
10
Сара
Иногда Сара опасалась, что закончит, как ее тетушка. Ей исполнился двадцать один год, некоторые ее подруги уже вышли замуж. Порой отец шутил – мол, он хотел бы, чтоб его дочки остались вековухами. Всякий раз Сара пугалась. Когда отец состарится, забота о нем ляжет на плечи старшей дочери, и она тревожилась, что вот так, иносказательно, ей о том сообщают.
Сестра Рейчел, не обремененная подобной тревогой, поддерживала модное веяние о необязательности замужества вообще. В отличие от большинства девушек, говорила она, нам нет необходимости выходить замуж, поскольку основанная дедом фабрика скобяных изделий – крупнейшее городское предприятие, что избавляет нас от необходимости искать себе мужей ради пропитания.
Сара не нуждалась в деньгах, но хотела счастья и потому, конечно, мечтала о замужестве по любви.
* * *
Эдмунда она знала с детства. Они не были товарищами по играм, но в таком маленьком городке все друг с другом знакомы. Их семьи вместе выезжали на пикники в городской роще, в День поминовения по Мэйн-стрит вышагивали на кладбище и украшали флажками солдатские могилы, а также посещали церковные собрания, на которых слушали лекторов, ради светоча просвещения проделавших долгий путь.
Эдмунд всегда ей нравился. Этот спокойный парень предпочитал, чтоб за него говорили не слова, а поступки. Однажды он, еще подросток, в составе поисковой партии всю ночь провел в лесу, разыскивая мальчонку, отбившегося от цыганского табора. Именно Эдмунд и нашел его, дрожащего от холода, в дупле дерева.
«Я не герой, я просто зоркий» – эти скромные слова стали заголовком заметки, вместе с фото Эдмунда помещенной на первой странице «Веллингтон рекорд». Фотографию Сара вырезала и вклеила в свой дневник.
Эдмунд был немного старше нее. В Йельском университете он учился целых семь лет и окончил юридический факультет первым на курсе, о чем вновь сообщила «Веллингтон рекорд».
Говорили, он совершает образовательный тур по Европе, поэтому Сара удивилась, увидев его на рождественском представлении в пользу подкидышей, которое давали в церковном подвале. Эдмунд сидел в ряду перед ней. Сара громко заговорила с братом, надеясь, что Эдмунд обернется. Так и вышло. Эдмунд обернулся и настоял, чтобы они с Сарой (какое счастье, что на ней было новое желтое платье, которое миссис Гауптмер успела-таки закончить) поменялись местами, дабы ничто не перекрывало ей обзор сцены. Сара пересела к его кузине Милли, вознамерившейся поболтать, но ушла от разговора с ней, притворившись, будто изучает программку, ибо ей было интереснее знать, о чем беседуют Эдмунд и Бонно. Говорили они об учебе – через год брат оканчивал школу и, как большинство его одноклассников, собирался поступать в Йельский университет.
Слушая их, Сара вообразила вполне возможную картину: Бонно стал Эдмунду шурином, болтают за завтраком. Наверное, Эдмунд захочет, чтоб после свадьбы она оставила Холлингвуд и переехала к его семье на Вайн-стрит. Или он построит собственный дом? В прошлом году умер его отец, и Эдмунд принял должность в фирме «Сквайр, Боггс и Портер» (Портер – это его отец). Скорее всего, год-другой он будет набираться опыта и лишь потом прикинет траты на постройку дома.
На сцене чередовались живые картины о событии в яслях – ежегодное выражение сиротской благодарности за щедрость паствы, но Сара не могла на них сосредоточиться, чувствуя взгляд Эдмунда на своих волосах, забранных в высокую прическу. Не удержавшись, рукой в перчатке она коснулась затылка, проверяя, на месте ли гребни. Удачно, что сегодня она воспользовалась своими самыми красивыми гребнями с бархатной окантовкой.
Обычно после благодарственных речей Сара угощалась сластями, разложенными на бумажных кружевных салфетках, – даром оргкомитета, но сейчас, желая впечатлить Эдмунда своим поведением дамы, умеющей себя ограничить, воздержалась даже от печенья кухарки из дома миссис Хейзелден.
Сару приятно взволновало, что Эдмунд общался только с ней. Он рассказывал об окутанном туманом Лондонском мосте и короле Эдварде VII, которого мельком видел в карете. Они говорили о новом центе, на котором Авраам Линкольн заменил Свободу в индейском головном уборе. Интересно, примет ли его игральный автомат, сказала Сара и поведала о десятидолларовой купюре, которую обнаружила в только что купленных туфлях. Она зашла к аптекарю, и тот, изучив десятку под микроскопом, подтвердил ее подлинность. Половину суммы Сара отдала на устройство нынешнего мероприятия.
Когда беседа увяла, Эдмунд принес Саре чашку пунша, которую она позволила вновь наполнить лишь один раз, скромно отказавшись от дальнейшего повторения.
– Ты будешь на балу у Редфилдов? – спросил Эдмунд, и Сара была счастлива, что может ответить «да».
Впервые за двадцать один год ее жизни отец позволит ей пойти на ежегодный маскарад. Старомодный батюшка полагал, что юным веллингтонским девам чересчур опасно посещать увеселение, на которое съезжаются иногородние гости, включая иностранцев, о ком неизвестно ничего, кроме национальности, да и ту можно скрыть под маской.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63020312&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Роман Лаймена Фрэнка Баума (1908). – Здесь и далее примеч. перев.
2
Уильям Говард Тафт (1857–1930) – 27-й президент США (1909–1913).
3
Лаймен Фрэнк Баум, «Дороти и волшебник в стране Оз». Здесь и далее перевод Т. Венедиктовой.
4
Линия, проведенная в 1760-е годы английскими землемерами и астрономами Чарлзом Мэйсоном и Джеремайей Диксоном, определила границу сразу нескольких штатов – Пенсильвании, Мэриленда, Делавэра и Западной Виргинии. Кроме того, эта граница отделяла свободные от рабства штаты Севера от рабовладельческих штатов Юга.
