– Она не продажная, – пояснил поп, явно больше оправдывая себя. – Она одна из ритуальных дев ведьмы.
– Но ее подкладывают под нужных клиентов, – попытался прояснить младший рыцарь. – С целью дальнейшего шантажа.
– Мне сделали исключение. – Священник горько улыбнулся. – А так девы только для их общинных оргий.
– Это ее брат тебе так душу раскрыл? Он что? Исповедоваться приходил? – удивился Лука. – И… он ей правда брат?
– Они такие же родственники, как и вы двое, – зло выдал святой отец.
– Понятно. – Гера весело усмехнулся. – А насчет исповедей?
– Никто мне не исповедовался. – Поп опять засобирался уходить.
– Эй! – Младший из рыцарей искренне возмутился таким неуважением.
– Пусть идет с богом, – чуть громче нужного сказал Лука и с удовлетворением заметил, как священник чуть сбился, услышав его слова. – Пусть бежит…
Старая замызганная колымага торчала у церкви.
– Опять? – Гера усмехнулся. – Я начинаю уставать от этих знаков внимания.
– Пока по нам не стреляют, и то хорошо. – Лука сел за руль. – Значит, секта.
– Да у ведьмы вообще не хилый размах, – оценил его брат, тоже забираясь в машину. – Шантаж, мошенничество, небось, и пару убийств накопаем. Так что какая-то там секта – это мелочи.
– Как посмотреть. – Старший рыцарь пребывал в задумчивости. – Слушай, а где ты свою подстилку снял? Ну ту, которая у тебя ксиву вынула.
– В стрип-баре, естественно. – Младший усмехнулся.
– И, судя по всему, она была совершенно обычной?
– Она была смертной. – Гера понял его мысль.
Лука вырулил от церкви, проезжая мимо колымаги, нагло отсалютовал двум сидящим в ней мужикам, которые делали вид, что совсем на него не смотрят.
Расклад начал вырисовываться. Ведьма тут обосновалась лет тридцать назад. Сначала пакостила по мелочи, как и полагается. Потом что-то изменилось. И созрел план. Теперь город принадлежал ей. Душ пятьдесят она заработала, еще более тысячи числились за ней на условиях сделок. Но большая часть этих сделок не носила магический характер. Естественно, ей была нужна охрана. И…
А бабы-то ей зачем? Причем совершенно обычные бабы. В принципе, если она создала секту, то все понятно. Мужики получают все желаемое от ритуальных дев, идеология под это дело тоже подобрана. Но тогда при чем здесь Обещанная? Роль обычной ритуальной шлюхи ведьма для нее оставить не могла.
Лука развернул машину.
Поп далеко уйти не должен был. Рыцарь прищурился, будто собирался разглядеть священника в лабиринте города.
Для таких, как он, мир мог выглядеть иначе. На фоне серой реальности, повинуясь его мысленному приказу, протянулись ярко блестящие линии сил. Они стали запутываться, как необычная, волшебная паутина, переплетались и вились. Пока не сошлись в нужной точке.
Лука прибавил скорость, следуя за одной из изломанных силовых линий-указателей.
Священник шел быстрым, даже торопливым шагом, наклонив голову и ссутулившись. Некий чуть заметный только рыцарям ореол, который всегда сопутствует служителям той или иной религии, почти погас. Аура попа стала покрываться темными рваными пятнами. Она разрушалась.
– Святой отец, – Лука даже не потрудился выйти из машины, – вы еще раздаете горячую еду для нищих?
– Да. – Он нехотя взглянул на роскошную черную машину, сопровождающую его вдоль кромки тротуара.
– Некий Федор Николаевич Огурцов приходит?
– Редко.
– А где его найти? – поинтересовался Гера с соседнего сиденья.
– Не знаю.
– Ты убиваешь сам себя, – устало сказал Лука. – Хоть немного очисти душу.
Священник резко отшатнулся. Затравленный взгляд, гримаса страдания. Похоже, он не жаждал спасения. Но все же он на него надеялся.
– На Окружной есть заброшенный дом…
И он опять прибавил шаг, стараясь сбежать от своих преследователей. А может, и от себя самого.
– Паршивая у нас работа, – поделился с братом Гера.
Лука кивнул. Паршивая.
Во многом этот священник был прав. Любой из рыцарей был, возможно, грешен больше, чем пять смертных. Такие мелочи, как не убей, не прелюбодействуй, возлюби ближнего своего, уже давно не шли в расчет. Ибо все оправдывало Служение. Как когда-то грехи крестоносцев смывались с их щитов кровью еретиков. И все же каждый из рыцарей верил в необходимость своего существования, в значимость своих действий.
Многие вещи не караются, согласно статье Уголовного кодекса. Никто уже давно не может судить людскую непорядочность. Но зато все люди хотят верить в некую высшую справедливость. А они-то как раз этой самой справедливостью и работали. А для этого так часто приходилось возиться по уши в чужом дерьме.
Разрушитель клятвы
Обещание – дело добровольное. Никто не заставляет людей продавать душу дьяволу, никто не заставляет продавать ведьмам детей. Это только их выбор. И это одна из высших несправедливостей.
У Луки был свой взгляд на Обещания. Дети, чью судьбу решали подобным образом, становились Избранными. Кому-то везло больше, и они находили свое предназначение, влюблялись и… в общем, обрекали своих детей на Служение. А кому-то везло меньше, и Служение настигало их самих. И ни у кого из них не было выбора. Потому что выбор за них делали родители.
Это только так считается, что родители должны любить своих детей. Но лешему ясно, что реальность редко соответствует идеальным раскладам.
Для смертных наверняка Служение казалось чем-то светлым и желаемым. Но Лука, как и любой рыцарь, знал, что это не столько Дар, сколько Проклятие. Об обратной стороне медали их работы никто даже и не задумывался. Хотя бывали и исключения из правил.
То дело вызвало, как сейчас принято говорить, резонанс в самых верхах.
Король стучал ногами и пускал дым из ушей. Мужик продал сына ведьме. Точнее, просто заключил сделку. «Отдай мне то, чего дома не знаешь»…
При Дворе сделку зарегистрировали, внесли сыночка в списки возможных кандидатур в младшие клерки Служения. Ну а разобраться сразу, как всегда, времени не было. И только когда пришел срок отдавать ребенка ведьме, один из Рыцарей выяснил, что она никакая вовсе и не ведьма.
Женщина была проклята. Проклятье было сильное, изощренное, оно доставляло и жертве, и ее близким много боли и страданий. Спасти ее мог только Обещанный ребенок.
Мальчишке повезло, как никогда. Сняв проклятье, он бы жил дальше своей обычной человеческой жизнью. Но…
Трудно сказать, что не срослось у его папочки. То ли совесть заела, то ли еще что. Не зря же обычно любят рассказывать, как родители не спешат отдавать Обещанных детей.
В общем, папуля взял электропилу и перерезал всю семью Проклятой. Ее, мужа, двух детей, стариков родителей. И никто не смог ему помешать.
Король велел Луке позаботиться о Разрушителе клятвы. Приказы не обсуждают. Да и в данном случае у рыцаря у самого руки чесались…
Мужика сдали в дурдом, заменив тюрьму на принудительное лечение. И тот был просто счастлив, уверенный, что совершил справедливое воздаяние.
Когда Лука это просек, то желание свернуть кретину шею испарилось. Нет, это было бы слишком просто. Многие совершают смертный грех. И сам Лука не исключение. Но вообще, даже у киллеров иногда душа болит. А у этого…
Он прекрасно помнил, как выглядел мужик в тот момент, когда Лука вошел в его палату. Аура его была плотной, вибрировала от довольства, которое испытал мужик, пролив столько крови. Это было похоже на лоснящуюся шкуру откормленного хряка.
Конечно, врачи были правы, этот лесоруб явно был сдвинутым, да вот только медицина в таких случаях бессильна.
Луке редко доводилось наказывать людей так. Слишком уж трудоемкий и энергозатратный процесс. Да и болезненный. Ты разрушаешь чужую душу, а заодно режешь на кусочки свою собственную. Ты разумом понимаешь, что уничтожаешь человека безвозвратно, и твоя душа плачет, раскаиваясь. Но только не в этот раз.
Лука тогда понял, что такое праведный гнев, хотя ранее считал это лишь пафосной фигней. Казалось, его собственная душа возрождается, пока гибнет душа этого зажравшегося кровью хряка.
Он не махал руками, не устраивал шаманских плясок и не надрывал глотку. Он просто сел на стул, закурил и начал говорить. Ровно, почти безэмоционально. Но при каждом слове свет, хранящийся в его крови и душе, разгорался все ярче, делая его похожим на факел, чей огонь нетерпим для глаз. Он принял свой истинный облик, Рыцаря в белых доспехах. А мужик…
Лука взглянул на него, только выходя из комнаты. Вместо лоснящейся свиной шкурки его аура превратилась в обноски бомжа. Она расползалась по швам, являя взгляду черные дыры, наполненные небытием. Душа его умирала. И не по слову Луки. Он ведь не ангел божий и даже не святой. Он может лишь запустить механизм. А уж разрушить себя человек может только сам…
Наверное, в этом и есть смысл Высшей справедливости.
4.
Вообще, якобы случайно задеть машиной человека, который практически черепашьим шагом переползает дорогу, чрезвычайно трудно. Но Гера имел в таких делах опыт.
Лука тихо сидел и завидовал его терпению. Дедок переполз уже половину пути, когда рыцарь нажал педаль газа. В результате он тихонечко подрезал старика сзади, можно сказать, по пятой точке чуть хлопнул. Но этого хватило, чтобы дед завалился на асфальт.
– Отец, ты как? – Лицо Луки выражало крайнюю степень озабоченности, а голос был вежлив, как никогда. – Мы тебя не сильно задели, а?
– Да ничего. – Дед перекатился на бок.
– Давай помогу, отец. – Гера начал приподнимать его, поддерживая за подмышки.
– Может, тебя в больницу? – продолжал старший брат разыгрывать спектакль.
– Нормально все, – довольно доброжелательно ответил старик, шатаясь из стороны в сторону.
– Врачу тебя все равно показать надо, – упорствовал Лука. – Давай отвезем до больницы.
– Чего я там забыл? – чуть усмехнулся старик, отряхивая свои бомжовские лохмотья. – Да и кто там меня примет? Я ж без полиса.
– Мы заплатим, ты даже не думай об этом, – пообещал Гера.
– Нет, мужики. – Дед чуть отстранился от навязчивых доброхотов. – Не надо мне врачей. Лучше бы водочки…
– Силен ты, дед, – усмехнулся уважительно старший рыцарь. – Ну если настаиваешь…
– Подкинь полтинник, – кивнул старикан.
– Бать, да чего полтинник, – возмутился Гера. – Давай мы тебя сами угостим! Мы же виноватые. А так не по понятиям.
– Только дорогую эту вашу заразу не покупай, – распорядился старик. – Дерьмо.
– Чего покупать-то. – Лука достал с заднего сиденья заранее заготовленный кейс. – У нас с собою было…
На самом деле они крупно просчитались. Водку Гера выбирал самую дорогую. А тут…
Лука привычно сосредоточился, вспомнил этикетки, виденные на полках в ближайшем супермаркете. Вроде бы вот…
Он осторожно провел рукой по бутылке, меняя внешний вид, а заодно и вкус ее содержимого. Обидно, блин. Теперь вот отравой какой-то травиться.
– Ну, батя, как тебе такой выбор?
– Сивуха, – весело сообщил дед, – Еще дерьмовее дорогой.
– То есть? – растерялся Лука.
– То есть оно и лучше, – обрадовал его дед, принимая пузырь из его рук.
Засели они крайне рискованно, прямо в парке на лавочке. Но дед отказывался посетить даже самую занюханную забегаловку.
– Лучшего я недостоин, – твердо сообщил он братьям.
– Ты, дед, чего так себя принижаешь? – серьезно спросил Гера и не моргнув глазом хватанул сивухи из пластикового стаканчика.
– Потому что грехи свои знаю. – Старик повторил его подвиг.
А грехи он свои и правда знал. Аура деда просто поражала красками. Те же рваные раны. Но вместо гнетущей пустоты саморазрушения они были заполнены светом раскаяния. И этот свет еще держал старика в этом мире. Где-то там внутри его души скрывался волшебный крючок. И пока он там был, старик мог сколько угодно искать смерти, все было бы напрасно.
– Грехи? – довольно натурально простодушно переспросил Гера. – Да ты, отец, вроде человек душевный. Какие же это грехи такие страшные?
– Да, очень страшные. – Дед посмотрел младшему из рыцарей прямо в глаза. – Я дочь свою продал да жену погубил. Тебе этого мало?
– Ну, положим, жену свою вы, Федор Николаевич, не сгубили. – Лука сбросил маску. Индюку понятно, старикан и так все скоро поймет. – Чужого на себя не берите. Да и никого еще за любовь не наказывали.
– Вот врешь и не краснеешь, – ответил дед, переведя на него пытливый взгляд. – Небось, и сам по шапке именно за нее и получал.
Лука опустил глаза.
– Вот так-то. – Старик залпом хватанул еще стакан. – Зараза, и она меня не берет… Так что вам надо?
– Регину спасти, – пожал Гера плечами и отодвинул от себя пузырь с сивухой.
