– Игорь, ты живой? Живой? Игорь, ты где?
Игорь пошевелился. Левое плечо отозвалось резкой болью. Ему ответило колено. Только не перелом. Только не перелом!
– Я иду! Игорь, ты где?! – донеслось сверху.
Дракоша медленно спускался, вглядываясь в низину. Видел ли он его? Игорь попытался сесть. Отбросил в сторону камень, навалившийся на грудь. Повернулся на правый бок. В колене стрельнуло. Черт. От боли выступил пот.
Игорь посмотрел наверх, в поисках друга. Сердце екнуло.
За спиной Тоши стояла горбатая фигура. Она росла, поднимаясь над приятелем.
– Толик, – прохрипел Игорь. – Сзади!
Ветер унес слова прочь. Дракоша будто бы услышал предупреждение, обернулся. Поднял руку с ножом, но застыл. Паучьи лапы твари распрямились, существо, покачиваясь от ветра, поднялось над человеком и… засветилось. Розовый свет разлился по камням. Тоша не шевелился.
– Толик… – просипел Игорь. Рванулся, поднимаясь. Зашипел от боли. – Толик!
Дракоша медленно встал на колени перед тварью. Задрал голову, завороженно глядя в лицо монстра, изрыгающее свет. Существо укрыло приятеля собой, словно зонтиком, и стояло над ним без движения, пока Толик не упал. Розовое свечение погасло.
Игорь поднялся на ноги. Колено резало, словно в него натолкали гвоздей. Плечо горело огнем. Жидкий металл разливался по телу, но топор все еще был в руке. Все еще в руке.
Тварь на четвереньках спускалась по склону, осторожно пробуя камни тонкими лапами. Теперь она не боялась. С одним путником такие чудища расправляются без проблем – это уж точно. Может, она жила в этих горах всегда, загоняя по одному туристов, охотников и каких-нибудь других чудаков, забредших в безлюдный край. Может, прилетела откуда-нибудь из космоса и так устанавливала контакт с местной фауной. Не важно.
Нет таких монстров, которых не смог бы победить человек.
– Игорь, ты где? – проскрипело существо. – Игорь, ты где?
– Здесь я, сука. Здесь, – ответил он и поднял топор.
Тварь стала расти уже на подходе. Лапы вытянулись, поднимая серое склизкое тело ввысь. Три глаза зажглись розовым светом, и Игорь запоздало попытался заслониться ладонью, но тело не послушалось.
В груди дернулась паника. По коже скользнула волна тепла. Свет становился все ярче, все сильнее. Он согревал и обещал покой. Игорь бился в тюрьме порабощенного мяса и безмолвно орал от ужаса. От одежды поднимался пар.
Тварь сделала шаг, другой, покачиваясь, как акробат на ходулях. Нависла над Игорем. Ее образ дергался, таял в застилающей взор пелене. Существо становилось еще одной пляшущей кляксой перед глазами.
Он задрал голову, покорно впитывая в себя свет. С чудища капало.
Ноги подкосились, и Игорь грохнулся на колени, попав больной чашечкой прямо на камень.
– Сука… – вырвалось из горла. Боль разорвала наведенный дурман, Игорь зажмурился и вслепую рубанул топором. Тук.
Сипящий визг резанул уши. Попал! Игорь врезал еще раз. Зашуршали камни, тварь отпрянула, заваливаясь на бок.
– Стоять, сука, – прохрипел он. Приоткрыл глаза, готовый отвернуться, если увидит розовый свет. Существо грохнулось на камни, лапы дергались, втягиваясь в хлипкое тело. Игорь рванулся к поверженному противнику. Колено резануло, нога подкосилась, и он рухнул на тварь сверху. Под пальцами оказалась склизкая плоть.
– Стоять, сука, – заверещало создание. – Стоять, сука!
Топор вошел в тело твари с чавканьем.
– Сука-а-а-а-а-а… – завизжала та. В лицо что-то брызнуло, холодное, едкое. Игорь с остервенением выдернул инструмент из монстра, размахнулся и ударил еще раз. Затем еще.
И еще.
Среди камней одиноко завыл ветер. Лапы существа дрожали в агонии, вороша мелкие камни. Игорь отвалился в сторону, отер лицо, не отпуская топора. Голова кружилась, мысли путались. Он попытался встать, но вспышка боли вернула его на место.
– Сука… – выдохнул Игорь. Вывернул шею, чтобы посмотреть на склон, но не смог разглядеть среди камней тело Дракоши. Над ложбиной ветер гнал рваные щупальца облаков.
Черная лапа монстра дернулась еще раз и медленно распрямилась.
Порыв ледяного ветра швырнул в лицо мокрый снег, но Игорь даже не дернулся. Продрогший, уставший, израненный, он нашел положение, в котором было комфортно. Почти тепло.
Очень хотелось спать. Игорь положил голову на камень, показавшийся мягче любой подушки. Умом он, конечно, понимал, что отключаться нельзя. Что надо подниматься. Но… Вряд ли получится добраться даже до тела Дракоши.
Вспомнились слова отца про то, что даже великие охотники бессильны перед стихией.
– Хер… – выдавил из себя Игорь. Шумно выдохнул и перевалился на бок. Отбросил топор, оперся рукой о холодный камень. Увидел в нескольких метрах от себя трекинговую палку и пополз к ней.
Подъем до Толика занял не меньше получаса. Друг лежал на боку, из уголка рта свисала струйка слюны. Игорь осторожно присел рядом. Проверил пульс, хоть и понимал, что ничего не услышит. Нахмурился. Даже замерзшими пальцами он почувствовал, как бьется жилка на шее друга. Живой…
Толик заворочался, перевернулся на спину и всхрапнул.
– Обезьяна… – с улыбкой выдохнул Игорь. – Сучья ты обезьяна.
Он сунул руку в карман абсолютно сухой, почти горячей, Тошиной флиски, откуда торчал пакет с пачкой сигарет. Посмотрел вниз, на сломанное тело монстра. Достал зажигалку. Та плевалась дохлыми искрами, но огня не давала. Игорь непослушным пальцем крутил колесико, вкладывая в движение всю накопившуюся в душе злость, и, когда огонек задрожал, втянул его в сигарету. Откинулся на камни, втягивая вязкий дым. Уставился в небо.
В тумане проступила далекая вершина. Ветер чуть притих, будто впечатленный случившимся внизу.
Игорь смотрел ввысь, понимая, что уже не встанет. Вяло пыхтя сигаретой, он наблюдал за несущимися там облаками. Голубые пятна неба, прорывающиеся сквозь хмарь, оставили его равнодушным.
Когда окурок ожег губы, Игорь вяло сплюнул его и закрыл глаза. Тело теряло чувствительность. Плохой признак.
Но хотя бы не холодно.
Глаза сомкнулись сами собой.
– Стасик! – вскрикнула Юля, проснувшись. – Стасик?!
Перед глазами таял розовый свет, вымывая из памяти что-то важное. Что-то необычное. Девушка потрясла головой. Пещера?! Как она очутилась в пещере?! Юля поднялась на ноги, слушая влажный метроном подземных капель.
– Стасик?
– А, – отозвался муж сонным голосом. Через миг дрема в нем уже исчезла:
– Юля? Где мы?
– В пещере, – чувствуя себя полной дурой, ответила девушка. Под ногами сухо зашуршало. Песок? Слева виднелся просвет.
– Я тебя не вижу, – сказал Стас. Он был совсем рядом. Юля полезла в карман штанов, где лежал перочинный нож со встроенным фонариком. Слабенький луч света скользнул по влажным стенам. Выдернул из темноты белое лицо Стаса.
– Что за пещера?! – закрылся тот рукой.
Пол был покрыт скелетиками. Крошечные черепа, тонкие косточки.
– Ой, – сказала Юля.
– Чье-то логово, – успокоил Стас, оглядываясь. – Мелкий хищник. Леммингов жрет. Крупных костей нет, не бойся.
Юля медленно пошла в сторону просвета, морщась от хруста под ногами. Осторожно выглянула наружу. Широкая расщелина вела куда-то наверх, где по синему небу неторопливо плыли облака.
Последнее, что она помнила, – это как их накрыла непогода. Стас пробовал найти прямой путь, не возвращаясь к перевалу, но они вышли к скальным отвесам. Затем отправились по компасу южнее, надеясь найти спуск. Насквозь промокли. На коже от воспоминаний о страшном холоде высыпали мурашки.
Она потрогала себя – одежда сухая. Да как это вообще возможно?
А потом Стас сорвался. Точно. Сорвался. Она отчетливо помнила рыжее пятно на камнях, где он лежал. Помнила, как звала его. Как искала путь вниз.
И все. Больше ничего.
– Стасик?! Ты цел.
– Голова болит, – ответил муж. Он встал рядом с ней, на лбу багровела шишка. – А где моя куртка?
Они выползли из расщелины и оказались на плато. Потеплело. Ветер ласково касался волос, будто знал о чем-то. Будто пытался поддержать. У входа стояли их рюкзаки. Мокрые насквозь.
Рядом кто-то собрал пирамиду из камней. Такая же тура стояла метрах в пятидесяти правее.
– Как ты меня туда затащила-то? – сказал Стас. Приобнял супругу, чмокнул в щеку. – Спасительница!
– Это не я… – сдавленно произнесла Юля.
– Тогда кто? – удивился он.
В небе, словно смеясь, закричала птица.
Юрий Погуляй
Медовое
Зажигать лучину не стал, пробирался к сеням на ощупь. Остальные спали, и до рассвета Федор не хотел их трогать. Все одно на столе будет котелок с проваренной березовой корой и ведро кипятку с хвоей. От такого завтрака разве что снова пронесет.
Федор подбросил поленьев в печь, крюком сдвинул волок с оконца, выпуская на волю дым. Вздохнул. Одно хорошо – дров полно. Соратники, перед тем как двинуть к правому притоку Лозьвы, накололи полнехонькую поленницу.
Уходить из тепла не хотелось.
В сенях на ворохе травы, перемешанной с тряпьем, спал старый пес. Подергивал лапами во сне, урчал; не иначе, снилась молодость. Это знакомо – сны о молодости.
Крыльцо разбухло от дождей и сырости, в воздухе стоял запах дыма, смолы и мокрой древесины. Сходни не скрипели под подошвами стоптанных сапог, а чавкали жадно, словно дом не собирался отпускать старого стрельца.
Крепко моросило. Капли срывались с пихтовых и сосновых иголок, превращая почву в месиво из палой хвои, грязи и жирного мха.
Федор проверил пищальный чехол и пошел по едва различимой тропке. Минул кривой плетень, опасливо обогнул рядок крестов, глянул на просевшие земляные холмики и перекрестился.
Он бы не вышел из дому таким утром, не оставил больных и раненых без присмотра, но голод дожимал. Измученным людям требовалась горячая и сытная пища.
Чужой лес выглядел неприветливым и мрачным, будто застыл в тоске.
Пихтач перемежался голыми, сбросившими медную листву стволами берез, осин и буков. Некогда богатый покров кис на промокшей земле, наполняя воздух терпким запахом тлена. Наточенные ветром и дождями камни изгибали зубчатые спины, напоминая о близости суровых гор.
Этот край еще не дождался снега, хотя белому одеялу надлежало накрыть землю три-четыре седмицы назад. Туман, будто зачарованный, клочьями парил над землей, застревал в ветвях и редком кустарнике. Ветер носил морось, крутил, вминал в землю; норовил забраться под плащ или стянуть его с худых плеч старого стрельца. От сильных порывов трещали и скрипели стволы деревьев, шумно падали сухие ветви.
– Неча гневаться, – пропыхтел Федор в черную с проседью бороду, – человек вперед всего.
Квелое солнце не смогло проклюнуться сквозь тучи и лишь немного подрумянило небо на востоке, когда в лесу, тянущемся на многие версты, рявкнул первый выстрел. За ним второй, третий. Эхо укатилось вдаль и там испуганно умолкло.
– Живой зато будешь. – Федор бросил глухариную голень в подсоленную воду и вытер окровавленные пальцы.
Мишка, баюкая культю, покачал головой. Кудри давно просили ножа и елового щелока, но стрелец противился. Боялся смыть крохи здоровья.
– Так сказано ж было…
– Как сказано, так и забыто! – Федор лихо перерубил хрящ и отправил в котелок птичье крыло. – Глянь-ся в лохань – морда белее снега! Сколько раз Пауревич дурное мясо с культи твоей срезал? Сколько рану прижигали? То-то и оно. Без доброй еды все загнемся, и ты, Мишук, быстрее других. Лес нам тоже рубить не велели, а посмотри на печь! Как полыхает! Не валежник трухлявый!
С ним спорили, но без охотки. Да и самый горластый, Павлушка, лежал, уткнувшись мордой в стену, и постанывал от жара.
В конце лета сотник отсеял от основных сил десяток стрельцов: кого в последней стычке с вогулами ранили, кто лихоманкой мучился. К зиме их осталось пятеро. Один Федор был здоров, да костоправ Пауревич – белохорват, который по-русски разговаривал с трудом.
Был еще пес мертвого пушкаря, который, видимо не дождавшись миски с потрохами, ушел вслед за Федором на добычу в лес, да так и не воротился.
Похлебка получилась жирной, пахучей: с местными травами, что выменяли у отшельника, ни чеснок, ни лук не нужен.
Федор поставил котелок на грубо сколоченный стол. Служивые косились на парующее варево, облизывали покусанные от боли и потрескавшиеся от жара губы.
– Пауревич!
