– Вообще-то нет, – неожиданно спокойно ответил Дивислав, и я с изумлением поняла – не шутит. – Но вот в такую ночь, как эта, сдержаться не смог. Каюсь, грешен. Но… когда бы ты еще вышла погулять, Калинка-малинка?
А вот панибратства не люблю. Где там моя сковородка? Ишь чего удумал! Сдержаться не мог он!
– Ну, коль несдержанный такой, то потом не жалуйся.
Мою руку охватила алая лоза силы, оплетая от кисти до плеча. Дивислав смотрел на это как завороженный. Только ни капельки страха в этих глазах не было – лишь восхищение. Хм, огня первородного то ли не знает, то ли не боится. Первое маловероятно, следовательно, второе.
– Хороша ты, чудесница Калинка, хороша, – улыбаясь уголками губ, сказал он.
А потом поднялся с земли, медленно и плавно, будто ни капельки мышцы не онемели да кости не заломило, пока сидел. Хотя сидел немало, хочешь или нет, а удобство то еще.
Подошел к окну, остановился в паре шагов. Посмотрел на меня спокойно и чуть лукаво. Словно чувствовал, что не противен и поэтому можно испытывать мое терпение. О том, что где-то в глубине души мне и самой хотелось, чтобы он побыл подольше, думать не стоит. Надо бы только разузнать, кто такой и чего желает? А еще слова Тишки и Мишки из головы не шли. Поэтому проверить все надо обязательно.
– Ну, в прошлый раз помнишь, чем все закончилось? – невинно уточнила я, намекая на пощечину и давая понять, что в этот раз может даже не пытаться меня поцеловать.
Дивислав только хмыкнул. Так-так, по глазам вижу, что все прекрасно помнит. Вон, даже ручки в карманы сложил с независимым видом.
– А красна девица должна уметь за себя постоять, – неожиданно выдал он. – Особенно если нет у нее того, кто защитит от охальников всяких.
– Вроде тебя?
– Вроде меня.
– Вот дочке своей и расскажешь, – не растерялась я.
Дивислав посмотрел на меня так, словно только что сделал какое-то крайне смелое предложение, а я возьми и согласись.
Алая лоза на моей руке больше не слепила пламенной силой и немножечко поблекла, горя мягким светом и рассеивая ночную тьму.
– А что… – начал было он.
– Кто ты такой? – ледяным тоном спросила я. – И почему ходишь рядом?
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но, заметив мой взгляд, чуть нахмурился. Почуял, все почуял. Вот и славно. Пусть говорит правду, а не ходит кругами.
– Живу я не близко и не далеко, Калинка моя, – заговорил Дивислав тем же низким голосом, от которого мне не по себе делалось. – Среди людей бываю, среди зверей тоже. Умереть не могу, а жить как хочется – не получается.
Складно как говорит. Только глаза – холодные-холодные, будто не любит вспоминать о своем роде, но ради меня почему-то согласился. Не ловушка ли тут?
И тут же поняла – не ловушка. Говорит искренне и правду, это уж чутье чудесницы подсказывает.
– Пока не могу открыться полностью, – продолжил он. – Но это будет недолго, вот увидишь.
Я задумчиво посмотрела на руку с лозой.
– А с чего взял, что захочу это видеть?
– Все хотят, – хмыкнул он. – А еще… хочешь знать, куда девался друг твой голубоглазый. Вот и узнаешь.
Я резко вскинула голову, пристально глядя на Дивислава. Сердце в груди застучало быстрее прежнего.
– А ты знаешь похитителя? И так просто мне назовешь его?
Он только молча смотрел на меня. А потом резко склонился, подцепил сильными пальцами за подбородок и шепнул, почти касаясь моих губ своими:
– Назову, Калина. Но не так просто. Дело у меня имеется к похитителю и разговор серьезный. Но об этом ты узнаешь позже.
Алая лоза метнулась к нему, окутала жаром огня, однако Дивислав не обратил никакого внимания, словно и не чувствовал вовсе. А тело окутала слабость, и не поймешь: от силы его нечеловеческой или чувства непонятного? Смешно и страшно одновременно.
– А как вернусь – женюсь на тебе, – шепнул он.
И я поняла, что не отступится от своего.
* * *
Утро выдалось ненастным. А после вчерашней ночи и выспаться толком не смогла. Все в голове перепуталось, и мысли шальные бродили. Сначала о Ельке с Лелем, потом о Дивиславе. От последнего сила шла темная и густая, такую тронь – захмелеешь тут же, мир в иных красках увидишь. А сбегать – это не по-моему, волков бояться – в лес не ходить. Ну ладно. Тут, допустим, не волк, но явно не человек.
На рассвете попробовала поворожить, только яблочко зачарованное по блюдцу кататься отказывалось, а вода, набранная из окутанного чарами колодца, была прозрачной и спокойной. Не желала показывать ни прошлого, ни будущего.
Поняв, что толку не будет, я прибрала в доме и разобрала травы. Собранные вчера разложила в пучки и перевязала нитью, после чего подвесила сушиться. А те, что уже можно было снимать, еще раз просмотрела и сложила в мешочки, а потом – в котомку с лекарскими приспособлениями. Это добро всегда нужно, мало ли к кому хворь прилипнет.
За окном собирался дождь. Пока еще ни капельки с небес на землю не сорвалось, но тучи затянули небо так знатно, что оно стало серым-серым.
Я выглянула в окно и вздохнула. Наивно было надеяться, что останутся хоть какие-то признаки нахождения тут Дивислава. Ушел красиво, все следы убрал. Ух, нелюдь! Впрочем, мне печалиться особо нечего. Есть тот, кто может дать дельный совет.
Выйдя во двор, я еще раз осмотрелась. Нет, все как обычно.
Внутри кольнуло от легкого разочарования и жалости. М-да, Калина, чудесница из Полозовичей, а чего ты еще ожидала? Что у порога тебе даров оставили?
И, тряхнув головой, я быстро сбежала со ступенек. Обошла дом кругом – нет нигде того, кого ищу. Но ведь чую – тут он. И нет, не Дивислав, конечно. Но вот по манере нехорошо себя вести – словно его брат-близнец.
Я направилась к стоявшей за домом раскидистой яблоне. Остановилась и прислушалась. Вроде бы ничего, только шелест листвы на ветру. Но вот… щелк… клац… Ага, явно не ветви и не плоды. А просто кто-то нахально грызет сворованные с крыши фрукты, которые я нарезала и выложила на солнышко сушиться. В специально отведенное место, разумеется.
Подняв голову, я прищурилась. Звуки тут же стихли.
– Вася-а-а, – вкрадчиво произнесла я. – Васяточка-а-а-а.
В ответ – тишина. Только смешок ветра, мол, нашла кого звать. А потом настороженное чавканье, словно и хотелось бы съесть побыстрее, да не дадут. Отсюда вся глубина печали и страдания. Недоеденное лакомство – это такая же боль, как суровая хозяйка, пристально следящая за фигурой и не дающая поесть вволю.
– Вася-а-а, – позвала я. – Я все равно знаю, что ты там. Выходи, лапушка моя.
Несколько секунд длилась тишина. А потом сверху раздалось глубокомысленное:
– А что мне за это будет?
Я сложила руки на груди и честно пообещала:
– Могу сказать, чего тебе за это не будет.
– Мне надо подумать, – важно сообщили оттуда. – А то я еще прошлый раз не позабыл.
– Да-а-а? – протянула я с нотками удивления, высматривая упрямого помощника. – И как? Все отросло уже?
– Нет, – многозначительно донеслось сверху. – Но я заявляю, что… А-а-а-а!
Последнее было вызвано красным шаром, вспыхнувшим прямо возле ветки, на которой расположился нахальный Василий.
Прямо к моим ногам тут же бухнулась увесистая тушка в перьях. Темно-серых таких, с серебристым отливом. Крупные лапы с когтями торчали в разные стороны, крылья распластались по земле.
– Аи-и-и-и-й, горемычный я! – простонал он прямо в землю, отчего голос прозвучал глухо и неразборчиво.
Потом выразительно дрыгнул лапами, видимо, пытаясь показать все бедствия своего положения.
– Помоги, дева красная, не оставь на погибель, тьфу! У тебя тут листья валяются, между прочим.
– Васенька, не придуривайся, – почти ласково сказала я. – Сегодня тут убиралась. А коль нашел чего, так метелку в клюв – и вперед!
Огромный филин Василий, мой неизменный помощник, давший клятву роду матери помогать в делах чудесницких, только тяжко вздохнул и сел. Сейчас он маскировался под обычную птицу, поэтому и размеру был маленького, как обычная лесная совушка. Однако я прекрасно знала, что истинная форма у него далеко не такая безобидная, как сейчас.
Вася пару раз моргнул круглыми желтыми глазищами и попытался принять как можно более невинный вид.
– Чего надоть, хозяйка?
Я погрозила пальцем и хмыкнула:
– Ты говор свой окраинный оставь. Все равно не поможет. И даже не думай, будто я не заметила, что ты все фрукты перетаскал.
Вася тут же страшно задумался, словно я спросила: что день завтрашний принесет? Пророчить он, кстати, умеет весьма недурно, чем и пользуется, оглоед несчастный. А полозовчанки и счастливы бежать к «птичке вещей», дабы судьбинушку свою узнать. А птичка, зараза, только и рада.
– Мне это было необходимо, – как ни в чем не бывало ответил Вася. Причем даже ни капельки не смутился. – Организм надо поддерживать в форме.
Я только покачала головой:
– Уж и не знаю теперь, кто из вас ест больше: ты или Тишка с Мишкой?
Вася задумчиво посмотрел на небо, почесал затылок крылом и выдал:
– Это смотря с какой стороны посмотреть.
Я закатила глаза, понимая, что разговор бесполезен.
– Так, ладно. Ты мне вот что скажи: кто тут возле моего дома бродит, пока я в отлучке?
Вася уставился перед собой в одну точку, словно там было нечто важное. Однако я некоторое время терпеливо ждала, так как порой, чтобы перестроиться с шутливого настроения на серьезное, моему филину необходимо время. Впрочем, «серьезное» – понятие расплывчатое. Серьезность Вася недолюбливал из личных соображений, все время мотивируя это тем, что от серьезности портится цвет лица. То бишь морды. На что получал от меня ответ: вашу морду, сударь, ничем не испортишь.
– Ну-у-у… – задумчиво протянул он. – Никого такого, отчего стоило бы бить тревогу, Калина. Хотя если еще разок заглянет и хранителя как следует не приветит, то и погонять будет правым делом.
Я насторожилась:
– Так-так, а кто ходит-то?
Не приветить хранителя – это, конечно, оплошность. Особенно такого, как Василий. И пусть заботиться он должен о духовном, но от материального никогда не откажется. Учитывая, что всеяден аки чудище заморское, угодить ему не так уж сложно. Главное, с пустыми руками не приходить. А тут…
– Такой, – многозначительно выдал Вася и взмахнул крыльями, судя по всему, пытаясь показать то ли рост, то ли вес, то ли размер харизмы ходившего, – добрый молодец. Только явно не наш, и холодом, – филин выразительно щелкнул клювом, – могильным от него веет. Но чую, что зла делать никому не собирается, это ясно. А вот с воспитанием, конечно, проблемы. На меня посмотрел как на пустое место, а потом и вовсе на дудочке заиграл.
– Дудочке? – приподняла я бровь, вспоминая Дивислава, наигрывавшего чудную мелодию вчера.
– Ага, – кивнул Василий. – На тоненькой такой, из кости вырезанной. И стоило ему только заиграть, как я понял: лишний раз лучше не нарываться.
Это мне совсем не понравилось. Что это такое он наигрывает на своей костяной дудочке, что средь бела дня лучше сторониться? Или Василий попросту меня за нос водит?
Решив, что проверить лишним не будет, я быстро шагнула к филину и ухватила его за шиворот. Василий резко завопил про покушение на честь его (что неправда) и тело юное (что совсем неправда) и попытался отбиваться. Правда, толком ничего не вышло, потому что хватка у меня крепкая, а желание разобраться в происходящем – еще крепче.
– Ты меня за нос не води, – строго сказала ему. – Говори прямо.
Василий попытался изобразить жертву, но, в очередной раз поняв, что ничего не выйдет, только тяжко вздохнул:
– Пользуешься ты моей добротой, Калина. Вот как хочешь, так и пользуешься!
Я легонько встряхнула его. Все же держать на весу такую тушку – то еще испытание. Хотя я не жалуюсь, ведра с водой из колодца таскаю ежедневно, но все же ведра ни в какое сравнение не идут с настоящим весом хранителя.
– Ай-ай-ай! Прекрати! Сынок это Кощеев!
От неожиданности я выронила Васю на траву. Тот ойкнул, ударившись пятой точкой, и недобро посмотрел на меня.
– Порча имущества, между прочим. В Берестах Къевских записано указом великого князя, что за порчу имущества полагается…
– Тычок под ребра и парочка воспитательных работ за непотребные разговоры. И вообще, мое имущество – что хочу, то и делаю!
– То есть я имущество?
– Конечно!
Вася насупился, но возражать не стал. Все же знал, что я права. И уж коль одно сказал, то и далее надо договаривать. К тому же сынок Кощеев – это о-о-о… это о-го-го! Как его в наши места-то занесло? И если так все, то маскируется прекрасно. Я хоть и почуяла, что дело неладное, но вот определить не смогла. Эх, а могла бы подумать! В ворона же при мне обернулся! Да и ночью от него веяло таким… неживым. Вот делом надо было заниматься, а не заглядываться на очи прекрасные и лицо красивое.
– Короче, Кощеевич, он самый. На дом своим косым взглядом не смотрел. Обошел пару раз, наиграл мелодию чарующую, усмехнулся и растворился дымом черным. Я все перепроверил: никакой гадости не навел, только это…
Вася смущенно зашаркал лапой. Мне внезапно стало не по себе. Обычно мой нахальный хранитель не смущается. Что произошло?
– Только что? – осторожно уточнила я.
– Ну, это… – пробубнил Василий. – Заклятие любовное накинул.
Я потеряла дар речи. А потом… ночь, поцелуи, объятия. И на реке до этого. Сглотнула и сделала глубокий вдох. Так вот оно что! Ну Коще-е-е-е-ей! Ну явишься ты еще разок, гость ненаглядный, приголублю ухватом так, что мало не покажется!
Вася на всякий случай начал отползать в сторону. Кажется, выражение моего лица его совсем не радовало. И не зря.
