– Костяные собаки. Поодиночке не особо опасны, но охотятся, как правило, группами. Эта, кстати, была небольшая стайка, всего-то тринадцать голов, – Летящий брезгливо поднял одну собаку за хвост и расхохотался. – Знаешь, у караванщиков есть одна традиция: новичок обтягивает седло шкурой первого убитого в дороге животного. Думаю, у меня плохие новости для твоей задницы.
Я потыкал пальцем в твердую пластину и тоже рассмеялся, больше от облегчения.
Сзади послышался топот, к нам подъехали два охранника, один их которых был сам Добряк.
– Ну что тут? – холодно спросил он, умилительно сощурив глаза.
– Стая костяных собак, но мы справились, Хозяин, – рапортовал Летящий. – У новенького теперь есть покрытие на седло.
Добряк взглянул на меня, наверное, это должен был быть презрительный или гневный взгляд, но его глаза, как и прежде, лучились добротой.
– Хорошо. Ки нужна?
Теперь я не сплоховал и кивнул, и Добряк перекинул мне маленький светящийся кристаллик емкостью не больше пятнадцати единиц.
– Кристалл потом вернешь, – после этого он развернулся и уехал, второй охранник подхватил ту собаку, на которую указал Летящий, и последовал за главой охраны.
– Ну вот, – с улыбкой сказал мне напарник, – сегодня вечером ждет тебя обновка. Есть у нас умелец, который из любой твари смастерит отличную накидку на седло. Хотя, что он сделает с пластинами?
Мы бросили трупы, как есть, Летящий сказал, что другие о них позаботятся, а нам нужно продолжать путь и выдерживать дистанцию.
– А как Добряк узнал о том, что на нас напали?
– Ну, тут все просто. У охранников, следующих поодаль впереди и позади каравана, есть вот такие сигнальные амулеты, – и Летящий показал мне на небольшой металлический медальон, в центре которого был миниатюрный фиолетовый кристалл. – Если на нас нападут, я должен послать сигнал, и сразу прибудет подкрепление.
– Но их было всего двое. А если это будет, скажем, двухвостая лисица?
– Двухвостая лисица, – рассмеялся Летящий, – скажешь тоже. Их уже лет десять не видели в этих краях! Но если вдруг она появится, то я вкачаю в амулет побольше Ки, и Добряк сюда прилетит с десятком воинов. Хотя нам это уже, конечно, не поможет. Ну и учти, что Добряку эта стая была бы на один зуб. Он бы даже меч доставать не стал.
Значит, караванщики не знали о том, что лисица тут все же есть. Я хотел было предупредить Летящего о ней, но передумал. Возможно, после того, как Мастер прогнал ее, она покинула эти леса, так зачем лишний раз наводить панику?
Дорога становилась все хуже, то и дело Летящий останавливался и кончиком меча отшвыривал зеленые плети, несколько раз мы с ним оттаскивали крупные ветки, загораживавшие проезд. Лупоглазы легко перемахнут через них, но идущим сзади повозкам будет нелегко их преодолеть. Через упавшее дерево мы перебрались, но после него замедлили скорость, так как каравану понадобится не менее получаса, чтобы убрать его с дороги.
Солнце палило вовсю, пробравшись через густую листву на макушках деревьев, Пинь ощутимо разогрелась, но не выказывала признаков усталости. Летящий махнул рукой и сказал, что ему пора сменяться.
Я удвоил бдительность, не сводил взгляда с молодых зарослей и чуть не пропустил удивительное существо, выскочившее на дорогу в нескольких метрах передо мной. Небольшое, не выше колена, с длинным полосатым хвостом, розоватой пушистой шерстью и умильной мордочкой, на которой были выписаны странные символы, отдаленно напоминавшие печати, которые впервые в жизни попытался нарисовать ребенок. Кончики шерстинок золотились на солнце, создавая ощущение светящегося ореола вокруг животного.
Оно подняло голову и внимательно посмотрело на меня, и я заметил три белые точки прямо под глазами, от чего выражение мордочки казалось смущенным и застенчивым. Я подумал, что, возможно, это такое же разумное животное, как и мехохвост, и спрыгнул с лупоглаза.
Осторожно, стараясь не спугнуть пушистика, я вытянул одну руку вперед и медленно начал идти в его сторону:
– Привет! Ты меня понимаешь? Какие интересные узоры у тебя на мордочке.
Животное наклонило голову набок, словно вслушиваясь в мои слова. Узоры стали видны четче, и казалось, что еще немного, и я узнаю печати, которые природа попыталась изобразить на этом зверьке.
– А ты владеешь какой-то магией? Может, как мой знакомый, пускаешь молнии? Хвост у тебя такой же красивый и гибкий, как и у него.
– Осторожно! – крикнул кто-то сзади. Я отвлекся и лишь краем глаза успел заметить, как милое существо с застенчивой мордочкой резко подпрыгнуло, взлетев до уровня груди и пыхнуло огнем. С ужасом я почувствовал, как массив, который так и не обновлялся с момента нападения собак, рассыпался, и резко пахнущее пламя охватило вытянутую руку. Мою руку.
Я слышал, как Змей, приехавший на смену, крикнул: «На землю!», смотрел, как он забрасывал руку дорожной пылью и песком, как поднял трупик животного, пронзенного тремя его стрелами, как подозвал моего лупоглаза и взвалил меня в седло, но чувствовал только грызущий огонь, с каждой секундой все глубже въедавшийся в мою плоть.
Обжигающая боль в щеке. Я дернулся и очнулся. Змей стоял рядом и внимательно смотрел на меня:
– Пришел в себя? Ты какого Дна полез к мускусному огнеплюю? Чему тебя в университете учили? Да еще с лупоглаза слез, идиот! Езжай к каравану, пусть тебя подлечат. Но сначала к Добряку, чтобы выслали тебе замену. Ты все понял?
Я ошарашенно посмотрел на Змея, потом кивнул и ударил Пинь пятками в бока, разворачивая ее обратно. Лупоглаз сразу набрал скорость и большими прыжками помчался к каравану, я держался за передний выступ седла левой рукой, правую же держал согнутой возле груди, и от каждого прикосновения к сожженной коже на глазах выступали слезы.
Подъехав ближе к повозкам, я заметил, что тут тоже было сражение. Охранники кружили около повозок, вглядываясь вглубь леса и шумно втягивая воздух, несколько повозок дымилось, хоть открытого огня видно не было. Кто-то из охраны хотел было меня остановить, но, увидев почерневшую руку, лишь махнул в сторону повозки с лекарем.
– Где Добряк? – выдавил я, помня наказ Змея.
– Езжай дальше, не пропустишь.
Несколько валяющихся трупиков огнеплюев дали понять, что тут случилось. Видимо, основная часть напала сразу на караван, а ко мне вышел самый любопытный и опоздавший.
Проезжая мимо очередного крытого фургона, я вдруг узнал голос Байсо:
– Но так нечестно! Вы не имели права! – мальчишка явно был чем-то возмущен.
– Что тебя не устраивает? Он хотел попасть в караван, он попал, – к удивлению, я узнал холодный тон Добряка. Байсо спорит с главой охраны?
– Но это же верная смерть! Как Шен сможет там продержаться целый месяц?
Шен? Это они обо мне? Из-за боли я плохо соображал и никак не мог собрать мысли в кучу.
– Его никто не заставлял идти в охрану, а тут я решаю, где и сколько он должен дежурить. Больше не о чем говорить!
Из фургона выпрыгнул Добряк. Увидев меня, он лишь спросил:
– На лечение? – и громко рявкнул. – Шрам, быстро в авангард к Змею!
Тут я не выдержал и грохнулся с лупоглаза. Последней проскользнула мысль, хватит ли пятидесяти Ки на лечение руки.
Глава 4
На следующий день после приезда в город Хе Гоудань познакомился с Синим и Серым районом, заглянул в центр приема Ки, где был обнаружен мальчишка, прошел со стражниками в место, где он жил. Только от кучи хлама там не осталось ничего, даже пепла.
– Так ведь дождей сколько было, вот все и смыло, – оправдывался полноватый пожилой страж.
– А когда, говорите, тут все сгорело? – вежливо спросил Гоудань, но внутри у него все кипело от злости. Хитрый, как пятихвостая лиса, Мин Чинь наговорил много, но сыскарь так и не понял, зачем мэру и министру понадобился нищий мальчишка с ничтожным талантом. Что-то они явно скрывали. Учитель любил повторять, что клиенты никогда не говорят всю правду. Возможно, и ту злосчастную цикаду искали не из-за сладкого стрекотания, а, например, потому, что на ее брюшке написано что-то важное.
– Давно уже. Вот как нам сказали его отыскать, так в тот вечер и сгорело. Сухарь видел эту каморку целой, да только это была просто свалка из гнилых досок и старых тряпок, а когда сюда пришли с магом-поисковиком, уже ничего и не осталось.
– А кто поджег, знаете?
– Уличные мальчишки говорили про незнакомого мужчину в оборванном халате, но потом его больше никто не видел.
Интересно. Хе Гоудань задумался: несколько месяцев мальчишка жил на улице без работы, без поддержки, питаясь на деньги, вырученные за продажу дома и мебели, но стоило ему дойти до крайней точки и пойти на сдачу Ки, понимая, что уже не сможет восстановить свои силы после этого, как он становится всем нужен, сразу появляются люди, готовые его прикрыть.
– Что-нибудь еще интересное в те дни случилось? Что-то необычное, о чем много говорили? – наудачу спросил Гоудань. Учитель говорил, что люди редко отвечают на вопросы с неопределенным ответом. Лучше всего задавать вопросы, на которые можно ответить лишь «да» или «нет». Но это был незнакомый город, незнакомые обычаи, незнакомые люди.
Чего только стоил их варварский закон о печатях на теле, которые говорили всем о размере таланта! В столице уже давно поняли, что размер таланта играет не столь важную роль. Нет, разумеется, человек с высоким дарованием быстрее найдет работу, ему легче устроиться на высокий пост, но талант ведь заключается не только в эффективности использования магии. В одном из университетов столицы есть гениальный профессор с талантом в тридцать единиц, который создал уникальные заклинания, требующие меньшего количества Ки, и сейчас ученики сражаются за право попасть к этому преподавателю.
– Да вроде ничего особенного, – почесал в затылке стражник. – Помимо этого психа (это ж надо такое придумать – ограбить центр Ки!) мы тогда еще бешеную псину искали. Прошерстили все переулки, и ни мальчишки, ни собаки.
Гоудань в очередной раз восхитился выдумкой министра. Судя по всему, мальчик чем-то заинтересовал властьимущих именно после инцидента в центре сдачи Ки, но, насколько успел понять Хе после разговора с очевидцами, несчастный утащил всего двадцать монет, а человек, принимавший у него Ки, без вести пропал. У сыскаря была одна теория, настолько безумная, что даже могла быть правдой.
– Скорее всего, издохла где-нибудь. Хорошо хоть успела покусать лишь одного мальчика, – продолжил говорить стражник.
– А куда именно она его укусила? – внезапно заинтересовался сыскарь. – Это было в тот же день?
– Ну или в тот, или сразу после. А вы лучше спросите Лысого, он нам такого понарассказывал, приврал-поди.
После двухчасового разбирательства с журналом дежурств, причем большая часть времени ушла на выяснение полномочий сыскаря, на подтверждение подлинности магической таблички, выданной мэром, в которой было сказано о полном содействии ее подателю, на поиск начальства и на определение, который из трех лысых стражников – тот самый Лысый, Гоудань пришел к воротам между Серым и Черным районами.
– Бешеная псина? Как сейчас помню, – оживился старый стражник, заскучавший на дежурстве. – Еле идет, руку держит, а там кровищи… мясо торчит кусками, даже кость белеет. А он кричит: «Спасите! Помогите! Брат умирает!».
– Кто кричит? – не понял Гоудань.
– Ну как же, брат евонный. Мелкий такой, белобрысый, а орет так, что весь Черный район-поди слышал.
– А покусали кого?
– Ну так ведь брата этого белобрысого. Я ж говорю, весь в кровище, рука в мясо изодрана.
– А какая рука? Плечо было видно?
– Эээ, ну вот он напротив стоял, значит, вот эта рука, – и Лысый ткнул кулаком в левое плечо Гоуданя, – плечо как раз и порвано до мяса.
Гоудань подумал, что стражник, наверное, голоден, раз так часто упоминает про мясо, вспомнил, что сам не ел с утра, и желудок заурчал от голода.
– И куда они пошли?
– Да куда они денутся? Сироты. Они ж к магу шли, а тот только и может сообщения посылать, а белобрысый ему в ноги кинулся, говорит: «Спаси братца!», а маг только морду кривит. Сказал, мол, выкиньте их в Черный. А мы ж против мага… сами понимаете.
– Значит, оба мальчика попали в Черный район, – задумчиво произнес Гоудань. – А обратно они не выходили?
– Нам запрещено обратно пускать. Жаль мальчишек, конечно, белобрысый уж так убивался, так плакал.
– А кровь на площади потом долго оставалась?
– Кровь? – удивился стражник. – Какая кровь?
– С руки покусанного мальчика. Раз у него так все в мясо было разодрано, – желудок снова сжался, напоминая о себе, – то и крови должно было вылиться много. Улицы тут вымощены травертином, как я погляжу, а это камень пористый, впитывает хорошо. Где они стояли?
– А-а-а, – стражник почесал лысину, – вот вы сейчас спросили, а я и не помню, чтоб кровь где-то оставалась. Помню, с дежурства тогда пошел, о пацанах этих думал, как они там в Черном-то выживут, да еще и с такой раной, а крови-то на камнях и не было.
Интересно. Хе Гоудань прикинул, сколько Ки потребует иллюзия раны? Конечно, все зависит от таланта человека, сотворившего ее, но даже при высоком мастерстве затраты довольно велики. Почему вдруг этот мальчишка стал так важен? Зачем ему понадобилось проникать в Черный район?
Сыскарь понимал, что мэр, скорее всего, знал о том, что мальчик в Черном районе, но не сказал. И это было логично: как еще проверить молодого столичного франта?
– Как я могу попасть в Черный район?
– Кхе-кхе, – закашлялся от неожиданности Лысый, – да зачем вам это? Там, говорят, такие ужасы творятся, похлеще, чем на Дне. А вы вон какой молоденький!
И правда, лучше сначала подготовиться. Гоудань направился в сторону дворца мэра, заодно планируя отыскать какую-нибудь лавку с едой.
* * *
– Пусть пока полежит в вашем фургоне, лекарь пока занят другим человеком.
Голоса доносились откуда-то издалека, я почувствовал, как меня взяли и потащили куда-то. Лекарь? Огонь, рука… И жгучая боль сразу же напомнила о себе.
– Шен, ты как? Это был огнеплюй? – перепуганный голос Байсо рядом. Я приоткрыл глаза и увидел темный полог фургона над головой и бледное лицо Старшего брата. – Сильно болит?
– Байсо… Что тут случилось? – сипло выдавил я. Очень хотелось пить.
– О, ты очнулся! Вот, пей, лекарь сказал, что будет не так болеть, – он протянул бутыль с мутной жидкостью, откуда знакомо пахнуло забытной травой. Пинь говорила, что если долго пить ее отвар, то можно забыть все на свете, даже собственное имя, но в небольших дозах она помогает отвлечься от боли и от горя. Не то, чтобы боль проходила, просто на нее уже не обращаешь внимания.
Я сделал большой глоток и вновь откинулся назад. Боль в руке продолжала грызть, словно пламя до сих пор сжигало плоть, но сейчас мне было даже любопытно ее ощущать, прислушиваясь к крошечным оттенкам. Например, я не чувствовал кончиков пальцев, но чем ближе к ладони, тем ярче и сильнее становились уколы.
– Шен, ты меня слушаешь? – Байсо с тревогой всматривался в мое лицо. – На вас тоже огнеплюй напал?
– А? Да. – после отвара говорить стало легче. – Пинь почему-то никогда не рассказывала про такого зверя. Он выглядел таким безобидным.
– Наверное, потому что их проходят на шестой или какой-то там еще тропе, – зло буркнул Байсо. – Зачем Мастер выгнал тебя так рано? Еще полгода-год, и ты дошел бы до восьмой, да и драться бы получше научился.
– Я сам виноват. Подумал, что смогу приручить.
– Приручить огнеплюя? – мальчик нервно рассмеялся. – Ты бы видел, как они налетели на караван! Сразу со всех сторон. Подпрыгивали и поливали огнем фургоны. Я хотел посмотреть, но Мастер Фу запретил мне высовываться. Так что я лишь успел заметить, как Швабра своим посохом расшвыривает этих тварей в стороны. А одному, кстати, новенькому, сожгло лицо. Лекарь с трудом спас ему жизнь, но уродом он останется на всю жизнь. Ничего, сейчас маг отдохнет и тебя вылечит. Добряк пообещал.
Добряк… Что-то я должен был сделать… что-то играло в памяти, связанное с Добряком. Что-то спросить? Сделать?
– Байсо, Добряк… он… – фургон мерно покачивался. Караван не остановился даже после такого нападения. А кто же ехал тогда впереди? – Мне нужно поговорить с Добряком.
– Не надо, – мальчик снова перепугался. – Не стоит.
– Мне на смену должны были… Там один Змей…
– А, да, не волнуйся. Он сразу Шрама отправил. А больше ты ничего не помнишь?
– Вы спорили… – меня начало клонить в сон, сказывались бессонная ночь и забытный отвар.
– Шен, не спи.
