О чем шла речь дальше, я не услышал.
После приема послов Лузгаша в Большом дворце княжны Валии прошло три дня. Дела в Бештауне тем временем стремительно запутывались.
Послы государя Луштамга – худощавый, словно тонкий отточенный клинок, Трксн и могучий Ооп – ездили верхом по городу, заходили в лавки и на рынок, заговаривали с купцами, мастеровыми и земледельцами, расписывая прелести службы у Лузгаша. Алюминиевые монеты сыпались градом. Даже цена их после приезда посольства упала. Если раньше за восемь люмини давали десять серебряных динаров, то после работы послов обмен шел один к одному.
Запретить послам болтаться по Бештауну княжна не могла – если уж она опрометчиво приняла их в своем дворце, то запрещать им общаться с подданными было нельзя. И послы, а еще больше их слуги, вели подрывную деятельность.
Когда на третий день княжна на малом приеме объявила послам, что не будет иметь с Лузгашем никаких дел, слух об этом с огромной скоростью распространился по городу. Народ, как ни странно, был глубоко возмущен. Граждане Бештауна хотели продать Баксанское ущелье и жить припеваючи. Построить железную дорогу в Славное государство и пустить по нему паровозы. Вымостить камнем все дороги. Нанять в Китае земледельцев, которые почти даром обрабатывали бы плодородные поля Кабарды, а самим заниматься большой политикой. На все это хватило бы золота Лузгаша. И еще больше осталось бы на содержание двора княжны.
Мастеровые и купцы, почти не скрываясь, говорили о дикой гордости и странных амбициях молодой правительницы. Общество желало денег и требовало мира. Ведь худой мир, как известно, лучше доброй ссоры.
Гуляя по городу, я слышал много разных суждений. Забавно, что дармоеды только и думали о том, как бы получить деньги чужеземцев и зажить на проценты. Настоящие труженики относились к предложениям Лузгаша настороженно, но боялись войны и считали, что скалистое ущелье с загадочными Вратами, из которых то и дело ползет всякая нечисть, вполне можно уступить.
Когда стало известно, что послам Лузгаша отказали, я решил навестить отца Филарета. Прошло уже несколько дней после наших приключений на рельсовой дороге, но вестей от священника не было. А ведь мы, надо заметить, неплохо провели время, спасаясь от абреков, охранявших святые места. Мне было жаль, что священник больше не заходит. Очевидно, он испугался моего непредсказуемого поведения. В то, что ему на самом деле могли причинить вред помощники жрецов Лермонтова, мне не верилось.
Я подбивал Лакерта познакомиться с интересным человеком, но Вард отговорился нездоровьем и остался дома. После появления послов Лузгаша он стал тише воды, ниже травы и боялся лишний раз выйти из дому. Спал он одетым, обнаженный меч лежал у него под кроватью. Пожалуй, опасения товарища имели под собой определенные основания. Многие во дворце слышали, что перебежчик беседовал с княжной. И, хотя в лицо Лакерта мало кто знал, вероятность, что его вычислят, оставалась высокой.
Поэтому я оставил Варда дома, сел на велосипед и поехал к храму Николая Чудотворца, рядом с которым располагалось посольство Славного государства. Там, собственно, и жил отец Филарет.
Народу на улицах отиралось гораздо больше обычного. Бородатые поселяне, пришедшие издалека, судачили со стрижеными мастеровыми и роскошно одетыми купцами, бороды которых были умащены благовониями. Работать никто не хотел. Обсуждение политических новостей – занятие гораздо более важное. И главное, приятное.
На меня и на мой велосипед, как всегда, показывали пальцем. Только теперь в этом жесте не было восхищения. Скорее любопытство и даже некоторая доля осуждения.
Золоченые купола храма святителя Николая слепили глаза. Вокруг было чисто, нарядно. Подворье – за высокой каменной оградой. Людей на прилегающей улице мало. У высоких чугунных ворот – два огромных инока в рясах, с короткими деревянными колотушками за поясом.
Конечно, ко мне иноки сразу проявили явное почтение. Еще бы – подъехать к обители на велосипеде. Это все равно как если б я явился на самом породистом скакуне или в карете, запряженной четверкой прекрасных лошадей. В прежние времена такой же эффект производило появление на шестисотом «Мерседесе» или последней модели «БМВ». А в столице – на мотоцикле за тридцать тысяч долларов. Каком-нибудь «Дукатти».
– Что угодно, брат? – громогласно спросил один из иноков. Во мне он признал славянина, поэтому обратился, как к христианину.
– Повидаться с отцом Филаретом, брат, – в тон ему ответил я.
– Батюшка никого не принимает, – нахмурился инок.
– Может, меня примет? Ты скажи, что Лунин приехал.
– Передам, – пообещал монах.
Но сам не пошел. Из будки рядом с воротами вышел еще один чернорясник, с огромным кинжалом на поясе, и отправился во внутренние покои. Я смиренно стоял у ворот, любуясь золотыми крестами на фоне чистого голубого неба.
Минут через пять инок вышел и сделал приглашающий жест:
– Проходи!
Я вошел на подворье, оставив велосипед стражникам. Те просто закатили его в сторожку. Ни вопросов, ни удивленного поцокивания языком. Другой менталитет, как сказала бы Адольмина.
Прямо перед воротами стоял высокий сарай. Внутри что-то шипело, из высокой трубы валил дым, а из бокового окошка – пар. Постройка никак не вписывалась в выдержанную в строгом и благолепном стиле архитектуру двора. Деревянное сооружения даже мешало проходить к красному крыльцу и закрывало вид на него от ворот. О чем это говорило? О том, что оно оборонительное, возведенное наспех. Но от кого и как может оборонить деревянный сарай? Разве что внутри него скрывается нечто, служащее для обороны. А деревянные стены – лишь маскировка.
– Баню построили, братия? – поинтересовался я у своего проводника, кивнув на сооружение.
– Баню, – мрачно кивнул инок. – Для лихих людей.
– Меня парить не будете?
– Пока не будем, коль ты не лихой человек, – буркнул монах. Расспросы мои явно ему не понравились.
По длинным светлым коридорам, украшенным яркими росписями, мы поднялись на второй этаж. Там инок указал мне дверь отца Филарета и откланялся.
– Здравствуй, друг мой! – поднялся мне навстречу старец.
– Здравствуйте, батюшка! Отдыхаете от трудов праведных?
– Отдыхаю, – согласился священник. – А еще больше – опасаюсь козней язычников, ибо грешен есть.
– Тех, что мы обидели у Лермонтова?
– И тех тоже, – вздохнул священник. – Но не в них дело. Неладно в городе. Знаешь об этом?
– Как не знать. По улицам хожу.
– А Валия меня к себе не зовет…
Я немного удивился. Если уж княжна решила отказать Лузгашу, почему она не ищет союза со Славным государством? Пятьсот витязей оттуда – хорошая подмога. Но малая. Да и этих витязей отец Кондрат отозвать может. Понимает он, что пятьсот бойцов против армии не выстоят.
– И что вы намереваетесь делать? – поинтересовался я.
– Да ничего пока. Смотрим, слушаем. Ты не с поручением пришел?
– Нет. Сам по себе.
– Плохо. – Священник покачал головой. – Неладно здесь будет.
– Почему?
– Не годится овцам с волками дружить…
– Так ведь отказала княжна послам.
– Она отказала, да народ поверил. Надоело им в нищете жить, дармоедам зажравшимся. А настоящей-то нищеты, голода не видели они…
Мне доводилось слышать, что у монахов Славного государства в Бештауне разветвленная шпионская и осведомительная сеть. Но глупо было надеяться, что отец Филарет начнет делиться со мной разведданными. Тем более сам я был в его глазах очень темной лошадкой.
– Может, попытаться пробиться к княжне, передать ей что? – спросил я.
Филарет очень внимательно взглянул на меня:
– Почему ты думаешь, что я ей передать что-то хочу?
– Потому что думаю, батюшка. В смысле, размышляю, анализирую, делаю выводы.
– Делай, делай, – вздохнул Филарет. – А передавать пока ничего не надо. Найду тебя, если нужно будет. Да и самого меня она всегда примет. Пока же я ни в чем не уверен.
Я склонил голову. Жаль, да ничего не попишешь. Придется действовать самому.
– Ты вот лучше скажи – это правда, что несколько сотен человек в теснине сам положил? – испытующе глядя на меня, спросил священник.
– Правда, – согласился я.
– Какой силой?
– Своей собственной, – серьезно ответил я. – Мне удалось застать их врасплох. К тому же за несколько последних лет кое-чему научился. Замедлять для себя время, переходить на другой уровень сознания, использовать скрытые ресурсы организма. Для меня все эти воины были словно сонными. Но я вовсе не непобедим, как многие здесь думают.
– Я как раз так не думаю, – тихо засмеялся священник. – Любое существо можно победить.
Меня больно укололо слово «существо»:
– Что же, батюшка, вы и за человека меня не считаете?
– Не считал бы я тебя человеком – и разговаривать бы с тобой не стал. Не гордись, главное. Да, вижу, ты и не гордишься.
– Спасибо на добром слове.
Священник уже поднял руку для благословения, когда я спросил:
– Что за сарай у вас во дворе, батюшка?
– Не догадался? – спросил старик.
– Ясно, что для обороны. А вот что в нем – не понял. Масло там кипятите, на головы осаждающих лить? Непохоже…
– Воду.
– Паром собираетесь их заливать? Как клопов?
– Бог даст – никто этого не узнает, – вздохнул Филарет. – Иди. Не заставляй меня лгать. Но против такого оружия и ты не устоишь. Каким бы быстрым ни был.
Уже на пороге я вспомнил еще об одной просьбе, с которой хотел обратиться к пожилому священнику:
– Отец Филарет! Я все хочу купить себе крест, да нигде не увидел церковной лавки. Не поможете?
– Купить крест? – удивился священник. – Кресты нательные не продаются. Крест прихожанин получает только из рук своего духовного наставника. Сейчас у меня нет подходящего, но я, конечно, найду его для тебя. Ты крещеный? Куда дел свой?
– Крещеный. А как я лишился всех вещей – долгая история…
– Ладно, потом расскажешь. Благослови тебя Бог, – сказал на прощание священник.
Ночами по городу шастали весьма подозрительные личности. Весь бездельный сброд со всех окраин собрался в Бештаун. Телохранительницы княжны ездили с обнаженным оружием. От них шарахались и тихо отпускали по адресу амазонок непристойные замечания. Гвардейцы держали сабли в ножнах, но их не нужно было уговаривать вытаскивать клинки. Несколько бродяг и подозрительных личностей, а также подвернувшихся под горячую руку горожан были изрублены. Нельзя сказать, что это прибавило Валии популярности.
После моего визита к отцу Филарету, когда солнце уже опустилось за горизонт, в дверь тихо постучали. Я открыл и был приятно удивлен – на пороге стояла Эльфия. Гордо вскинутая головка над плащом цвета грозового неба, на голове – словно золотая корона из пышных кудрявых волос.
– Ты не слишком искал встречи со мной, – заявила девушка с порога.
– Как бы я мог это сделать?
– Выходит, ты знал, что меня не было в городе? – подозрительно спросила Эльфия.
Я не ответил на вопрос, потому что любой ответ был бы не в мою пользу. Просто приобнял ее за талию и подвел к креслу.
– Все бездельничаешь? – спросила девушка, вытянув длинные стройные ноги. Было заметно, что она сильно устала.
– Если подразумевать под этим отсутствие бурной физической активности – да.
– Не надоело?
– Немного. А ты пришла сама или по поручению княжны?
– Какая разница?
– Первый вариант устроил бы меня гораздо больше.
– Выходит, ты не любишь нашу княжну?
– Ты мне нравишься гораздо больше.
– В каком смысле?
– Именно в том, в каком женщина может нравиться мужчине.
Эльфия довольно улыбнулась и откинулась на спинку кресла.
– Я слышала, что в некоторых местах гостей принято угощать, – промурлыкала она. – Кстати, где твой дружок?
– Уехал по делу, – ответил я.
Лакерт действительно отправился в дорогу ранним утром. Я попросил его разузнать кое-что и выполнить некоторые поручения, и он с радостью взялся за дело. Сидеть у всех на виду бывшему порученцу Лузгаша совсем не хотелось. А вдали от города – поди поймай его…
Эльфия испуганно взглянула на меня. Она-то была уверена, что я дома не один.
– Что это меняет? – спросил я, доставая и откупоривая бутылку шампанского. Вино было местным и не очень хорошим – впрочем, лучшим, которое я смог достать. Мы с Вардом перепробовали множество сортов, прежде чем я остановил свой выбор на этом, который назывался не очень эстетично: «Гроздь с Лысой горы». Хотя шампанское и оставляло желать лучшего, покупать шипучку из-за Врат, которая была еще хуже местных напитков, по два золотых за бутылку – увольте…
Зато бокалы я раздобыл самые лучшие – старинные, хрустальные, тихо звеневшие от малейшего прикосновения. Как раз для такого случая.
Девушка коснулась бокала полными губками.
– Вкусно, – одобрила она. – А некоторые так и спешат напоить даму коньяком…
– Ты не любишь коньяк?
– Я не люблю, когда меня спаивают.
