– Хорошо, – вздохнула она. – А теория В?
– Вторая более логичная: убийца – его брат.
– Его брат Игнасио? – недоверчиво повторила заместитель комиссара. – Это невозможно; он бывший полицейский, у него безупречная репутация и…
– Знаю, знаю, – перебил я ее. – Но дайте мне по крайней мере все объяснить, потому что теория эта весьма правдоподобна. Она заключается в том, что Игнасио был убийцей и двадцать лет назад, и сейчас. Он совершил преступления за несколько недель до освобождения брата-близнеца, чтобы Тасио обвинили вновь и он остался в тюрьме. Мы не знаем: возможно, Тасио пригрозил ему местью или сказал, что убьет его, как только окажется на свободе. Самым подозрительным кажется то, что убийства прекратились на два десятилетия, а сейчас возобновились. Как бы ни противоречили характеристики Игнасио психологии убийцы, мы не можем игнорировать хронологию событий.
– Перейдем к теории С. Не желаю больше слышать про Игнасио, – сказала заместитель и сложила руки на груди.
– Единственный оставшийся вариант – есть другой подстрекатель, не связанный с Тасио. Некто независимый и неизвестный, встрявший в отношения братьев, но не имеющий с ними ничего общего. Однако тут многое не сходится. Кто бы это ни сделал, сценарий и все детали продуманы до последнего штриха и исполнены с чрезвычайной тщательностью. С первого раза такое обычно не получается, первые преступления – полный провал: начинающие убийцы совершают роковые ошибки. Преступник явно убивает не впервые, и, насколько мне известно, подобных убийств раньше не было – по крайней мере, в Алаве.
– Итак, – сказала заместитель, – ищите похожие двойные убийства с обнаженными трупами или погибших от укусов пчел. Наверняка чего-то мы не учли; быть может, убийства были, но менее ловкие и не такие безупречные.
– Кракен, возьми это на себя.
– Почему Кракен? – заинтересовалась Альба Диас де Сальватьерра.
Я бросил на Эстибалис испепеляющий взгляд.
– И все-таки, что за Кракен? – настаивала заместитель, и мне показалось, что она немного побледнела.
– Это кличка, которую мне дали, когда я был еще подростком. Почему она вас заинтересовала?
– Вскоре после хакерской атаки мы мониторили аккаунт в «Твиттере», о котором вы говорили. Кажется, Тасио оставил вам сообщение.
Она взяла телефон и показала нам последний твит на аккаунте Тасио, написанный всего полчаса назад.
«Герою нужен наставник, тот, у кого уже есть подобный опыт. От тебя зависит, будет ли этот наставник светлым или темным, #Кракен».
Я провел пальцем по переносице. Все это мне не нравилось. Совсем не нравилось.
– Вот гад, – прошептал я наконец.
– Мы должны еще раз побывать в тюрьме и поговорить с директором, – сказала заместитель. – Надо выяснить, как заключенный связывается с внешним миром и отправляет свои твиты. Также предстоит выяснить, не нарушается ли какой-нибудь закон и не покрывает ли его тюремное начальство.
– Я займусь этим, – перебил я. В этот миг мне пришла в голову идея, как продолжить расследование; идея не слишком обычная, но, возможно, более эффективная, чем допрашивать директора тюрьмы Сабалья.
– Вы, конечно, можете туда съездить, но мне бы не хотелось, чтобы вы навещали Тасио Ортиса де Сарате.
– Что? – переспросил я, не веря своим ушам. – Это единственная твердая ступенька, которая у нас сейчас есть, и вы запрещаете мне ею воспользоваться?
– Это опасно.
– Опасно? Между нами двойное защитное стекло и охрана у дверей. Что может быть менее опасным, чем встреча с ним в тюрьме?
– Я не имела в виду физическую угрозу. Я имею в виду психологическое манипулирование.
– Вы считаете, что я к этому не готов, что я недостаточно хорош как профессионал? – Я повысил голос.
– Вы меня слышали. Я не буду с вами это обсуждать. И хочу, чтобы до окончания рабочего дня вы предоставили подробный доклад, как и о чем беседовали с заключенным.
Эстибалис смотрела на меня молча; в ее глазах я прочитал: «Сдавайся, ты проиграл».
Она была права: я связан по рукам и ногам. Терпеть не могу, когда во время расследования меня хоть как-то ограничивают. Абсурдное упорство заместителя комиссара замедляло наш ритм, и, если преступник убивает каждые несколько часов, запереть меня в кабинете – все равно что оставить ребенка без присмотра в кафе-мороженом.
Я сел, ожидая, пока она закончит. Мне уже было все равно.
– И последнее, – сказала заместитель комиссара, протягивая мне листок бумаги. – Вот официальный пресс-релиз, отредактированный нашим отделом по связям с общественностью. Единственные подробности – приблизительный возраст жертв и время обнаружения тел. Мы дали рекомендации насчет самозащиты, как вы и настаивали, инспектор Айяла. Мы не выйдем за пределы этого документа, не будем указывать дополнительные подробности. Результаты расследования будут засекречены до нового приказа.
– Хорошо. Я отправлю это моему человеку в прессе, – сказал я.
– Как только появится какая-то новость, немедленно сообщите мне. А теперь можете идти.
Я покинул кабинет моей новой начальницы с таким чувством, словно меня отшлепала, следы от шлепков болят до сих пор и будут болеть еще несколько дней. Эстибалис тоже выглядела удрученной. Я знал ее не первый день и догадывался, что ее мозг работает в эти минуты с нечеловеческой скоростью.
– Кстати, о бумагах, Эсти. Мы должны получить доступ к отчетам о преступлениях двадцатилетней давности. Тасио сообщил кое-какую информацию, которую надо бы проверить.
– Я думала об этом. Идем со мной в кабинет. Я попросила Панкорбо, чтобы он нашел мне все необходимое.
– Почему Панкорбо? – удивился я. Панкорбо был инспектором, и я не понимал, какое отношение он имеет к этому делу.
– Потому что он был напарником Игнасио Ортиса де Сарате, когда произошло то несчастье; раньше Панкорбо работал в отделе криминального расследования. Перевелся после двойного убийства у Средневековой стены. Думаю, оно тогда всех потрясло.
– Панкорбо? – переспросил я. Непросто было воспринимать этого посредственного следователя в паре с кем-то столь блестящим, как Игнасио Ортис де Сарате. Вряд ли они представляли собой гармоничное сочетание.
– Да, он самый, – сказала она, входя в мой кабинет.
На ее столе из белого пластика мы нашли невзрачную коричневую папку с толстой стопкой листов внутри. Поспешно открыли доклад и следующие полчаса сидели, обложившись бумагами, пока не нашли фотографии.
Наверное, я не был готов к тому, что увидел.
А лучше бы наоборот.
Мне хотелось бы думать, что готов. Но, увидев фотографию двух голеньких новорожденных, мальчика и девочку, прижавших ладони к щекам друг друга, и три эгускилора, разложенные вокруг посиневших лиц на шелковистой траве дольмена… Все равно что увидеть тех, которые так и не родились на свет, которых я так и не узнал, – тех, кого до сих пор звали тысячей имен, потому что мы с Паолой так и не успели выбрать для них имя…
Возможно, прошло больше времени, чем мне казалось, потому что лицо Эстибалис внезапно очутилось прямо передо мной. Обеспокоенно глядя мне в глаза, она подняла мою безжизненную руку, лежащую поверх фотографии мертвых детей. Видимо, я рефлекторно закрыл ладонью фото, да так и сидел, не в силах шевельнуться, застыв в неподвижности, как вся моя жизнь на той дороге среди равнодушно шумящих прямых сосен.
– Кракен, с тобой всё в порядке? Может, на сегодня достаточно?
– Мне бы… мне бы глоток воды и немного проветриться, – сказал я, резко поднялся и вышел из кабинета.
Через некоторое время вернулся, немного успокоившись. Я знал, что Эстибалис никогда никому не расскажет о моих причудах.
– Итак, давай сосредоточимся на содержании доклада, – пробормотал я. Эсти молча кивнула.
Пробежав глазами бумаги, я посмотрел на нее в некоторой растерянности.
– Что такое? – спросила она.
– Непорядок с отчетом по одной из последних жертв: девочке пятнадцати лет. В отчете о визуальном осмотре места преступления говорится о следах спермы и возможности сексуального насилия, или по крайней мере сексуального контакта незадолго до смерти. Все должно было подтвердиться при вскрытии. Однако отчета о вскрытии я не нахожу.
Эсти быстро посмотрела на меня, поискала среди бумаг и отрицательно покачала головой. У нее отчета тоже не было.
– Почему из восьми убийств не хватает единственного отчета о вскрытии – по пятнадцатилетней девочке?
«Совсем юная, сказал Тасио», – вспомнил я.
Все это обескураживало… Я и понятия не имел, что какое-либо из преступлений двадцатилетней давности имеет сексуальный мотив, пресса ни разу такого не упоминала. Об этом нигде никогда не сообщалось.
Кто из своих мог украсть результаты вскрытия, чтобы никто не узнал, что на самом деле произошло с девочкой?
Я посмотрел на свою напарницу, она ответила выразительным взглядом.
Настал момент лично познакомиться с Игнасио Ортисом де Сарате, неподкупным полицейским, сдавшим своего брата.
На рассвете я надел кроссовки и отправился на пробежку. Витория была тиха и безлюдна, словно старательно делая вид, что непричастна к преступлениям, осквернившим ее улицы. Я изменил обычный маршрут – мне не хотелось встречаться с… вообще ни с кем. Пробежал по бульвару Гастейс, параллельно трамвайным путям, и свернул на улицу Басоа. Затем миновал Серкас Бахас и наконец ее увидел.
Мне не хотелось останавливаться. Только не в этот день, когда я чувствовал себя таким униженным.
Я ускорил бег и посмотрел в другую сторону, но столкнулся с ней около башни Доньи Очанды. Она окликнула меня первая:
– Исмаил…
– Бланка… – только и сказал я, направившись своей дорогой.
Так установились рамки наших двойных отношений. Днем – инспектор Айяла и заместитель комиссара Диас де Сальватьерра.
Рано утром – Бланка и Исмаил.
6. Улица Дато, 2
29 июля, пятница
«Что общего между этими последними смертями? Смотри в корень, исследуй психологию жертв, # Кракен».
Таков был твит, который я прочитал в пятницу за завтраком. Аккаунт Тасио за последние несколько часов пополнился тридцатью тысячами новых подписчиков, и #Кракен превратился в один из трендов этого дня. Мой темный ментор не желал терять влияния на средства массовой информации и был настолько самонадеян, что пытался влиять даже на меня во время расследования.
Однако в эту пятницу героем дня был не Тасио, а его брат Игнасио.
К сожалению, вскоре после того, как Тасио оказался за решеткой, он покинул свою службу в полиции. До тех пор героем СМИ был его брат-близнец. Но именно та фотография, сделанная предательски и опубликованная на первой странице «Диарио Алавес» двадцать лет назад, превратила его в героя, достойного всеобщего восхищения.
Игнасио сам явился в тот день в суд делать заявление. Выражение его лица было скорбно; он даже смахнул якобы набежавшую слезу, сжав челюсти и всем своим – показывая, что для него это худший момент жизни. Эта сдержанная решимость человека, способного донести на брата, оказавшегося серийным убийцей, всех нас тогда потрясла.
Что послужило поводом – об этом полиция не спросила. Если самый близкий и дорогой человек оказался убийцей, донесешь на него или будешь покрывать его злодеяния? А если бы мой дед оказался палачом и садистом времен гражданской войны? Во время учебы в академии Аркауте[18 - Баскская академия полиции, расположенная в Алаве.] я изучал доклады об аргентинцах, потомках немцев, которые в ужасе обнаружили, что их деды были нацистами, военными преступниками. Как примирить в себе два этих образа, две несовпадающие реальности? Сможешь ли ты снова обнимать дедушку, нежно целовать в лоб, смотреть в глаза? Сдашь ли ты такого родственника? Перестанешь ли с ним общаться, любить человека, который тебя растил, который в течение всей твоей жизни давал тебе столько любви и нежности?
После этого события Игнасио возглавил целую серию разоблачительных передач, столь модных в конце девяностых. Он был строг и последователен, оставался вдали от желтизны других каналов и заработал хорошую репутацию. Затем исчез с экранов. Говорили, что денег, заплаченных ему за эти передачи, хватит на то, чтобы не работать всю оставшуюся жизнь. В Витории его приглашали участвовать во всех мероприятиях, связанных с городом. Как правило, приглашение он принимал, неизменно корректный, полностью соответствующий своей роли. Но последнее время следы его затерялись, и когда Эстибалис позвонила мне утром, чтобы сообщить о предстоящем визите, я, не раздумывая, согласился.
Мы с Эстибалис добрались на машине до бульвара Гастейс, каким-то необъяснимым чудом припарковались перед треугольным зданием суда и направились в ресторан «Сальдиаран», единственное заведение в городе, имевшее мишленовские звезды.
Благодаря любезности Панкорбо моя коллега раздобыла телефон Игнасио Ортиса де Сарате, и мы условились встретиться у него дома на улице Дато двумя часами позже. Но меня от природы отличает болезненное любопытство, на что наложила также отпечаток профессиональная деформация, и отказаться от гастрономического приключения, да еще в компании самого Игнасио, было выше моих сил. Дни Slow Food Araba[19 - Slow Food Araba – название местной (баскской) организации, занимающейся проведением различных гастрономических мероприятий.] начинались в одиннадцать утра, и мы с Эстибалис оделись чуть более формально, чем обычно, чтобы соответствовать духу этого заведения. На Эсти было коктейльное платье, такое же алое, как и ее волосы, на мне – узкий темно-синий костюм.
Мы вошли в стеклянные двери этого гастрономического храма и двинулись по коридору, отделанному деревянными панелями. Зал ресторана был переполнен. Сотни телефонных экранов, поднятых над головами, отбрасывали вспышки, напоминающие фейерверк на празднике Доностии.
– Ты что-нибудь видишь? – спросила моя спутница, немного растерявшись.
Как можно деликатнее потеснив публику, я попятился, пропуская Эстибалис перед собой в дальний конец зала.
– Думаю, наша звезда на фотосессии, – неуверенно сказал я.
Вытянул шею и наконец увидел Игнасио. Он с решительным видом позировал перед многочисленными фотографами: передо мной был герой моей юности на двадцать лет старше. Человек, достигший достойной зрелости, а не жалкий тюремный отщепенец. По сравнению с Игнасио, Тасио выглядел как нищий дед своего брата-близнеца.
На холеной физиономии Игнасио не было ни следа морщин, ни темных мешков под глазами. Волосы аккуратно подстрижены, такого же темно-русого оттенка, какой я запомнил, ничего общего с седыми космами брата. Крепкое мускулистое тело тренированного спортсмена. Дорогой приталенный костюм, узкие брюки. Хорошо подобранный галстук. Английские замшевые туфли, большие фирменные часы. Безупречно выбрит, как в настоящей старой цирюльне.
Им невозможно было не восхититься; особенно для женщины подобной Эстибалис. Я даже почувствовал укол ревности, что в целом было мне несвойственно.
Игнасио улыбался на фоне логотипа ракушки и рекламных плакатов Slow Food Araba. Перед ним на столе красовался целый ассортимент гурманских блюд нашей провинции. Со своего места я видел баночки с черными трюфелями из Алавы, горшочки с медом из Горбеа, сплетенные из рафии[20 - Рафия – натуральное волокно, которое производят из листьев пальмы (прим. переводчика).] мешочки с крашеной алавской фасолью, а также несколько бутылок местного чаколи[21 - Чаколи – традиционное домашнее баскское вино (прим. переводчика).].
Обо всех этих продуктах Игнасио рассуждал со сдержанным воодушевлением ювелирного мастера. Подмигивал, оснащал свою речь шутками и остротами, вызвал нескольких счастливчиков из первых рядов, чтобы угостить чаколи, и не отказывался позировать для снимков в окружении избранных, которые беспрерывно улыбались и смеялись его шуткам, одурев от счастья и не в силах противиться неповторимому шарму этого небожителя.
Когда вспышки наконец погасли, Игнасио посмотрел на часы, поблагодарил своих помощников очаровательной улыбкой и собрался покинуть сцену.
Но в этот миг на него обрушился шквал неприятных вопросов от представителей прессы.
– Игнасио, для «Эуропа-Пресс»: что ты думаешь по поводу убийств в Старом соборе и Доме веревки? Связан ли с этими преступлениями твой брат?
Все затаили дыхание: журналист был слишком прямолинеен. На пару секунд воцарилась тишина, но на лице Игнасио не дрогнул ни единый мускул. Искренняя улыбка оставалась на месте, как будто ничего не случилось.
– Мирейя, ты же знаешь, я не собираюсь делать заявлений на эту тему. Это не мое дело. А сейчас с вашего позволения…
– Последний вопрос. – Вперед вышел молодой парень с выраженным британским акцентом. – Это для Санди таймс…
Публика выжидающе обернулась к английскому журналисту. Если вмешается европейская пресса, у нах с Эсти не останется шансов. Но, похоже, присутствие международных СМИ нисколько не поколебало Игнасио.
– Повторяю, – оборвал он журналиста изящным кивком. – Я не намерен ничего сообщать. Я никак не связан с этим печальным происшествием. Благодарю вас за проявленный интерес и присутствие на мероприятии, столь важном для отечественной гастрономии. Всем доброго дня.
