– Делай что хочешь, – отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой.
«И как только женщины добровольно соглашаются на эту каторгу? Это просто уму непостижимо! Им всем нужно давать орден Героя Труда».
«А Морису нравится готовить, – пришло ей на ум через некоторое время, – он даже получает от этого удовольствие. Он что, мазохист?» – засомневалась она. Но потом, отбросив эту крамольную мысль, пришла к выводу, что Миндаугас всё-таки герой-доброволец. И заслуживает почёта и уважения. Она снова тихо вздохнула.
Шура истолковал её вздох по-своему и приободрил:
– Крепись, подруга, ещё немного осталось.
Сам он тем временем тёр морковь на тёрке, а когда от морковки оставалась примерно четвёртая часть, с хрустом догрызал её.
– Шур, ты знаешь, я вчера была не права, – проговорила Мирослава, пряча улыбку в уголках губ.
– В чём именно? – поинтересовался он.
– Когда мы говорили о том, идёт тебе твоя пижама или нет.
– И чего?
– Я поняла, что она тебе к лицу.
– Ну, хоть раз призналась в своей неправоте, – не догадался он о подвохе.
И тут Мирослава не выдержала и расхохоталась. Шура промолчал, решив, что перемены в настроении свойственны всем женщинам, даже тем, которые обладают аналитическим умом с примесью интуиции и успешно разоблачают самых изощрённых преступников.
«Такова женская натура, – подумал он, – а мужчинам остаётся только набраться терпения. Тем более что древние говорили, что именно терпеливым покровительствует судьба».
И в это самое время зазвонил колокольчик. Детектив и следователь переглянулись.
«Кто это может быть?» – спрашивали их взгляды, устремлённые друг на друга.
– Пойду посмотрю, – сказала Мирослава, направляясь к камере видеонаблюдения.
– Если это какой-то наглый клиент, заявившийся без предупреждения, гони его прочь! – закричал ей вслед Наполеонов.
Когда Мирослава глянула в камеру, то увидела, как от ворот отъезжает такси. А перед воротами стоит… Морис!
– Это Морис! – вырвалось у неё, и она нажала на устройство, открывающее ворота.
– Ура! – закричал Наполеонов. – Наш Морис вернулся!
Мирославе на мгновение показалось, что она смотрит старый советский мультфильм «Каникулы в Простоквашино» и слышит радостный вопль кота Матроскина: «Ура! Наш дядя Фёдор приехал!»
Шура тем временем уже сбежал с крыльца и повис на шее у Мориса. Миндаугас, не ожидавший такой прыти от друга, не успел увернуться, а теперь никак не мог расцепить объятия Шуры. Наконец он всё-таки снял его со своей шеи.
– Ты приехал? – спросила вышедшая из дома Мирослава.
– Да. – Он не отрывал своих светло-голубых глаз от её серо-зелёных.
– Морис…
– Мирослава…
Шура переводил взгляд с одного на другого.
– Эй! – сказал он. – Ау!
Но его не замечали. Он подёргал Мориса за рукав. Никакой реакции.
– Почему ты не позвонил? – спросила Мирослава. – Я бы приехала в аэропорт и встретила тебя.
– Я до города хорошо добрался на автобусе, а потом взял такси.
– Я думала, что ты приедешь ещё не скоро…
– Я сначала тоже думал, что приеду к 7 января. Но потом сообразил, что для вас важны 31 декабря и 1 января.
Она улыбнулась.
– Вы чего, меня вообще в упор не видите?! – завопил Шура и набросился на Дона, сидевшего на снегу возле ног хозяйки: – А ты чего молчишь, как неживой?! Давай вопи! Тебя они точно заметят. Ты же у нас значимая фигура! Можно сказать, особа, приближённая к императору! Вернее, к императрице. Тьфу ты! К детективу! А это вам не баран начхал!
И, не дождавшись реакции от кота, Наполеонов схватил его и посадил на Мориса. Миндаугас крепко прижал кота к себе, чтобы он не сорвался и не зацепил когтями его пальто.
– Дон, дорогой, – прошептал он. И наконец обратил внимание на Шуру: – А ты какими судьбами здесь, друг мой?
– Здрасте! Я ваша тётя! Я тут подругу утешаю, дом убираю, еду готовлю!
– Он меня эксплуатирует, – пожаловалась притворно горестно Мирослава.
– Тебя поэксплуатируешь, – проворчал Шура и вдруг, опомнившись, набросился на Мориса: – А ты чего стоишь?!
– А что? – растерялся тот.
– Иди в дом! И принимайся за приготовление торта.
Морис с Мирославой переглянулись и захохотали. Шура по-бабьи всплеснул руками и ушёл в дом. Дон медленно последовал за ним.
– Жалко его, – сказал Морис, – я и впрямь ещё успею приготовить торт. Не «Наполеон», конечно, но тоже вкусный.
– А «Наполеон»? – высунулся Шура из окна кухни.
– Нехорошо подслушивать, – укорила его Мирослава.
– «Наполеон» будет тебе на 7 января, – подмигнул Шуре Миндаугас, и тот закрыл окно.
– Идёмте в дом, а то вы замёрзнете. – Морис снял пальто и накинул его на плечи Мирославы.
– Ну что, всё ещё воркуют голубки? – спросил Шура у кота, к тому времени уже сидевшего на подоконнике.
Дон что-то проскрипел в ответ. И Наполеонов, поставив на плиту чайник, стал сервировать стол для позднего ужина.
* * *
31 декабря, 1 и даже 2 января Морису пришлось есть то, что наготовили его друзья. Мирослава заботливо подкладывала ему на тарелку салат оливье, селёдку под шубой, холодец, приговаривая при этом:
– Это всё по Шуриным рецептам.
Морис снисходительно улыбался и покорно жевал. А Наполеонов смотрел на него глазами хлопотливой мамаши и умилялся:
– Хоть раз в жизни мы его кормим, а не он нас.
Глава 3
За две недели до Нового года
Декабрь в этом году выдался холодный. Под утро выпал снег, и за окном, несмотря на раннее утро, было светло и от не успевшей скрыться луны, и от не погашенных ещё фонарей, но главное – от этого свежего чистого снега.
Мария знала, что часам к двенадцати дня, а они как раз в это время договорились встретиться с Глашей в кафе, снег уже потеряет свою ослепительную белизну от выхлопов многочисленных автомобилей. Но пока ей хотелось смотреть на него не переставая. И ещё ей приятно было думать о Глаше. Ещё год назад у Маши Нестеровой было две подруги: Глафира Прянишникова и Виола Рокелова. А теперь осталась только Глаша.
Идти в кафе на встречу с подругой Маше не хотелось, потому что, по её собственным словам, настроение у неё в последнее время было как у утопленника. Глаша страшно ругала её за это сравнение и грозила: «Вот накличешь!»
И сегодня Мария дважды просыпалась от ужаса в холодном поту. Сначала ей приснилось, что она идёт где-то за городом через реку и вдруг проваливается в прорубь и начинает тонуть. Она кричит! Зовёт на помощь. Но вокруг никого, и холодная вода смыкается над её головой. Второй раз ей приснилось, что она идёт через реку не одна, а с Виолой. И в прорубь проваливается именно Виола. Теперь кричит она! Умоляет Машу помочь ей, спасти, но Маша сначала просто пятится от проруби, а потом и вовсе убегает прочь и только внутренним взором видит, как Виола скрывается в толще холодной воды и опускается на дно.
«Что за ужасы мне снятся?» – спросила себя проснувшаяся Маша и вспомнила где-то прочитанное объяснение психолога: если гибнет во сне кто-то из близких знакомых, это значит, что человек, которому приснился этот сон, тайно или явно желает гибели этому человеку. Желала ли Маша гибели Виоле? Она не смела ответить на этот вопрос даже самой себе. Хотя не так давно выкрикнула в лицо бывшей подруге при свидетелях: «Чтоб ты провалилась в тартарары!»
Виола только рассмеялась в ответ.
А ведь не так давно три подруги были неразлучны. Маша, Глаша и Виола делились друг с другом всем: скромными украшениями, одеждой и, конечно, сердечными тайными. Советовались друг с другом и болели друг за друга. До тех пор, пока Маша не познакомилась с Ростиком и не влюбилась в него без памяти. Сначала Ростислав ни на кого не смотрел, кроме Маши, и девушка надеялась на скорую свадьбу. По крайней мере, именно так она воспринимала ухаживания Ростислава, его слова, небольшие подарки. А когда он переехал к ней на съёмную квартиру, она решила, что вопрос свадьбы – это дело времени. Но потом, в прошлом году, они отправились на бал-карнавал, и на нём Ростислав впервые увидел Виолу.
Маша, словно предчувствуя беду, не знакомила Ростислава с подругами. Даже с простенькой Глашей. А Виола была настоящей красавицей. Платиновая блондинка, неважно, что крашеная, с огромными, широко расставленными синими глазами, изогнутыми бровями, высокими скулами и ярким сочным ртом чуть больше среднего. О фигуре Виолы вообще говорить не приходилось: ни одна мисс мира и рядом с ней не стояла. Непонятно, почему она не пошла в модели или в артистки, а выучилась на химика и теперь работала вместе с Машей и Глашей на одном комбинате.
Маша снова мысленно вернулась к предновогодней карусели прошлого года, а потом и к самому балу. Праздник удался. Был он ярким и весёлым. И Маша чувствовала себя головокружительно счастливой, пока Ростика на белый танец не пригласила Виола.
Он тогда улыбнулся Маше и сказал:
– Извини, я скоро.
Белый танец закончился, заиграли вальс, потом что-то бравурное, музыка сменилась уже несколько раз. А Ростик всё не возвращался. Маша стояла одна-одинёшенька, и по её щекам текли крупные слёзы.
Потом её отыскала Глаша. И спросила:
– Что случилось? Почему ты одна? Где Ростик? Вы что, поругались?
– Нет.
– Тогда что?
– Его увела Виола.
– Что значит увела? – не поняла простодушная Глаша.
У Маши не было сил что-либо ещё отвечать подруге, она просто кинулась прочь. Глаша побежала за ней. Девушки поймали такси и поехали домой к Маше. Хотя Маша сначала не хотела, чтобы Глаша ехала с ней. Но Глафира Прянишникова, когда надо, умела быть упрямой. И на этот раз она настояла на своём.
Уже в такси буквально взорвался от звонков Глафирин телефон. И, взяв трубку, она принялась объясняться со своим молодым человеком. Урезонить Азамата было не так-то просто. Его кавказская кровь бурлила, как горная река. Глафира пыталась говорить шёпотом, объясняя сложившуюся ситуацию. Но Азамат ничего не хотел слышать и требовал:
– Адрес! Адрес давай!
– Какой ещё тебе адрес?! – рассердилась Глаша.
– Подруги! – рявкнул в трубку Азамат.
Глафира вздохнула, покосилась на плачущую Машу и назвала её адрес. Азамат сразу отключился. Каким-то непостижимым образом, когда такси остановилось возле подъезда Маши, Азамат был уже там. Он буквально отплясывал на месте от злости и от мороза. Его глаза сверкали. Но, увидев Машу и Глашу, он смирил свой нрав. Они втроём вошли в квартиру, Азамат снял с девушек шубки и велел им идти умыться и припудрить носики. А сам ринулся на кухню. Окинул её взглядом и, решив, что она вполне сойдёт за столовую, стал накрывать на стол.
Через некоторое время на кухню пришла только Глаша.
– А где твоя подруга? – спросил Азамат.
– Я её напоила валерьянкой и уложила в постель.
– Ты можешь сказать мне, что случилось? Почему мы в слезах, соплях и спешке слиняли с такого прекрасного праздника?
– Наверное, могу, – немного подумав, сказала Глаша, – только ты пообещай, что никому не расскажешь.
– Мамой клянусь!
– Мамой не надо, – мягко сказала Глафира, – я твою маму очень уважаю.
– Я её сам люблю!
– Дай мне честное мужское слово, – сказала девушка.
– Бери! – разрешил он.
– Нет, ты скажи: «Даю честное мужское слово, что никому не расскажу о том, что мне сейчас расскажет Глаша».
– Даю честное мужское слово, – сдался Азамат.
Мама Азамата была русской, но свою внешность Азамат унаследовал от отца, вернее, он был его точной копией в хорошем смысле этого слова. А характер…
Характер у него проявлялся по-разному. После того как Глаша рассказала ему о том, что случилось с Машей, он сразу предложил:
– Хочешь, я прямо сейчас поеду, найду его и прирежу, как барана?
