– Думаю, ты напрасно потратишь время. Подумай сама: прошло пять лет. Мало ли отдыхающих успело побывать в этом доме отдыха?
– А я думаю так. Зима, Новый год, в доме отдыха как раз не так уж и много людей. И среди них – яркая влюбленная парочка.
– Почему яркая?
– Да потому, что мужчина с фантазией, называет свою возлюбленную Розмари. Она явно плохо катается на лыжах.
– С чего это ты взяла?
– А как же эти строчки: «. Знай, что, пока я с тобой, ты всегда можешь на меня положиться и опереться».
– Он предлагает ей куда больше, чем опереться на него в прямом смысле этого слова.
– Я понимаю, и все равно – если бы девушка хорошо каталась на лыжах и не падала, вряд ли появились бы эти строчки. Хотя, может, я и ошибаюсь. Посмотрим.
– А как ты объяснишь, почему интересуешься этими людьми?
– Пока не знаю. Но я что-нибудь придумаю.
– Ты должна подумать об этом уже сейчас. Зачем вызывать лишнее подозрение у людей?
– Тогда я скажу, что мне дали поручение, вот и все. И тогда не придется ничего объяснять.
– Но люди любопытны. Советую тебе все же придумать какую-нибудь оригинальную причину, чтобы суметь расположить к себе работников дома отдыха. Чтобы они сами захотели вспомнить эту парочку. А может, все-таки дашь объявление в газету?
– В какую? Их сотни!
– Или по телевизору.
– Но речь ведь идет о крупной сумме денег!
– Почему ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой?
– Я сама. Одна.
– Понимаю, тебе просто надо побыть одной. Прости, прости. Я сам все испортил. Все, мне пора.
Он поцеловал ее в щеку и решительно направился к выходу.
Последнее, что она услышала: «Никогда не прощу себе этой слабости.»
6
Маша вышла на террасу, расположенную на втором этаже дома, села в плетеное кресло и залюбовалась сверкающим ночными огнями Фаро. Внизу, в спальне, отдыхали два ее малыша, Жозе работал в своем кабинете над переводами, а его мать, Одетт, пекла апельсиновый пирог – аромат теплого теста с цедрой разливался по всему дому и саду. И только Маша сидела без движения, глядя сквозь листву оливкового дерева на мерцающие огни города, и понимала, что именно сейчас, в эту минуту, счастлива, как никогда. И что живет так уже несколько лет, и что именно об этом и мечтает любая женщина в любом возрасте. Любящий муж, чудесные дети, красивый город, большой дом с садом на берегу океана, спокойная и понимающая свекровь.
– Мари!
Кто-то окликнул ее. Оказывается, она задремала, завернувшись в шаль. В декабре здесь было прохладно, и удивительно, что ей удалось задремать, не замерзнув.
– Да, мама. Что случилось?
– Тебя к телефону, Мари. Звонят из России.
Дрему как рукой сняло, Маша тряхнула головой, спрашивая себя, не померещилось ли ей это. Откуда взяться звонкам из России? Четыре года тому назад, покинув страну, она разорвала все связи, все отношения. Ее отъезд был шоком для родных, друзей и в первую очередь для сестры. Никто так и не простил ей внезапного брака и решения полностью изменить свою жизнь. Все как-то чрезвычайно легко вычеркнули ее из своей жизни, словно она предала их. Хотя на самом деле все было иначе. Просто она впервые за много лет решила поступить, повинуясь своим чувствам, а никак не рассудку. Бросила первого мужа, Чагина, отказавшись от всех московских благ. Заодно лишила возможности свою сестру, Алю, жить вместе с ними и оплачивать учебу в университете. Все обещания, данные ей и касающиеся покупки Але квартиры и оказания ей материальной поддержки, теперь становились нереальными, о чем она и сказала сестре по телефону. Она просила простить ее, объясняла, что теперь не в состоянии сделать для нее ничего, что, разорвав отношения с Чагиным, она просто не имеет морального права просить его позаботиться о своей сестре. Для Али это оказалось ударом, она кричала в телефон, что никогда не простит ей этого, что она, Маша, эгоистка, всегда думала только о себе, кроме того, она полная дура, начисто лишенная мозгов, и что только такая идиотка, как она, может бросить Москву и поехать с каким-то там нищим португальцем в Лиссабон – прибежище русских и украинских шлюх. У Али было достаточно времени, чтобы одуматься и попросить у сестры прощения. Да чтобы понять ее, наконец. Маша с Жозе жили почти месяц в Москве, в гостинице, в ожидании визы, и можно было еще встретиться с Алей и все решить, наладить отношения, чтобы не расставаться врагами. Но Аля так и не позвонила. Не написала. Не ответила она на первое и единственное письмо, отправленное Машей сестре в Саратов уже из Португалии. У каждой из сестер была своя правда. И хотя Маша все же испытывала вину перед Алей за то, что, получается, обманула ее надежды, тем не менее жизнь продолжала свое течение, и невозможно было постоянно жить с этим чувством. Не получилось у Али с Москвой, зато в Саратове осталась большая квартира, машина – все то, что успели нажить за свою жизнь родители. Их уже не было, и Маше некому было объяснить свое решение, свой выбор. К тому же Аля была молода и полна сил, а потому была в состоянии сама строить свою жизнь, не надеясь на то, что ей кто-то купит квартиру в столице, кто-то заплатит за учебу, будет содержать ее всю жизнь.
Родственники тоже как-то отстранились от Маши, словно обиделись. Теперь им негде было останавливаться в Москве, не у кого было занимать денег.
И вдруг этот ночной звонок.
Маша спустилась и подошла к телефону. Одетт, стройная черноволосая женщина с большими умными глазами, смотрела на нее растерянным и удивленным взглядом – она прекрасно знала Машину историю и теперь так же, как и она, пыталась угадать, что это за звонок, от кого. Но потом, решив, видимо, что это невежливо, что Машу следует оставить одну, тихо удалилась в кухню.
Она сразу узнала голос своей тетки, Татьяны, сестры матери.
– Маша? Просто не верится, что я наконец разыскала тебя. Твой телефон я нашла здесь, в вашей квартире, он написан прямо на стене, представляешь, над телефоном. Что же это получается: твоя сестра Аля звонила тебе?
– Нет, тетя Таня, она мне ни разу не звонила и не писала.
– Ты прости нас. Прошло много времени, и я постоянно спрашиваю себя, правильно ли мы все поступили, отвернувшись от тебя.
– Тетя Таня, ты что, плачешь?
– Маша. Я же звоню тебе не просто так. У нас горе. – И без какой-либо паузы, подготовки, выдала: – Алю убили! Она поехала в Москву по своим делам, у нее там встреча была с кем-то, и вдруг звонят нам сюда, из милиции, и говорят, что она убита.
Маша остановила взгляд на гладкой выбеленной стене, скользнула по натюрморту в коричневой рамке (воспаленные, с подвядшими лепестками карминно-розовые розы в стеклянной вазе), опустила глаза на гладкую золотистую поверхность столика, на котором стояла корзинка с апельсинами. Здесь повсюду апельсины – даже за окном в погожий день можно увидеть в положенное время тяжелые оранжевые плоды, здесь воздух настоян на апельсинах, а в пору цветения апельсиновых деревьев в прогретом воздухе стоит нежный аромат.
Маша взяла себя в руки, попыталась сосредоточиться.
– Да что вы такое говорите, тетя Таня. Это ошибка! Где Аля жила в последнее время? Разве не в Москве?
– В том-то и дело, что нет. Она жила здесь, в Саратове, дома.
– Одна?
– Да вроде одна, хотя похаживал к ней один. Но ты знаешь Алевтину, она скрытная, ничего никому о себе не расскажет. Ты приедешь на похороны?
– А вы уверены, что убита именно она? – Маша все еще никак не могла поверить в смерть сестры.
– Иван поехал в Москву, за телом. При девушке нашли документы – Алин паспорт, понимаешь? Да и одета она была, эта убитая, как Аля, – белая куртка, красная шапка с шарфом… по приметам тоже все сходится. Вот Иван опознает ее, потом подождет, пока уладятся какие-то формальности, связанные с вывозом тела, может, еще и экспертиза будет… я не знаю. А потом он привезет ее сюда. Мы уже решили, что похороним на Воскресенском кладбище, рядом с могилкой ваших родителей.
– Тетя Таня, мне не снится все это? Этот кошмар?
– Нет, дочка. А ты Володе не хочешь позвонить? Здесь, в блокноте, и его телефон есть. Думаю, остался еще с тех пор, как вы были женаты.
– А он-то тут при чем? – холодновато спросила Маша. – Мы с ним не общаемся, не перезваниваемся… по понятным причинам. Почему вы вдруг вспомнили о нем?
– Да я подумала… может, он поможет там, в Москве, Ване с гробом, с моргом, я не знаю. Он же Москву совсем не знает, машины нет, ему будет очень трудно. Да и метро он боится. Я понимаю, ты далеко и ничего не знаешь о нас, о том, как мы здесь живем. О наших проблемах. У него аритмия, он не совсем здоровый человек, Ваня. Господи, ну о чем я говорю! Не можешь позвонить Володе – не звони. Это твое дело. Конечно, ты поступила с ним не очень хорошо. Он так любил тебя.
Маша слушала и не понимала, что это тетку так развезло. Столько лет не давала о себе знать, а тут вдруг разговорилась, словно решила вложить в такой трагический звонок все, что накопилось. Маша решила не прерывать ее, понимала – Татьяне просто надо выговориться. Быть может, в глаза-то она бы этого и не сказала, а так, по телефону, когда не видишь собеседника, – легче.
– Володя был хорошим мужем, это же бросалось в глаза. Когда мы приезжали к вам, останавливались у вас, мы с Ваней видели, как он относился к тебе, пылинки сдувал. Сколько шуб он тебе купил, а? А в холодильнике чего только не было. Да и денег – немерено. Я не понимаю, чего тебе еще нужно было? Жила как у Христа за пазухой. Машка, ты слышишь меня?
– Слышу, тетя Таня.
– Ты сильно обидела его, когда вышла замуж за своего португальца. Да так неожиданно! И что ты в нем такого нашла? Ну, я понимаю, когда бабы выходят замуж из-за денег. Но ведь Володя твой – молодой, красивый, богатый. Чего тебе не хватало?! Ты же любила его! Вы же по любви женились, это все знали. Что, что случилось, ну расскажи ты своей тетке! Он что, лучше русского мужика устроен? Может, в постели.
– Тетя Таня! – не выдержала Маша. – Скажите лучше, когда похороны.
– Да кто ж их знает? Вот приедет Ваня, все и решим. Я позвоню тебе.
– Хорошо. Жду звонка.
– Маша.
Но она бросила трубку. Не могла больше слушать всего этого бреда. Кому какое дело, почему она бросила Володю? Полюбила Жозе, вот и все. Разве это можно объяснить? Да и надо ли? К тому же – тетке, сгоравшей от любопытства и подгоняемой этим самым любопытством до такой степени, что она забыла уже, зачем позвонила, забыла о самом главном – о смерти Али.
К ней неслышно подошла Одетт.
– Что, милая? Нехорошие новости?
– Сестра умерла. Убили.
– Как – убили?!
– Я даже не спросила, как именно.
Маша подумала: может, она до сих пор на веранде, спит в плетеном кресле, закутавшись в шаль, и этот звонок ей все же приснился?
Но перед ней стояла Одетт, и лицо ее было серьезно и испуганно. Ее темные глаза мерцали, а полные красные губы подрагивали, словно она хотела что-то сказать, но не решалась.
– Какой-то бред. Кому понадобилось убивать Алю? И какой черт понес ее в эту Москву, где все пропадают, проваливаются в нее по горло, как в холодное зловонное болото. Исчезают. Мы же смотрели с тобой русское телевидение, ты же слышала, сколько пропадает людей. Их убивают, понимаешь? По разным причинам. Москва – она о ней только и мечтала. И меня прокляла потому, что я не успела пристроить ее там, не купила квартиру.
– Успокойся.
– Звонила моя тетка, сестра мамы… Она спрашивает, приеду ли я на похороны.
– И что ты сказала?
– Ничего конкретного. Они еще не привезли тело Али домой. Она просит меня о невозможном. Чтобы я связалась с бывшим мужем и попросила его о помощи. Но я же не могу!
– Чего они хотят от твоего бывшего мужа?
– Денег! – Маша развела руками. – Чего же еще? Они всегда хотели от него только денег. Все кормились с его рук, как голуби. Но теперь-то по моей вине он стал им чужим.
– Так вышли им деньги, – осторожно предложила Одетт.
Она вполне сносно говорила по-русски – ее первый муж, отец Жозе, учился когда-то в Москве. Второй муж Одетт умер два года тому назад от сердечного приступа. Красивая и довольно молодая еще вдова посвятила себя воспитанию внуков, хотя Маша отлично знала, что за ней ухаживает брат первого мужа, часто звонит ей, приглашает жить к себе в Лиссабон.
– Ты же порвала с ними. Ты можешь не слушать меня, но, если ты решишь поехать в Россию, тебя ждут там большие неприятности. Ты будешь там совсем одна, они съедят тебя.
Они обе понимали, что поездка вместе с Жозе – нереальна, для того чтобы ему получить визу, понадобится время, которого у них нет – с похоронами так долго тянуть не смогут.
– Решай сама, me amor. Это твоя сестра. Просто я очень люблю тебя, знаю, какая ты чувствительная и как тебе будет там тяжело. Подумай, надо ли тебе туда лететь. У тебя дети.
– Ты права, Одетт, я никуда не поеду. Вышлю им деньги. Вот подожду еще одного звонка, объясню, что не смогу приехать, потом предложу деньги. Знаешь, мне все еще не верится, что Али нет. Она была такая… как бы это сказать, живая, энергичная, активная, вздорная, скандальная, шумная. Не сестра, а стихийное бедствие. Всегда вляпывалась в какие-то истории, завязывала опасные знакомства, из мужчин всегда выбирала каких-то негодяев. Может, ей просто не везло? Одетт, у тебя есть сигареты?
– Я же бросила, ты знаешь. – И вдруг лицо ее осветилось нежной усталой улыбкой: – Но для тебя хорошая сигаретка найдется. Сейчас принесу. Ты к Жозе?
– Да, я должна рассказать ему о звонке. Хотя это можно будет сделать уже перед сном, пусть он еще немного поработает. У него сегодня так хорошо все идет. Он перевел почти целую главу.
7
Унылый пейзаж за окном – побелевшая степь, тихие, словно вымершие полустанки, сомнительное тепло вагона, невкусный чай, спящие на полках соседи по купе, заглядывающие в дверной проем взмокшие от беготни по вагонам красивые кудрявые цыганки, предлагающие шали из козьего пуха и покрытую фальшивым золотом керамику, обед в вагоне-ресторане с жирной котлетой и голубым картофельным пюре – все это было розовым букетом по сравнению с тем, что испытывала Дина, думая о генерале. Идиотская ситуация, в которую она попала, была спровоцирована ею с самого начала. И она не могла не понимать, чем может закончиться для нее первый в ее жизни опыт эксгибиционизма. Пошлейшая интрижка – вот результат ее глупости и жадности. Убеждая себя в том, что она таким образом работает над собой, избавляется от комплексов, связанных с неуверенностью в своей внешности, она распалила и без того пламенеющего от одного ее присутствия старого человека. Она так переживала по этому поводу, что даже ее пропитанная настоящим человеколюбием поездка в богом забытый провинциальный дом отдыха покрылась налетом фальши и пошлости. Кроме того, уже на подъезде к Саратову она сильно засомневалась в правильности своего решения – каким образом она станет искать следы какой-то там Розмари? Разве это не смешно?
Можно было провести хотя бы день в областном центре, отдохнуть в какой-нибудь гостинице, чтобы перевести дух, отоспаться после ночи, проведенной в душном вагоне, но Дина решила разделаться со своими делами как можно быстрее. А потому, расспросив на вокзале, как добраться до Красноармейска, и выяснив, что, кроме автобусов, туда ходят и такси, разыскала водителя и попросила как можно скорее отвезти ее в «Отрадное».
В машине она закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем. Хотя тень генерала продолжала отравлять ее существование. И зачем они только все испортили? Могли бы оставаться в нормальных, деловых отношениях, просто как хозяин и служанка. А теперь кто она ему? Приходящая шлюха? И ей стало плохо, и ему: как он испугался. Чуть богу душу не отдал, когда понял, чем может закончиться для него этот сексуальный выверт.
– Приехали, – услышала она и проснулась. Машина стояла на залитой солнечным светом заснеженной площадке перед центральным административным корпусом дома отдыха. Тишина, покой, и вокруг – ни души.
Дина расплатилась с водителем, попросила его визитку на случай, если ей понадобится выехать отсюда, и легко взбежала на высокое крыльцо. Она представления не имела, у кого будет расспрашивать о влюбленной паре, принесшей ей столько хлопот. В холле она обнаружила несколько дверей, остановилась перед табличкой «Директор» и постучала. Тишина. Тогда она принялась стучать во все двери подряд – такой же результат. Все ушли на фронт. Увидев в окно идущих куда-то людей, спустилась с крыльца и подбежала к пожилой, уныло бредущей по дорожке женщине в пуховике и белой вязаной шапочке. Спросила, как ей найти директора. Оказалось, что сейчас полдник и все идут в столовую. Она присоединилась к группе отдыхающих – отряд пенсионеров направлялся пить горячее молоко с плюшками. Тоскливое зрелище. И ни одного молодого лица.
В столовой, просторном помещении и тоже полупустом, действительно пахло подгоревшим молоком. И на больших подносах на раздаче на самом деле стояли подносы с булками. Дина подумала, что не хотела бы на старости лет отдыхать в таком вот заведении, среди таких же скучных стариков. Интересно, что же делали здесь пять лет тому назад молодые люди с открытки?
На раздаче она спросила у полной женщины в белом халате, под которым угадывалась толстая шерстяная кофта, где можно найти директора. Ей показали на сидевшую у окна женщину в дубленке. Дина подошла, поздоровалась и спросила, может ли она провести ночь в доме отдыха, не имея на руках путевки.
– Да без проблем, девушка, – ответила директриса, отправляя в рот кусочек булочки. – Платите пятьсот рублей и живите.
Пятьсот рублей за ночь в этой гробовой тишине, среди пенсионеров и этих тошнотворных запахов.
Она решила действовать и достала конверт с открыткой. Показала директрисе.
– Я ищу этих людей. Понимаете, это крайне важно. Я специально приехала из-за границы, мне срочно нужно найти свою сестру.
Она нарочно придумала про заграницу, чтобы дать понять, что ее поездка сюда – дело чрезвычайной важности, и про сестру придумала для пущей важности. И когда уже сказала про сестру, вдруг поняла, что и имени-то ее не знает. Хороша сестрица!
– Понимаете, я даже не знаю ее имени, да и в лицо тоже. Так получилось, нас разлучили в детстве. Словом, пожалуйста, помогите мне найти ее. Знаю только, что в шутку ее звали Розмари. И что она отдыхала здесь вместе с мужчиной пять лет тому назад. Быть может, вы что-нибудь вспомните, ведь это же был Новый год, а молодых людей у вас тут, как я погляжу, не так и много, если не сказать, что совсем нет. Наверняка она записана в журнале регистрации.
Директриса, довольно стройная, с усталым лицом женщина вертела в руках открытку.
