Александр Михайлович Дружинин "Чего не может бог"

Чего не может бог
Александр Михайлович Дружинин

Младшая сестра Кати похищена неизвестным. Похититель – человек с явными психическими отклонениями. Ему не нужен выкуп. Чтобы вернуть сестру, Кате предстоит выполнить 9 странных и унизительных заданий маньяка. Сможет ли она пройти испытание, а также узнать, чего же не может бог?

Александр Дружинин

Чего не может бог

Пролог

«За мной следят».

Мысль стрельнула в мозг, отрикошетила волной холода в грудь.

«Не озирайся! Он не должен видеть, что ты боишься».

Катя ускорила шаг.

«Чёртов урод!»

Треугольная наклейка на витринном стекле парикмахерской «Барбершоп» – третий привет от Вельзевула.

Значок таких же размеров и формы есть и на заднем стекле Катиной «Лады Гранта». Только там на белом фоне нарисована дамская туфелька, а под ней надпись: «Уважай меня!» А этот треугольник ярко-жёлтый, и на нём коричневый череп с костями крест-накрест; внизу отпечатано «я здесь». Жёлто-коричневый стикер походил на гигантского хищного шершня, вцепившегося в стекло прямо над головой сияющего улыбкой импозантного бородача с рекламного постера, так, что Кате казалось, будто бы гадкое насекомое вот-вот вонзит своё огроменное жало в лысину ничего не подозревающего мужика. Третий привет…

Первый Катя получила минут пятнадцать назад, когда трясущейся, как у паркинсонички, рукой наводила тушь на ресницы. Любой нормальный человек в сложивших обстоятельствах выбежал бы из дома, позволив себе, разве что лишь наспех одеться. Но Катя нормальным человеком не была. Она не вышла бы из дому не накрашенной, даже если бы дом горел.

«Блом!»

Звук пришедшего в секретном чате на Телеграм сообщения. Катя, ещё не открыв смартфон, не сомневалась, что от него. От чудовища. От того, кто скрывается под именем Beelzebub (то есть Вельзевул, если по-русски).

Только фото безо всякого пояснения. Жёлтый треугольник с черепом, костями и надписью «я здесь».

«Он конченный псих! Просто преступники так себя не ведут».

До сегодняшнего дня Кате казалось, что маньяки существуют только в кино. Естественно, она допускала, что теоретически где-то имеются их реальные прототипы, но тема эта была столь же далека от неё, сколь далека тема чёрной металлургии от парфюмера или ресторанного повара. И вот теперь… Нет! Такого просто не могло, не должно было случиться с ней. Происходившее казалось дурацким сном. Проснуться бы, сбросить нелепый морок…

Второй привет ждать себя не заставил. Выйдя нетвёрдой походкой из парадной, Катя упёрлась глазами в столб. В обычный серый бетонный столб, что торчал торчком прямо напротив подъезда, через дорожку. Вздрогнула. На столбе, на уровне глаз, жёлтый треугольник с проклятым весёлым роджером. «Я здесь».

«Чёртов урод!»

Он показывает: да, я и правда здесь! Я рядом. Я кружу возле. Ты под колпаком, дорогуша. Бойся меня!

И вот третий привет. Прилепившийся к стеклу мужского салона отвратительный сука-шершень. Черепушка на стикере лыбится издевательски и зловеще, мол попалась ты, дурочка, конец тебе. Я чуток поиграю с тобою, как кошка с мышкой, а потом и сожру.

«Когда он успел прицепить сюда свою хрень? Как я могла не заметить? Куда я смотрела?»

Значит, чёртов урод где-то там, впереди по курсу. Кто он? Катя вглядывалась в прохожих. Может, это вон тот долговязый седеющий тип в длинном до пят плаще? Вот идиот. Чего он в такую жару в плащ вырядился? Профессиональная одежда маньяка? Или вон та гора мяса – браво вышагивающий, будто он на параде, качок в обтягивающей рельеф футболке? Или этот тщедушный прыщавый юнец, похожий на кривенькую карликовую берёзу? А что? Каждый под подозрением.

«Не верти башкой! Не озирайся».

Катя свернула с Невского на Литейный. Полуденное солнце забиралось в зенит. Жаркое и безразличное. Равнодушно пялилось с высоты на прохожих, и будто бы думало: «Кто вы, людишки, в сравнении со мной, светилом, единственным и великим? Пыль, песок, тлен…» А людишки топали себе вдоль проспекта по своим пустячным делам. Деловитые люди-муравьи, суетливые люди-сороки, вальяжные люди-коты, неторопливые люди-левницы…

Повернув на Жуковскую, Катя резко метнулась влево, нырнула под арку, ведущую в Дворик Искусств. Мимо аляповатых граффити, мимо древесного учёного кота с обломанным хвостом, мимо фигурки страшилища-старика с вороном на плече… Здесь прохладно. Пахнет жасмином. Вокруг ни души. Будто вымерли все. Через детскую площадку с ярко-алыми качельками-карусельками. Налево, во дворик с картинами на охряных болезненных стенах. Снова налево, к Литейному, через длинную отсыревшую подворотню. Стоп!

У самого выхода, на обшарпанной стене подворотни, поверх жухлых, выцветших листков объявлений с обещанием отличной работы для активных пенсионеров, броско желтел свеженький треугольник с черепом.

«Я здесь».

Катя остановилась. Сердце выбивало под рёбрами барабанную дробь.

«Как он мог догадаться куда я пойду? Допустим, он видел, что я вошла во Дворик Искусств. Наверняка, видел. Но откуда он знал, что я поверну налево и вернусь на Литейный? С тем же успехом я могла идти прямо, и выйти на Некрасова. Я могла повернуть направо, на Чехова. Да куда угодно! Как он понял, что я пойду именно через эту грёбаную подворотню?!»

По Литейному Катя почти бежала. Сбавила шаг лишь дойдя до Кирочной. Пошла по ней, к пересечению с Чернышевского. Новых приветов от Вельзевула на пути её больше не наблюдалось. Оторвалась?

Остановившись у входа в метро зло прошипела: «Пшёл к чёрту», – и сжав челюсти и кулаки сделала шаг вперёд.

Она проехала всего одну станцию, сойдя с поезда на «Маяковской». На выходе из метро в Телеграм пришло сообщение.

«Нарушаешь», – извещал Вельзевул.

От метро «Маяковская» Катя снова пошла по Невскому, к пересечению с Литейным, к тому месту, где была три четверти часа назад.

Поравнявшись с углом Торгового дома, она встала, как вкопанная. На розоватой стене Булочной № 89 жёлто-коричневым гнойником липнул проклятый знак. Катя могла поклясться, что его не было здесь, когда она впервые сворачивала на Литейный.

Это представлялось невероятным. Ясно, что подонок видел, что она села в метро. Но как он мог предугадать, что она выйдет на Маяковской? Что она снова пойдёт к Литейному. Как он смог оказаться здесь раньше неё?

«Чёртов урод!»

И тут зазвонил мобильник.

«Удивлена? – спросил уже знакомый, и уже такой ненавистный голос. – Ладно, девочка. Прогулка закончена. Возвращайся домой».

1

Кошмар начался рано утром, когда Катя, с гудящей от употреблённых за ночь коктейлей головой, ввалилась в прихожую.

Ленкиных кроссовок на месте не было. На обувной полочке лежал её телефон.

«Лена!» – позвала Катя.

Ответа не последовало.

Сбросив изрядно намучившие ноги туфли на высоченных шпильках, Катя двинулась по направлению к Лениной комнате.

«Ленка!» – рявкнула она по дороге.

Двенадцатилетнее чудовище не откликалось.

Влетев в Ленины апартаменты, Катя обнаружила её кровать пустой и заправленной.

«Так-так-так, – Катя растирала виски пальцами, чувствуя, как липкая тревога переползает из груди в горло, – она, наверное у, как их? Семеновых. У Светки своей заночевала».

Эта мысль успокоила Катю. Не то чтобы совсем, но достаточно для того, чтобы встать под душ, смыть потерявшую свежесть косметику, а после нырнуть под одеяло и мгновенно задрыхнуть без задних ног. Поиском Ленки она займётся, когда проснётся. Хотя, вряд ли это понадобится: Ленка к тому времени, и сама вернётся. Катя в этом почти что не сомневалась.

Ссора произошла накануне вечером. Вечером пятницы. Чем должен заниматься в это время молодой и свободный работающий человек? (Да даже немолодой и несвободный работающий человек. Да даже, как Катя, пока не работающий человек?) Вопрос риторический. Но сестрица была не согласна.

– Катя, не ходи ты сегодня в свой «Веник», – ныла Ленка страдальческим голосочком.

– «Совок», – поправила её Катя.

– Мне страшно, – гундосила Ленка.

– Тебе двенадцать лет уже. Здоровая дылда. Постыдилась бы! – урезонивала сестру Катя. – Что с тобой за ночь случится? Ты ж дома у себя, а не в криминальном районе Мехико.

– Дядька страшный в дверь сегодня звонил, я же тебе говорила, – Ленка округлила глазёнки. – Чёрный весь. С бородищей такой. – Расставив руки почти что на ширину плеч она показала, какая у него была бородища.

– Ты, дорогая моя, мозги-то мне не парь, – Катя смерила сестру язвительно-насмешливым взглядом. – Не было никакого дядьки.

– Быыыл! – не унималась Ленка.

– Хватит уже! – Катя нервно натягивала на пятку бретельку от туфельки.

– Если уйдёшь, я папе с мамой позвоню, и скажу, что ты меня на ночь одну оставила, когда дядька страшный к нам в дверь ломился, – с вызовом заявила сестра.

В ход пошла тяжёлая артиллерия.

– Ах ты, дрянь! – Катя закипала. – Папа с инфарктом в реанимации лежит, а ты ему, значит, наябедничаешь?

– Если уйдёшь, я всё ему расскажу, – повторила Лена с напором. – И если папе стане хуже, то это из-за тебя будет.

Кате стоило титанического усилия, чтобы не залепить сейчас по этой манипулирующей, наглой, залитой истеричными слёзками рожице. Но она, сняв с вешалки сумочку, лишь бросила холодно: «Мне плевать». И направилась к двери.

Она не успела коснуться ручки, как перед ней, проявив проворство оборзевшой молнии появилась Ленка, преграждая путь.

– Тогда я тоже уйду.

В её чёрных глазёнках больше не было мокрой жалости. Они, как два репья, кололи ненавистью.

– Уйду, и буду ходить всю ночь, пока меня не убьют.

– Ну-ка дай, – Катя рукою отстранила её от дверной ручки. Распахнула дверь настежь. – Выметайся!

Ленка не мешкая выскочила в проём, стремглав понеслась по лестнице вниз.

Мобильник её остался на полке для обуви.

«Телефон возьми!» – крикнула ей вслед Катя.

Ленка даже не обернулась.

Ленка – Катино наказание. (Неизвестно, правда, за что). Наказание глобальное и локальное, временное и перманентное.

«Ты же на десять лет старше! – сокрушалась мама. – Я думала, ты ей как мать будешь».

Вот уж дудки! Катя не собиралась иметь детей. Тем более, таких противных, как Ленка.

«Да, мать, эгоистку вырастили…», – вторил папа маме.