– Как? Ты забираешь мою девчушку? А мы-то с ней как раз собирались… – Мартин выпятил нижнюю губу, соорудив таким образом плаксивую мину.
– У Майи один кавалер – папа, – сказал Патрик и пощекотал носом шею малышки.
Та зашлась от смеха. Он устроил ее в коляске поудобнее и отдал честь.
– Пока! – попрощался Патрик, пытаясь разобраться, чего ему больше хочется – уйти или остаться.
Она была в отчаянии. Какой сегодня день? Понедельник? Или уже вторник? Бритта нервно мерила шагами гостиную. Это было невыносимо – чем больше она старалась что-то вспомнить, тем быстрее ускользала нить. Когда сознание немного прояснялось, ей начинало казаться, что достаточно небольшого усилия – и она с этим справится, заставит мозг подчиниться воле. Но понимала, что это не так – ее интеллект распадался, она быстро теряла способность запоминать, различать факты, лица, время.
Нет, все-таки понедельник. Сегодня понедельник. Вчера приходили дочки со своими семьями, они ужинали вместе. Значит, вчера было воскресенье. А сегодня – понедельник. Она остановилась и вздохнула с облегчением. Маленькая, но победа. Сегодня понедельник.
И вдруг полились слезы. Он присела на край дивана, обитого тканью с мотивом в стиле Йозефа Франка[1 - Йозеф Франк – известный австрийско-шведский архитектор и дизайнер, один из пионеров функционального стиля. (Здесь и далее прим. перев.)]. Они с Германом вместе выбирали… вернее, она выбирала, а он одобрительно хмыкал, чтобы доставить ей удовольствие. Если бы она предпочла оранжевую обивку с зелеными пятнышками, он бы тоже хмыкал, так же одобрительно. Герман, да… А где он, собственно? Она беспокойно провела пальцем по цветочному орнаменту дивана. Она же знала, где он. Бритта легко вызвала в воображении его шевелящиеся губы – он ясно и определенно сказал, куда идет. Даже повторил несколько раз: я иду… а куда? Та же самая история… все ускользает, факты играют с ней в прятки, словно издеваются.
Она судорожно вцепилась в подлокотник. Я должна вспомнить, надо только сосредоточиться. Внезапно ее охватила паника – где Герман? Он ведь не говорил, что ушел надолго. А вдруг он уехал? А вдруг он вообще ее бросил? Что же он говорил… Боже мой, только бы вспомнить, что он говорил. Эти шевелящиеся губы… Надо проверить, на месте ли его вещи. Бритта резко вскочила с дивана. Ей почему-то не хватало воздуха. Страх, страх… что же он сказал?
Бритта заглянула в гардероб и немного успокоилась – все пиджаки, свитера, сорочки оказались на месте. Но она по-прежнему не знала, где муж. Не могла вспомнить, что он сказал, уходя.
Она легла на кровать, поджала ноги, обхватила их руками и горько заплакала. Ее мозг тает. Секунда за секундой, минута за минутой. Кто-то безжалостно стирает жесткий диск ее памяти – и она ничего не может с этим поделать. Она совершенно беспомощна.
– Вот и вы! Погуляли, как я погляжу, на славу, долго вас не было!
Эрика подхватила дочку, и та чмокнула ее в щеку, правда промахнулась – поцелуй повис в воздухе.
– На славу… а почему ты не работаешь?
Эрика вздохнула.
– Это всегда так… Начать очень трудно. Сижу смотрю на дисплей и жую ириски. Если так будет продолжаться, к последней главе буду весить не меньше центнера. – Она помогла Патрику раздеть Майю. – Знаешь, я не удержалась. Начала читать мамины дневники.
– Интересно? – Патрик был рад, что не последовала просьба описать долгую прогулку в деталях.
– Как тебе сказать… В основном бытовые подробности. Я прочла всего несколько страниц. Почему-то не хочется читать все подряд… Может, чаю выпьем?
– Еще бы! – Патрик повесил одежду на вешалку и последовал за Эрикой в кухню.
Майя сразу потопала к ящику с игрушками. Через несколько минут Эрика поставила на стол дымящиеся кружки с чаем. Они уселись друг напротив друга.
– Ну давай… рассказывай. – Эрика пристально уставилась на Патрика.
Слишком хорошо она его знала – взгляд исподлобья, пальцы, выбивающие дробь на столе… Что-то он явно не хотел или не решался ей поведать.
– Что рассказывать? – спросил Патрик с вполне достойно, как ему показалось, разыгранным недоумением.
– Знаешь, голубой глаз не поможет. Что ты скрываешь? – Она отхлебнула глоток чая. Ей почему-то смешно было смотреть, как он изворачивается.
–
…
– Что – ну? – Эрика мысленно устыдилась, что испытывает некое садистское удовольствие, глядя на его смущение.
– Кое-что случилось, пока мы гуляли…
– Что-то я не заметила… Одежда чистая, руки-ноги целы… Что же такое случилось?
Патрик отпил чаю и взял печенье, чтобы выиграть время на подготовку презентации.
– Ну… мы шли к мельнице Лерстена и встретили моих коллег…
Она молча ждала продолжения.
– К ним поступил сигнал… в общем, они ехали по вызову. В доме по дороге к Гамбургсунду нашли труп.
– Но у тебя же отпуск, с какой стороны это тебя должно касаться? – Эрика поднесла чашку ко рту, но не отпила ни глотка, а вместо этого недоверчиво уставилась на Патрика. – Ты же не хочешь сказать, что…
– Именно… – Патрик опустил глаза.
– Ты взял Майю на место преступления? Повел ее смотреть на труп?
– Да… То есть нет… Конечно нет! Она побыла с Мартином, а я заглянул в дом. Труп был в доме, в библиотеке. А Майя разговаривала с астрами. Во дворе.
Он попытался улыбнуться, но встретил ледяной взгляд.
– Ты взял Майю на место преступления? – повторила Эрика. – Ты заглянул в дом, где был труп? У тебя отпуск по уходу за ребенком! Неужели трудно было сказать, что у тебя отпуск? Что ты сейчас не работаешь?
– Заглянул, и все, – беспомощно произнес Патрик.
Эрика права. У него отпуск. По ребенку. Они должны справляться без него. И конечно, не надо было тащить туда Майю. Кто знает, что происходит в голове у годовалой девчушки, что она запоминает, а что оставляет без внимания.
Придя к этому научному выводу, он тут же сообразил, что сказал не всю правду. Он проглотил слюну и добавил:
– Это убийство.
– Убийство! – почти взвизгнула Эрика. – Убийство! Я не нахожу слов!
– Все, на этом закончено. Пальцем не шевельну. До января я в отпуске. Им это прекрасно известно. Только Майя, честное слово!
– Смотри, – тихо проворчала Эрика.
Если бы она сказала это слово чуть погромче, получился бы львиный рык. Она отвернулась, изображая гнев, но любопытство взяло верх. Эрика немного успокоилась.
– И где это? Кто убитый?
– Ни малейшего представления. Большой белый дом – если идти от мельницы, первый поворот направо.
Эрика посмотрела на него внимательно. Выражение лица у Патрика было странное.
– Большой белый дом? Сруб?
Патрик попытался вспомнить, как выглядел дом, и кивнул.
– Сруб. На почтовом ящике фамилия Франкель.
– Я знаю, кто этот человек. Вернее, эти люди. Аксель и Эрик Франкель. Ты же знаешь! Эрик Франкель – это ему мы отнесли эту нацистскую медаль на экспертизу.
Патрик остолбенел. Как он мог забыть? К тому же Франкель – такая редкая фамилия.
Майя весело болтала сама с собой в гостиной на языке, понятном во всем мире только ей одной.
Они вернулись в отдел только к вечеру. Приезжал криминалист Турбьёрн Рюд со своими помощниками. Они основательно зафиксировали все, что можно было зафиксировать, и уехали. Покойника увезли – теперь дело за судебными медиками. Пусть колдуют.
– Ничего себе понедельничек, – вздохнул Мельберг, выходя из машины в подземном гараже.
– Да уж, – согласился Йоста. Он никогда не бросал слов на ветер.
Когда они вошли в помещение, Мельберг едва успел уловить мелькнувшую тень, как через секунду пес уже облизал ему физиономию, опершись лапами на плечи.
– Кончай! – рявкнул Мельберг.
Пес опустил уши и, понуро виляя задом, поплелся в приемную к Аннике. Ладно, хоть одна душа ему искренне рада. Мельберг вытер лицо тыльной стороной ладони и проворчал что-то для порядка. Йоста с трудом сдерживал смех.
У себя в кабинете он, все еще похохатывая, уселся за стол – и вздрогнул от удивления, услышав хорошо знакомый крик.
– Эрнст! Эрнст! Иди сюда!
Йоста удивился. Эрнста уволили уже довольно давно, и он не слышал ни слова, что тот собирается вернуться на работу.
– Эрнст! Кому сказано – иди сюда!
Йоста высунул нос в коридор. Мельберг, красный от злости, показывал на что-то на полу. Рядом, поджав хвост, стоял понурый пес.
– Эрнст! Что это?!
Пес изо всех сил пытался сделать вид, что не понимает, о чем речь. Но кучка на полу говорила сама за себя.
– Анника! – заревел Мельберг.
Секретарша отдела появилась ровно через две секунды.
– Оп-ля, – сказала она весело, – несчастный случай. Дорожное происшествие.
Пес благодарно на нее посмотрел и подошел поближе.
– Дорожное происшествие! Эрнст накакал на пол!
Тут уже Йоста не удержался и прыснул. Попытался прекратить, но засмеялся еще сильней, да так заразительно, что смешливая Анника тоже захохотала.
– Что у вас происходит? – с любопытством спросил подошедший Мартин. За спиной его стояла миниатюрная Паула.
– Эрнст… – Йоста задыхался от хохота. – Эрнст наложил кучу.
Мартин непонимающе уставился на Йосту, но когда тот перевел взгляд с аккуратной кучки на полу на Мельберга, все стало ясно.
– Ты что, назвал щенка Эрнстом? – Ему тоже стало смешно.
Теперь не смеялись только готовый вот-вот взорваться Мельберг и ничего не понимающая Паула.
– Потом объясню, – успокоил ее Мартин и суставом указательного пальца вытер слезу в углу глаза. – Неплохо придумано, Бертиль!
– Что ж, посмеяться тоже не грех. – Мельберг принужденно улыбнулся. – Анника, проследи, чтобы все было убрано… Невозможно работать.
Он проворчал что-то и уселся за письменный стол. Пес несколько раз перевел глаза с Анники на Бертиля, потом решил, должно быть, что гроза миновала, и, помахивая хвостом, подошел к новому хозяину.
Остальные удивленно переглянулись. Что-то этот приблудок нашел в их начальнике, чего они, очевидно, не заметили.
Весь вечер она думала об Эрике Франкеле. Эрика была не особенно хорошо с ним знакома, но одно несомненно: Эрик и его брат Аксель составляли неотъемлемую часть общественной жизни в Фьельбаке. «Докторские сыновья» – их так и называли в городке, хотя прошло уже не меньше пятидесяти лет с тех пор, как их отец работал здесь врачом, и не меньше сорока, как он ушел из жизни.
Сравнительно недавно она была у них. Братья жили в старом родительском доме, оба не женаты, и у обоих одно и то же хобби – пламенный интерес к нацистской Германии, хотя у каждого по-своему.
Эрик преподавал историю в старших классах, а после ухода на пенсию продолжал собирать коллекцию, посвященную нацизму. Аксель, старший брат, был как-то связан с центром Симона Визенталя. Она слышала, что у него во время войны были какие-то крупные неприятности.
Сначала она позвонила Эрику и рассказала о своей находке, подробно описала медаль и спросила, не может ли он помочь выяснить ее происхождение – она нашла ее в вещах покойной матери. Помнится, ее ошарашила его реакция. Он долго молчал. Она несколько раз крикнула «алло!» в трубку: решила, что он куда-то ушел. Потом Эрик странным тоном попросил принести ему медаль, чтобы он мог на нее посмотреть. Ее это почему-то насторожило – долгое молчание, странная искусственная интонация. Но она ни слова не сказала Патрику – решила, что все себе напридумывала. Тем более что, когда она приехала, все прошло довольно буднично. Эрик вежливо ее встретил и пригласил в библиотеку. Она показала ему медаль. Он с умеренным интересом повертел награду в руках, потом долго разглядывал в лупу и попросил разрешения временно оставить у себя – ему, как он сказал, надо собрать кое-какую дополнительную информацию. Конечно, конечно, в этом весь смысл.
Он показал ей свою коллекцию. Со странной смесью страха и интереса Эрика разглядывала предметы, так тесно связанные с жутким недавним прошлым. Наконец решилась спросить: почему человек, очевидно ненавидящий это прошлое и все, что с ним связано, окружил себя вещами, ежеминутно о нем напоминающими?
Эрик ответил не сразу. Он задумчиво водил пальцем по фуражке с эмблемой СС, формулируя ответ.
– Как бы вам сказать… Я не очень верю в человеческую память, – сказал он наконец. – Без напоминаний, без вещей, которые можно потрогать или хотя бы посмотреть на них, мы легко все забываем… особенно то, что хотим забыть. Это собрание напоминаний. И еще кое-что… Мне очень не хотелось бы, чтобы на эти вещи кто-то смотрел другими глазами. С восхищением…
Эрике показалось, что она поняла его мысль. А может быть, и не совсем. Она пожала ему руку, поблагодарила и ушла.
А теперь он мертв. Не просто мертв – убит. Может быть, вскоре после ее посещения. Патрик сказал, что старик там сидел мертвый все лето. Точно неизвестно, но, скорее всего, так.
И теперь она опять вспомнила поразившие ее при первом разговоре интонации Эрика.
– А ты не знаешь, медаль нашли?
Патрик удивленно уставился на нее.
