Она была красива, но не той худосочной красотой, которую сейчас насаждают повсюду. Нет, она была воплощением истинной красоты. Проститутка с таким лицом – золотое дно: несмотря на все унижения, она постоянно выглядит чистой и невинной. Главным недостатком моей работы было неотступное чувство гнетущего бессилия. Я хорошо знал, что с девушками и женщинами делают все, что угодно. Насилуют, избивают. Выбрасывают в окно. В кого мы превратились, если считаем красоту дурным качеством?
Я был уверен, что Даша не сама выбросилась из окна – у нее попросту не хватило бы сил пробить стекло своим телом. Однако гостиничный номер, в котором это случилось, был пуст. Я несколько часов допрашивал постояльцев и сотрудников гостиницы, имевших доступ на этаж. Когда задержанные толстосумы пожаловались начальству, мне на смену прислали инспектора. Я повел его в пустой номер на девятнадцатом этаже, попытался объяснить ситуацию.
Он не стал меня слушать, и тогда я решительно попятился к двери, неотрывно глядя на окно. На город внизу. Инспектор понял, что я собираюсь сделать, и заорал, приказывая остановиться. Я с разбегу бросился к окну – хотя бы для того, чтобы увидеть выражение лица инспектора, но он успел преградить мне путь, прежде чем я врезался в стекло.
Это был второй из трех проколов, которые в конце концов привели к сенсационным новостям на первых полосах газет. К моему полному позору. К тому, что никакой другой работы мне больше не светило.
Смерть Даши признали самоубийством. Расследование проводить не стали.
С тех пор я в Битхэм-Тауэр не был.
4
– Сержант уголовного розыска Конвей, – представилась женщина, протягивая руку для рукопожатия.
Мы ждали в вестибюле, а ее коллега разговаривал с девушкой-администратором. Вел себя слишком фамильярно для сотрудника Особого отдела. Со стороны огромной вращающейся двери донесся взрыв хохота – в вестибюль вошли какие-то типы в смокингах и принялись танцевать под люстрой размером с солидный легковой автомобиль. Я мечтал, чтобы она на них свалилась.
Конвей кивнула на своего напарника:
– Чего он с тобой так?
Тот как раз отошел от стойки администратора и направился к нам. Конвей тут же напустила на себя безразличный вид.
Лифт бесконечно долго поднимался на этаж с пентхаусами – в ту часть башни, где я прежде не бывал. Напарник Конвей воспользовался магнитной картой, которая давала доступ на этот высший уровень.
Приглушенная мелодия «My Heart Will Go On»[3 - «Мое сердце не перестанет биться» (англ.).] из «Титаника» постепенно смолкла, потом с новой силой взвыла с самого начала. Кабину лифта, как и все остальное в здании, украшали зеркала и до блеска отполированная сталь.
Я рассматривал свои ботинки.
Лифт остановился на сорок пятом этаже. С драматическим свистящим шорохом раздвинулись двери. Механический голос занудливой училки еще продолжал вещать, а меня уже крепко схватили за локоть.
Сержант Конвей осталась у лифта, а мы пошли по длинному коридору, оформленному с изысканным минимализмом. Миновали две квартиры – на этаже их было всего три – и приблизились к строгой черной двери. Мой сопровождающий открыл ее магнитной карточкой и провел меня в холл огромной, совершенно безликой квартиры.
В прессе много писали об этих пентхаусах. Поселиться там могли только суперсостоятельные люди. Сама квартира вряд ли стоила своих денег, но платили не за нее. А за то, чтобы жить на высоте пятьсот футов. Чтобы иметь уникальную возможность смотреть свысока на миллионы людей или, если ты достаточно важная шишка, – чтобы они взирали на тебя снизу вверх.
Сумрачный холл подсвечивали неоновые огни города. Три стены зеркального стекла предоставляли панорамный обзор.
– Садись, – сказал угольно-серый человек.
Я остался стоять.
– Ладно, сейчас он к тебе выйдет. – С этими словами он повернулся и пошел к двери. Отворил ее ровно настолько, чтобы пройти, и тихо, но тщательно закрыл за собой.
Похвальная осмотрительность.
Я сразу же подошел к двери и посмотрел в глазок. Коридор был пуст. Я даже подумал, что мой сопровождающий присел под дверью, но это было бы слишком нелепо.
– Мы одни, Уэйтс.
Я повернулся на голос. Темный силуэт говорившего выделялся на фоне подсвеченного неоновыми огнями неба.
– Фингал откуда? – спросил он с безупречным оксбриджским акцентом.
Я потрогал глаз:
– Я в нужное время попал в нужное место.
– А я уж подумал, что детектив Керник так выражает свою неприязнь.
– Похоже, он расстроился, что его опередили.
– Да, мне тоже так показалось. – Мой собеседник шагнул на свет и улыбнулся. – Позвольте представиться. Дэвид Росситер, член парламента.
Я подошел к нему. Высокий, властного вида. Лет сорока пяти. Одет в строгий классический костюм. Излучает радушие грамотного политика. Он пожал мне руку обеими руками с уверенностью человека, который зарабатывает на жизнь общением с людьми. Ладони его были теплыми, но обручальное кольцо холодило кожу.
– Садитесь, – предложил он.
Я сел, он, чуть помедлив, – тоже.
– Интересно.
– Что, мистер Росситер?
– Я предложил вам левое кресло, а вы сели в правое. Зовите меня Дэвид.
Я улыбнулся и ощутил тупую боль в глазах.
– Вы, наверное, недоумеваете, зачем я пригласил вас, Эйдан…
– Уэйтс, – поправил я. – Вряд ли для того, чтобы поболтать о жизни.
– Что ж, пусть будет Уэйтс. Вы интересуетесь политикой?
– Только из крайней необходимости.
Он снова улыбнулся. Каждый раз, улыбаясь, он смотрел прямо на меня, давая понять, что я как-то по-особенному его удивляю. На фотографиях в газетах он так же смотрел на военных преступников.
– В таком случае мое имя вам вряд ли знакомо.
– Дэвид Росситер, член парламента.
– А что вам известно о моей карьере? – поинтересовался он, напирая на последнее слово.
– Только то, что пишут в газетах.
– Вы, как никто, знаете, что не следует верить газетам. Коррумпированный детектив Эйдан Уэйтс…
Я невозмутимо продолжил:
– Ваш отец был членом парламента и неплохо на этом заработал. Вы же оказались более идеалистичны – ваш брат уже вовсю занимался большой политикой, а вы еще промышляли адвокатурой. Женились рано и удачно. Хотя, полагаю, неудачно жениться на наследнице водочной империи сложновато.
Снова улыбка.
– Вы пришли в политику в непростое время. Тори не были у власти четыре года до вашего прихода и еще четыре – после. И все же вы повысили авторитет старой гвардии. Не ходили по струнке, выступали за однополые браки, боролись за права женщин. Поддерживали иммиграцию. То есть проявляли ровно столько смелости, сколько нужно, чтобы попасть в кабинет правительства. Никто не удивился, когда вас назначили министром юстиции – вы ведь профессиональный юрист. Полагаю, не последнюю роль сыграло то, что вы хороший семьянин и отец двух очаровательных дочерей.
– Вам впору писать мою биографию… – Росситер осекся, заметив, что у меня дрожат руки, встал, подошел к бару в углу комнаты и налил два бокала коньяка.
– Спасибо, – сказал я, когда он протянул мне один.
– А у вас какие политические предпочтения? – спросил он, снова усаживаясь в кресло.
– Неопределенные.
– Колеблетесь?
– Политическая стратегия не решает тех проблем, с которыми сталкиваюсь я.
Росситер пригубил коньяк, посмаковал, проглотил.
– Вы предпочитаете спасать не весь мир, а конкретных людей?
Я кивнул:
– Типа того.
Он поерзал на месте:
– А что, если я расскажу вам об одном таком человеке? Которого очень нужно спасти?
– Есть много достойных людей, которые лучше меня справятся с этой задачей.
– Как я уже говорил, я не верю газетам.
Я отпил коньяка.
– Я бы сделал все возможное, однако с этим наверняка справится и ваш бравый малый в коридоре. Вероятно, дело не такое уж трудное.
Похоже, ему понравился мой ответ.
– Видите ли, Уэйтс, вы – единственный, кто может мне помочь. Вы знаете, кто такой Зейн Карвер?
Я не ответил.
– Сегодня утром я беседовал с вашим шефом, Паррсом, – продолжал Росситер. – Прекрасный человек.
– А почему я только сейчас об этом слышу?
– Вы неплохо маскируетесь. Детектив Керник несколько часов вас искал.
– Да-да, не привлекая излишнего внимания. В бумере.
– Извините. Сотрудники Особого отдела лучше ориентируются в благополучных кварталах.
– А я – в неблагополучных.
– Поэтому вы и здесь…
– Я не вправе обсуждать Карвера, пока не поговорю с суперинтендантом Паррсом.
Росситер пристально посмотрел на меня, достал из кармана пиджака телефон и протянул мне.
– Лучше вы сами, – сказал я.
Он улыбнулся, отыскал номер в списке контактов и нажал «вызов». По своему обыкновению Паррс ответил сразу же.
– Ваш человек у меня, – сказал Росситер. – Выглядит соответствующе. Ведет себя очень убедительно. При исполнении, но от выпивки не отказался. Однако не желает обсуждать дела, пока не переговорит с вами. – Он снова протянул мне телефон.
– Сэр.
– Уэйтс, – глухо рыкнул суперинтендант Паррс и с раскатистым шотландским акцентом продолжил: – Окажите министру всяческое содействие. Поговорим завтра.
Он повесил трубку, и я вернул телефон Росситеру.
– Итак, Зейн Карвер, – напомнил министр.
– Наркодилер.
– Зачем он вам?
– Чтобы выйти на остальных, если повезет.
– Вам велено подобраться к нему поближе?
– По-моему, задание вот-вот изменится.
Росситер промолчал.
– Карвер преуспевает потому, что он такой один. Бизнесмен среди отморозков. Моя задача – сыграть на этом.
– И как же?
– Есть три способа. Если грамотно надавить на него, он может сдать других дилеров. Он не самый влиятельный и не самый умный из них, но может подставить кого-нибудь покрупнее. Или сообщить, кто из полицейских работает на него. И самое интересное: возможно, он просто крышует.
