У Званцева вопрос был серьезный:
– Ну хорошо, перелечу я, сбегу. А что дальше? Бомбить завод бесполезно. Основное производство под землей, внутри горы. Ты же сам мне сказал, что англичане отказались от воздушных налетов.
Петр тяжело вздохнул.
– Ты прав. Я и сам думаю над этим. У тебя есть на этот счет какие-нибудь мысли?
Званцев чуть подумал и ответил:
– Пожалуй, есть. Слушай, ты ведь мне говорил, что у «Саламандры» крылья деревянные?
– Говорил, и что?
– Но ведь не было случая, чтобы к главным воротам подходил состав с древесиной. Только низкие платформы, на которых что-то основательно укрыто брезентом.
– Ты прав.
– Значит, крылья к «Саламандре» делают где-то на стороне.
Петр потер виски, начинающие седеть.
– Слушай, а ведь это мысль!
– А если это мысль, то давай отложим побег, пока ты не разведаешь все о заводе-изготовителе крыльев.
– Что ж, попробую. В первую очередь надо осторожно поговорить с машинистами. Завод обслуживают четыре железнодорожные бригады: две чешских и две немецких.
Через три дня Петр сообщил Игорю, что железнодорожный состав, перевозящий крылья к месту сборки новых реактивных самолетов, базируется где-то в районе городка Быстрица, расположенного в Чешских Татрах.
– А где конкретно? – спросил Званцев.
Петр отрицательно покачал головой и ответил:
– Это установить не удалось. Машинисты принимают уже готовый груженый состав. Из каких мест его подают, они не знают.
– Значит, в районе Быстрицы. Это уже кое-что, – сказал Званцев. – Ну а с тобой что будет? Ведь если я сбегу, то тебя сразу арестуют!
– Не волнуйся. Через несколько минут после взлета твоего самолета меня в Хинтербрюле не будет.
– В Прагу, домой?
– Нет, туда опасно. Поеду в Быстрицу. Там у меня любимая женщина. Кстати, если с тобой все будет нормально, и тебе или кому-то из ваших доведется быть в этой самой Быстрице, то я помогу.
Глаза Званцева горели.
– Быстрица, конечно, не Прага. Но все-таки где тебя там искать?
Петр на всякий случай огляделся по сторонам и ответил:
– Запомни, улица Яна Гуса, шестнадцать. Это почти у самого леса. Пароля нет. Надо просто спросить Петра.
Теперь было дело только за побегом. Он удался! А результат? Холодный вонючий сарай и приговор, который последует завтра.
Званцев, охваченный воспоминаниями, резко поднялся, выругался, пнул сгоряча пустое ржавое ведро и сжал кулаки. Ну почему ему никто не верит, не желает его выслушать? В контрразведке Смерш и военной прокуратуре вроде бы должны служить государственные люди. Однако у них все мысли в одном направлении. Они хотят посадить или поставить к стенке как можно больше врагов. Теперь известно, каких именно. Секреты настоящего противника их не интересуют.
Да еще эта бывшая его супружница, в прошлом комсомольский деятель. Черт ее сюда принес. Она только разбередила память о мае тридцать восьмого. Хорошее было время, не вернуть его.
Много лет спустя, будучи уже солидным мужем, Игорь Николаевич Званцев, ведущий инженер одного из крупных авиационных заводов, ловил себя на не самой простой мысли. Тридцать восьмой год, повсюду аресты, черные воронки по ночам, суды, процессы, расстрелы, а он с радостью вспоминал тот май. Что так? Почему? Возможно, по самой простой причине. Он был тогда молодым.
Часть вторая
Май тридцать восьмого
В тридцатые годы социалистический Советский Союз и капиталистическая Чехословакия активно сотрудничали в военно-технической сфере. Чешские заводы «Шкода» и «ЧКД», оснащенные новейшим оборудованием, были сравнимы по своим возможностям с немецкими гигантами «Крупп» и «Тиссен». Заводы «Шкода» специализировались на производстве самых различных видов артиллерийских орудий. СССР, осуществлявший тогда перевооружение Красной армии, был заинтересован, в первую очередь, в горных орудиях и тяжелых гаубицах.
В то же время советские конструкторы создали отличный для своего времени скоростной бомбардировщик «СБ-2». Он очень нравился чешским военным, поскольку развивал скорость до 424 км/ч, превосходил самые быстрые самолеты, имевшиеся в этой стране. В результате в начале 1937 года было подписано соглашение, по которому «Шкода» передавала Советскому Союзу лицензию и техническую документацию на изготовление горных пушек «С-5» в обмен на право производства советского бомбардировщика «СБ-2». Предполагалось, что в Чехословакии будет изготовлено порядка 160 таких самолетов.
Но производство разворачивалось очень медленно. Тогда чехословацкие военные решили приобрести в СССР 60 самолетов «СБ-2». В конце апреля 1938 года, перед самым первомайским праздником в СССР для их получения прибыла достаточно внушительная делегация.
Игорь Званцев окончил Московский авиационный институт, стал инженером и получил направление на подмосковный завод, выпускавший помимо других самолетов скоростные бомбардировщики «СБ-2». При заводе работал аэроклуб, в котором учились летному делу не только молодые рабочие и инженеры этого предприятия, но и молодежь городка, на окраине которого оно располагалось.
В те годы авиацией болели миллионы представителей советской молодежи. «Комсомолец – на самолет!», «Трудовой народ, строй воздушный флот!», «Все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц». Эти лозунги, слова песни знал каждый. Число аэроклубов росло по всей стране в связи с тем, что при бурно развивающейся авиационной промышленности ощущалась острая нехватка авиаторов.
Ликвидировать такое несоответствие правительство решило через сеть аэроклубов такой организации, как ОСОАВИАХИМ, Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству. Первичную подготовку летчиков было решено осуществлять без отрыва от работы или учебы.
Денег на аэроклубы государство не жалело. Появлялись учебные самолеты, строились ангары, ремонтные базы, общежития для обслуживающего персонала. В то же время требования к людям, желающим стать курсантами – учлетами, как их называли, – предъявлялись очень строгие, причем не только по состоянию здоровья. Кандидатам для поступления необходимо было помимо медицинской пройти еще и мандатную комиссию, состоящую из председателя, то есть главы аэроклуба, представителей ОСОАВИАХИМа, ВЛКСМ, ВКП (б) и НКВД. Нужно было заполнить анкету и предъявить характеристику с места работы или учебы.
Игорь Званцев прошел все указанные комиссии, будучи еще студентом, и с середины первого курса стал посещать Тушинский аэроклуб. В канун защиты диплома он получил удостоверение летчика-инструктора, которое очень пригодилось ему во время работы на авиазаводе. Инженерам, работавшим еще и инструкторами летного дела, неплохо доплачивали к основному заработку.
В тот теплый предмайский день Званцева вызвал к себе секретарь парткома предприятия Трясогузкин. На заводе и в аэроклубе этого человека знали все, побаивались, но и уважали.
Его предшественник вместе с замом и рядом руководящих работников завода был арестован полгода назад. Став секретарем парткома, Трясогузкин гневно клеймил этих врагов народа. Но справедливости ради нужно сказать, что при нем аресты на заводе прекратились, даже несмотря на то, что в его кабинет частенько наведывался человек в форме старшего лейтенанта НКВД. Видимо, он приносил на согласование планы по врагам народа.
Однажды люди, сидевшие в приемной, услышали сквозь неплотно закрытую дверь, как Трясогузкин решительным голосом произнес:
«Ну да, арестуешь ты еще двадцать человек, а кто работать будет?»
Сотрудник НКВД вышел и хлопнул дверью.
На следующий день многие на заводе уже знали, что нынешний секретарь парткома своих в обиду не дает. Еще люди шептались, что Трясогузкина могут арестовать, как и его предшественника. Но обошлось.
Дело заключалось в том, что Трясогузкин, парторг ЦК ВКП (б), имел возможность позвонить по прямому проводу лично товарищу Сталину. Так и сделал, сказал, что аресты срывают план по выпуску самолетов. После этого сотрудник НКВД на заводе не появлялся.
Грузный, небольшого роста, в полувоенной форме, с орденом Красного Знамени на груди, Трясогузкин каждый день наведывался в цеха и заводские службы, давал ценные указания, а часто просто мешал работать. Заходил он и на летное поле, там, прямо как заправский инструктор, начинал руководить полетами. Никто и ничего не мог ему возразить.
Когда Званцев переступил порог кабинета, Трясогузкин восседал за массивным столом с тремя телефонами.
– Вот что, Званцев, – начал он, хмурым взором окинув молодого инженера. – Ты, вообще-то, у нас на плохом счету, человек недисциплинированный, несдержанный, но летчик толковый, да и по инженерному делу вроде бы нареканий нет. К тому же немецкий знаешь. К нам тут прибыли чехи за самолетами. Среди них есть молодые летчики. Они хотят увидеть наш аэроклуб. Поручаю это тебе. Покажи им наши учебные самолеты, ангары, классы, свози в Москву на первомайскую демонстрацию. Пусть знают, как счастливо живут советские люди.
– Товарищ Трясогузкин, а почему я на плохом счету? – осведомился Званцев. – Вы же сами сказали, что я неплохой летчик и инженер.
Трясогузкин всегда злился, когда его называли по фамилии, а не по должности. Сам он был небольшого роста и полным, недолюбливал тех, кто являлся ему противоположностью, то есть высоких и худых. Игорь Званцев относился к числу именно таких людей.
Поэтому Трясогузкин довольно резко проговорил:
– Ты что, забыл, как на низкой высоте пролетел над колхозным рынком? Люди и лошади от шума кидались в стороны. Зачем колхозников распугал?
– Что они, самолета не видели?
– Не философствуй!
– Но я не хотел никого пугать. Так уж получилось.
– Получилось!.. Знаем мы вас. Все вы хотите Чкалову подражать! А с Махневым?.. За что ты ему врезал по физиономии?
– Он пьяный был, приставал к девушке-курсанту. При этом обозвал ее…
– Я знаю, как он ее обозвал. Однако рукоприкладство по отношению к своему товарищу, летчику-инструктору совершенно недопустимо. Тем более что он старше тебя. Это тебе не царские времена! Ты хоть извинился?
– И не подумаю.
Трясогузкин ругнулся, тут же обмяк и заявил:
– Ладно, забирай своих чехословаков, да только не натвори снова чего-нибудь.
Но натворить пришлось.
Все три чехословацких летчика были как на подбор, выше среднего роста, светловолосые, улыбчивые.
Самый старший из них по званию первым шагнул навстречу и подал руку.
– Лейтенант Петр Шнайдер!
– Званцев Игорь, летчик-инструктор, авиационный инженер.
Услышав фамилию, Петр Шнайдер поневоле вздрогнул. В глазах у него появилось не то удивление, не то страх. Но это секундное замешательство осталось для Игоря незамеченным.
Затем Шнайдер представил двух своих товарищей – Томаша Чаславского и Ярослава Гонзу. По-русски они говорили слабо, зато Петр изъяснялся на редкость хорошо, почти без акцента.
Первомайская демонстрация в Москве не особо впечатлила гостей. Их интересовали самолеты, аэроклуб. Званцев поводил их по территории, показал учебные классы тактики, навигации, двигателей, класс электрооборудования. В огромной аудитории находился «У-2» с полностью оборудованными кабинами летчика и штурмана, служивший тренажером для начинающих курсантов.
Потом они подошли к стенгазете «Самолет». Чехословацкие летчики всматривались в фотографии курсантов в летной форме, переглядывались, улыбались. Текст стенгазеты, написанный от руки, Петр разбирал с трудом. Пришлось Званцеву пересказывать ее содержание.
Потом все прошли на летное поле, осмотрели вышку для прыжков с парашютом и наконец-то направились к самолетам. Новейших «СБ-2» в аэроклубе не могло быть, зато учебные «У-2» имелись в немалом количестве. Некоторые из них стояли прямо на летном поле. Ангаров для всех не хватало.
– «У-2» представляет собой одномоторный двухместный биплан, то есть самолет с двумя парами крыльев в параллельных плоскостях, с фюзеляжем из дерева. В хвостовой части он обшит полотном, – не торопясь, с расстановкой пояснял Званцев гостям, а Петр Шнайдер переводил его слова. – Стабилизатор и хвостовое оперение съемные, шасси трехстоечное, неубирающееся, с амортизатором из резины. Мотор воздушного охлаждения, сто двадцать пять лошадиных сил, винт двухлопастной. – Званцев замолчал и окинул взглядом своих слушателей, мол, понятно вам или нет?
Но было видно, что чехословацкие гости все понимают благодаря Петру Шнайдеру, который оказался очень даже неплохим переводчиком.
И Званцев продолжил:
– Самолет создан для первоначального обучения летчиков, но может быть использован как транспортный или санитарный. Он прост в управлении, надежен и, что особенно важно, легко выводится из штопора.
При слове «штопор» гости переглянулись. Званцеву было ясно, что они, пилоты, конечно же, знают, что это такое, но с переводом оказалось сложно. Пришлось Игорю пояснять жестом.
Молодые чехословацкие летчики слушали его внимательно, задавали вопросы. Особенно усердствовал Томаш Чаславский. Его интересовало буквально все – от устройства самолета и организации аэроклуба, до того, какое пиво предпочитают летчики. Поскольку, кроме «Жигулевского», другого пива Званцев не знал, ответ его был очевиден.
Петр Шнайдер тоже иногда о чем-то спрашивал, но выглядел каким-то сосредоточенным. Похоже было на то, что он обдумывал что-то свое, совершенно личное.
Ответы на вопросы в учебном классе – хорошо, но Игорь чувствовал, что этого мало. Чехословацким летчикам хотелось увидеть самолет в небе. Пришлось Званцеву, летчику-инструктору, переодеть гостей в экипировку курсантов.
Когда они снова вышли на летное поле, ближе всех к ним стоял тот самый «У-2», на котором еще вчера вечером летали летчики-курсанты. Поэтому Званцев выбрал именно этот самолет.
– Далеко собрался? – послышалось у него за спиной.
Игорь обернулся. Перед ним стоял дежурный по аэроклубу Михеев. Михеичу, как любовно называли его здесь, было под пятьдесят. Авиационным техником он служил еще в империалистическую, не раз летал, самолеты знал очень хорошо. Правда, пилотирование ему нынче уже не разрешали, возраст сказывался, да и нога побаливала. Человек он был одинокий, а потому часто подменял многих на дежурстве в праздничные дни.
– Нашу технику желаю показать гостям, – ответил Званцев.
– А почему они в шлемах и комбинезонах? Учить будешь?
– Их учить не надо, они опытные летчики.
– Это те самые, которые из Чехословакии прибыли к нам за самолетами?
– Ну да, они и есть.
Тут Михеич вдруг ударился в воспоминания:
– Всадили в меня две пули эти твои чехи и словаки в восемнадцатом под Самарой. До сих пор правая нога ноет.
– Две пули, говоришь? Очевидно, одну всадил чех, а другую – словак?
Кустистые брови Михеича сдвинулись.
– Смеешься, паршивец! Я ведь за тебя в Гражданскую воевал, за то, чтобы не было буржуев на нашей земле.
Званцев совсем развеселился.
– Ох, спасибо тебе, дорогой Михеич, за доброе дело. Только вот Гражданская война давно закончилась.
