Ответ моей бабушки Роузи: «Когда тебе в задницу засунули зонтик… и открыли его».
Это был хороший ответ. И она дала его так быстро, как будто с ней такое и правда случилось. Может, это казаки сделали. А может, дедушка.
Моя другая бабушка объединяла в себе все лучшие черты нашей семьи. Баба Микки была еврейкой из Южной Каролины (это как быть баптистом). Однажды после семейного ужина она сказала: «Вы все так много шутите!» И после короткой паузы добавила: «Шутки, конечно, все тупые».
Бристоль, штат Коннектикут, был промышленным городом, который не производил вещи, – на заводах делали штуки для других штук: провода, пружины, подшипники. Спросите любого бристольца, каково там жить, и они скажут: «Это как город из «Охотника на оленей». Я никогда не мог понять, имеют они в виду Вифлеем или Сайгон.
Но для меня Бристоль всегда был Спрингфилдом. Очень многие детские впечатления оттуда вдохновили меня на «Симпсонов». В одной из самых первых сцен самой первой серии Гомер проигрывает сыну партию в скрэббл, после чего швыряет игру в камин. Отец моего друга сделал именно это. Его звали Мистер Бернс, между прочим. Ларри Бернс. Много лет спустя мы сделали серию, где появляется незаконнорожденный сын Мистера Бернса (озвученный Родни Дэнжерфилдом). По удивительному стечению обстоятельств, сценарист этой серии Йен Макстон-Грэхем назвал персонажа Ларри Бернс. По еще более удивительному стечению обстоятельств, художники нарисовали персонажа как точную копию отца моего друга.
Я рассказал реальному Ларри Бернсу, что мы создали персонажа с его именем и внешностью. Он не особо впечатлился: в Бристоле всем плевать на шоу-бизнес. Но после того, как он умер, я узнал, что настоящий Ларри Бернс скупил всех игрушечных Ларри Бернсов в Америке. Возможно, он создавал армию клонов.
Как многие комики, в юном возрасте я вдохновлялся «Шоу Дика ван Дайка». Но я не хотел стать Диком, симпатичным телевизионным сценаристом, женатым на еще более симпатичной Мэри Тайлер Мур. Я хотел стать Моури Амстердамом, забавным шкетом из сериала, женатым на полной блондинке и постоянном шутившим шутки, но особо не занятым ничем другим.
Всех своих детских целей я успешно достиг.
Кино я тоже любил, особенно фильмы братьев Маркс. То есть ничего необычного. Еще я был фанатом одного из их сценаристов, Эла Босберга, знаменитого «сценарного доктора». Считалось, что Босберг был неспособен написать отличный сценарий, зато гениально доводил до ума чужую работу. Почему-то я сразу знал, кем мне суждено стать: не писателем, а переписывателем. Когда друзья моих родителей спросили, кем я хочу стать, когда вырасту, я так и сказал – сценарным доктором.
«Ой, как это мило, – ответили они. – Он хочет быть доктором, как папочка!»
«Не доктором, дебилы вы сельские. Сценарным доктором!» – буркнул я.
Моя писательская карьера началась в третьем классе. Наша учительница мисс Борверк вдохновила меня на первое стихотворение:
Наша учительница мисс Борверк
Каждый день ведет урок.
Ладно, это не Эмили Диккинсон, но мне было восемь лет, чего вы хотите вообще!
Каждый раз, когда я приходил из школы, мама спрашивала, что интересного проходили на уроке. Я говорил: «Ничего». Пока она не ответила: «Вы каждый день проходите ничего! Ну-ка, чтобы завтра мне все подробно рассказал!»
Но на следующий день ничего интересного не проходили. Когда мама спросила, как школа, я запаниковал и в отчаянии сказал: «Сегодня в класс зашла собака, а мисс Борверк выкинула ее в окно».
Такой ответ ее удовлетворил. Поэтому на следующий день, когда ничего интересного опять не проходили, я сказал: «Сегодня мисс Борверк кидалась в детей шариками из промокашки».
А на следующий день: «Мисс Борверк перед всем классом сняла трусы».
Я не отдавал себе отчета в том, что мама всему этому верила! Она позвонила директору и сказала: «Ваша учительница мисс Борверк – сумасшедшая».
Когда директор сделал мисс Борверк выговор за трусы, она огрызнулась: «Я не ношу трусов!» В итоге мисс Борверк наорала на директора, директор наорал на мою маму, мама должна была бы наорать на меня. Вместо этого она купила мне коробку карандашей и пачку бумаги и сказала: «Раз уж ты выдумываешь истории, то хотя бы их записывай».
С тех пор я выдумываю истории…
Включая всю эту сагу про мисс Борверк. Такого никогда не было.
Попались!
Следующие три истории про учителей – абсолютная правда, но, видит Бог, лучше бы была неправда.
Один учитель, которому нравилась моя писанина, говорил: «Следуй своей мечте». Через год его арестовали за следование его мечте.
Другой учитель сказал мне: «Будь тем, кем всегда хотел быть». Через шесть лет я встретил его в бостонском салат-баре. Он был моим официантом. Может, именно им он «всегда хотел быть». Но это поднимает интересный философский вопрос: сколько чаевых оставлять человеку, изменившему твою жизнь?
Ответ: 17 процентов.
Наконец, в колледже была такая миссис Дефео, консультант моего факультета, которая кромсала мои студенческие публикации и переписывала все шутки. Это отлично подготовило меня к карьере на телевидении.
Однажды я написал пародию на нашу рубрику «Студент месяца» – героем был очевидно поехавший парень, предлагавший изменить школьные цвета на «черный и темночерный».
Миссис Дефео исправила на «черный и синий». «Не понимаю, как ты упустил такую очевидную шутку!» – сказала она.
«Потому и упустил! – взвыл я. – Потому что это очевидная шутка!» «С таким подходом тебя в юмористы не возьмут».
Каждую ночь я молился Богу, чтобы он наказал миссис Дефео за преступления против юмора.
Через год она выиграла миллион долларов в лотерею.
Бог всегда слышит мои молитвы, но делает прямо противоположное.
Это была обычная районная средняя школа, и я был единственным евреем из полутора тысяч учеников. Тем не менее моя мама говорила: «Ты должен встречаться только с еврейками».
Я ответил: «Мам, под определение подходишь только ты».
Так мы и встречались. Все было неплохо, но ее дети меня ненавидели.
В 1990 году, когда я получил за «Симпсонов» первую «Эмми», я попросил жену сделать фотографию, которую потом отправил в городскую газету Бристоля. Через три дня на ее первой полосе появился мой портрет в смокинге в обнимку с «Эмми». Подпись гласила: «Местный мужчина уверяет, что получил награду».
Вперед, в Гарвард!
Если бы Гарвардский университет вдруг провалился в огромную дыру в земле, я бы подумал: «Бедная огромная дыра в земле!» Я провел в Гарварде четыре года и возненавидел это заведение. И не один я: в 2006 году газета Boston Globe опубликовала рейтинг университетов по параметрам «общественная жизнь» и «интересные занятия». Гарвард занял пятое место… с конца. Потрясающе.
Я с трудом мог представить четыре более скучных института, чем Гарвард. Но потом я увидел рейтинг. Вот эти четыре института:
– Гуантанамский технологический;
– Чернобыльское ПТУ;
– Калифорнийский университет в Алеппо;
– Корнелл.
Преподаватели Гарварда были отстраненными, а предметы – эзотерическими (хотя они и научили меня словам «отстраненный» и «эзотерический»). За четыре года студенчества я научился трем вещам:
1. Как открыть бутылку шампанского.
2. Как сделать бульбулятор из яблока.
3. Как есть все с майонезом (оказывается, он очень вкусный, а у нас в доме его никогда не было).
Поступая в колледж, я знал латынь и арифметику. Через четыре года я забыл и то и другое. Благодаря яблочному бульбулятору.
В Гарварде я старался как-то развлекаться. На первом курсе я стендапил в институтском конкурсе талантов. После шоу судья сказала: «А ты смешной». Так что я на ней женился. Это был последний раз, когда я выступал со стендапом.
Кроме меня в конкурсе талантов был только один комик, парень по имени Пол, который шутил вот так:
ПОЛ: А сейчас выжившие в техасской резне бензопилой сложатся в пирамиду!
ЗРИТЕЛИ: Фу-у-у-у!
После мероприятия я ему сказал: «Пол, комедия – это реально не твое». Он послушал моего совета, занялся драмой и создал популярнейший сериал «Доктор Хаус». Пол с тех пор заработал миллион долларов, а я нет-нет да и стащу пакетик кетчупа из KFC.
Короче говоря, из Гарварда я вынес только две по-настоящему ценные вещи: мою прекрасную жену Дениз и пачку библиотечных книг. И то, и то хранится в спальне.
ЗРИТЕЛИ: Фу-у-у-у!
«Гарвардский пасквилянт»
Почему я вообще поступил в Гарвард? Когда я подал документы, я знал об этом университете две вещи:
1. Там учился Терстон Хауэлл III, бестолковый миллионер из «Острова Гиллигана». (Моим соседом по общаге был Терстон Хауэлл IV.)
2. Там выпускался юмористический журнал «Гарвардский пасквилянт», к которому я хотел иметь отношение.
Тогда, в семидесятые, «Пасквилянт» не был известен как инкубатор талантливых комиков. На самом деле за первые сто лет существования у журнала было всего четыре знаменитых сотрудника: Роберт Бенчли, Джордж Плимптон, Джон Апдайк и Фред Гуинн – чувак, игравший Германа Мюнстра (да, правда!). То есть после «Пасквилянта» прославились забавный парень, скучноватый парень, серьезный парень и Франкенштейн.
К «Пасквилянту» стали относиться по-другому после того, как выпускника по имени Джим Дауни наняли писать первый сезон Saturday Night Live (где он прижился на четыре десятка лет). Джим позвал с собой двоих друзей из «Пасквилянта», те привели своих друзей, и в итоге к концу девяностых десятки «пасквилянтов» заполонили телевидение и кинематограф. Джим Дауни был чем-то вроде смешного нулевого пациента. В Голливуде нас сейчас столько, что нас называют «пасквилянтской мафией» – довольно оскорбительно… для мафии. У них хотя бы есть кодекс чести.
Когда в 2016 году вручали «Эмми», четырьмя из шести номинированных комедийных сериалов руководили выпускники «Пасквилянта» («Вице-президент», «Силиконовая долина», «Мастер на все руки», «Несгибаемая Кимми Шмидт»), а остальные два были ими придуманы. В номинации «Лучший комедийный сценарий» четверо из пяти номинантов, включая победителя, были нашими выпускниками.
Люди из «Пасквилянта» везде – например, в каждом вечернем шоу («Феллон», «Киммел», «Корден», «Колберт», «Ежедневное шоу» и, разумеется, «Конан»). Они составляют до 30 процентов сценаристов всех ключевых комедий недавнего прошлого: «Сайнфелд», Saturday Night Live, «Леттерман» и «Офис». В анимации они работали над «Бургерами Боба», «Футурамой», «Гриффинами» и, разумеется, «Симпсонами». Наша первая авторская группа, нанятая выпускником Стэнфорда Сэмом Саймоном, наполовину состояла из «пасквилянтов». С тех пор над сериалом работало еще около сорока выпускников Гарварда, включая одиннадцать президентов «Пасквилянта».
Но каким образом журнал, основанный в девятнадцатом веке, готовит авторов к карьере на телевидении? Потому что, по чистой случайности, конкуренция за место в «Пасквилянте» устроена точно так же, как на телевидении. От студентов-претендентов требуют написать шесть юмористических публикаций за восемь недель – это учит соблюдать сроки и быть плодовитым (два фундаментальных телевизионных навыка). Как и на ТВ, конкуренция жесточайшая – каждый год свои силы пробуют сто авторов, а проходят – семеро. Наконец, как и на ТВ, процедура абсолютно нечестная – почти никого из претендентов не выбирают с первого раза. Мне потребовалось два захода; Дэйву Мэнделу, превосходному шоураннеру, год от года получающему «Эмми» за «Вице-президента», понадобилось пять. Легендарному комику Элу Фрэнкену журнал вообще отказал – это доказывает, что проще избраться в (и впоследствии вылететь из) американский Сенат, чем быть принятым в «Гарвардский пасквилянт». Чтобы стать частью журнала, вы должны быть уверенным в себе, упорным и немного поехавшим. В точности как телевизионный сценарист.
Когда вас берут в штат, будь то «Пасквилянт» или ситком, вы начинаете делать следующее: просиживать задницу в комнате, набитой весельчаками, и есть дерьмовую еду. В обоих случаях вы целыми днями (и часто ночами) треплетесь, шутите и оттачиваете свое остроумие.
Один из парадоксов заключается в том, что, хотя «пасквилянты» пишут отличные сценарии для телевидения, их издание ужасно. Я никогда не понимал причину, но «Гарвардский пасквилянт» – плохой журнал сегодня; был плохим, пока я был его президентом; был плохим, когда им управлял Роберт Бенчли. Полсотни лет до него он был плохим и расистским. Обо всем этом вы сможете прочитать в моей следующей книге – «Пятьдесят лет смеха: Сто сорок лет «Гарвардского Пасквилянта».
Гарвардский ужин Конана О’Брайена
«Майк и Эл пришли в редакцию «Пасквилянта», а мы закатили им роскошный ужин. Это даже была не моя идея, но шеф-повар решил, что, поскольку я был президентом «Пасквилянта», на ужин надо подать исключительно картошку. Это все, что было в меню: картошка. И я помню, что Майк и Эл конкретно взбесились, потому что они реально пришли поужинать. Мы пытались подать это как концептуальную находку, а они такие: «Где, на хер, мой лобстер?». А мы: «Вы, что, шуток не понимаете?» А они: «Нет, мы взрослые люди, и мы пришли на ужин, мы тупо голодные». Многие годы после этого Майк Рейсс психовал по поводу картофельного ужина. Но он, кажется, мне отомстил. Несколько лет назад я пришел в гости в его нью-йоркскую квартиру, и он налил мне кошерного вина из пакета. Который, кажется, стоял на солнце с момента, когда Форд был президентом. Так что он меня проучил».
(ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА: По-моему, отличное было вино.)
В 1982 году я поучаствовал в пародии «Пасквилянта» на журнал People в трех лицах. Я сыграл братьев Доставучих, которые достают людей за деньги. Карикатуру на заднем плане нарисовал будущий сценарист «Симпсонов» Джефф Мартин.
Глава третья
Шутейки за копейки
Шел апрель моего выпускного года, и никаких карьерных планов у меня не было. Казалось, что раз уж я отучился в Гарварде, Бог все устроит. И они так и поступили. (Я политеист.)
Прорыв случился, когда мне позвонил Тэд Манн, редактор «Национального пасквиля». В период своего расцвета «Национальный пасквиль» был единственным рупором язвительного, взрослого юмора в Америке; он был как The Onion, The Daily Show и Saturday Night Live в одном флаконе. Тэд сказал: «Мы читали ваши публикации в «Гарвардском пасквилянте» и хотели бы пригласить вас на работу».
«Вы читаете «Гарвардский пасквилянт»?» – пораженно спросил я.
«Годами уже читаем, – ответил он. – Но там раньше не было ничего интересного».
Заодно они наняли моего соседа по общежитию и соавтора Эла Джина. Так что через месяц после выпускного мы переехали в Нью-Йорк и поселились в Сохо, в шикарном лофте над шляпным заводом. В «Национальном пасквиле» у нас был свободный график; мы писали что хотели и зарабатывали по 22 500 долларов в год. Сегодня кажется, что это немного, но в 1981 году это все равно было очень мало.
Мы с Элом быстро отличились публикацией под названием «Судья Тергуд Маршалл: Как смотреть грязищу». Звучит нелогично, но факт: в восьмидесятые годы Верховный суд был вынужден отсматривать огромное количество порнографии в рамках дел, связанных с Первой поправкой к Конституции. Некоторые судьи отводили глаза во время просмотров, другие вообще их бойкотировали. Судья Тергуд Маршалл приносил поп-корн!
Это была дурацкая, издевательская статья, где мы приписали Тергуду много сомнительных шуток типа: «Феликс Зискер, пососи мою сосиску» и «Скажите медведю, что я тут единственный черный и волосатый». Мы небезосновательно думали, что Тергуд никогда этого не прочитает. Но если уж прочитает, то ему наверняка понравится!
Десять лет спустя, когда Маршалл скончался, его некролог был опубликован на первой полосе Los Angeles Times. Первый абзац рассказывал, что он был первым афроамериканцем, назначенным в Верховный суд. Второй абзац – о его карьере юриста и нашумевшем деле «Браун против Совета по образованию». Уже в третьем абзаце говорилось: его настолько взбесила публикация в «Национальном пасквиле», что Маршалл инициировал расследование ФБР в отношении журналистов. То есть да, где-то на меня заведено дело.
Хоть нам и нравилась работа в «Национальном пасквиле», мы с Элом мечтали о чем-то большем. Поэтому после работы мы садились за другие проекты – наброски книг, пилоты для ТВ – в надежде, что что-нибудь выстрелит. Однажды мы даже написали сценарий для рок-звезды Мита Лоуфа. Когда мы принесли текст мистеру Лоуфу (так его надо было называть), его секретарша сказала: «Приходите на следующей неделе, и мы дадим вам пять тысяч долларов».
Мы пришли на следующей неделе… а мистер Лоуф исчез. Офис стоял пустой. Насколько я помню, они заколотили окна досками на случай, если я приду за гонораром. и окажусь зомби.
Это была моя первая работа в кинематографе.
Последняя работа в кинематографе была в 2016 году. Я продал оригинальный сценарий очень известному продюсеру, обладателю «Оскара». Он до сих пор должен мне 250 000 долларов. Мораль такова: «Успех не измеряется в заработанных деньгах. Он измеряется в количестве людей, готовых вас на эти деньги напарить».
Через десять месяцев после того, как мы начали работать в «Национальном пасквиле», нас с Элом позвали в Голливуд писать шутки для новой комедии. Об этом фильме вы, возможно, слышали. Он называется «Аэроплан 2: Продолжение». Возможно, вы его смотрели – это настолько ужасная комедия, что она получила награду во Франции. (В последнее время отношение к фильму изменилось. Кто-то недавно прислал мне подкаст, в котором его нахваливает Квентин Тарантино, а ведущий постоянно переспрашивает: «Вы точно имеете в виду «Аэроплан 2»?»)
По поводу фильма нам позвонил его сценарист и режиссер Кен Финкельман. Сначала он хотел привлечь наших друзей Тома Гэммила и Макса Просса, но они были заняты и порекомендовали нас. (Возможно, вы помните их по первой главе: они отказались от работы в «Симпсонах» и порекомендовали нас.) Финкельман позвонил в воскресенье вечером; в понедельник утром мы уволились из «Национального пасквиля», отменили аренду квартиры и помчались в Голливуд. Наша квартирная хозяйка не без горечи, как мне показалось, отправила в Лос-Анджелес единственную коробку с нашими пожитками – там были зимние куртки.
