Лена Сокол "Наглец"

– Да?

Я – сама невинность.

– Вы сумочку забыли на столике.

– Что? – Не сразу понимаю, о чем идет речь. – Я? Ох… надо же… ну я и растяпа, – прикусываю губу, заглядывая в лицо незнакомцу. – Спасибо вам… огромное…

– А… Аркадий. Вы… уже уходите? – решается спросить он, вытирая потные ладони о брюки.

Задумчиво пожимаю плечами.

– Скучно одной… – печально вздыхаю.

– Может, хотите мне компанию составить? – жестом он указывает на барную стойку.

Изображаю мучительное сомнение.

– Я… даже не знаю…

Вижу, как он не хочет этого говорить, но половой зуд побеждает жадность:

– Позвольте угостить вас?

Его коньячный выхлоп забирается мне прямо в ноздри и вызывает тошноту.

– Что вы пили?

– «Маргариту», – застенчиво говорю я, прижимая к себе клатч.

– Прошу вас, – открывает мне дверь, пропуская вперед.

Как галантно.

– Спасибо, – нечаянно виляю бедрами.

– Вы тоже здесь остановились? – тяжело дышит в затылок.

– Да, в двести семидесятом, как вы угадали? – бросаю через плечо, возвращаясь к столику.

– Просто предположил.

– Я – Света, кстати, – поворачиваюсь и крепко сжимаю его огромную ручищу.

– Очень приятно…

Через час он уже дышит мне в шею, продолжая щедро заливать вонючее пойло в огромную жабью глотку. Каждый раз, когда наш боец проводит удачный тейкдаун, мы отмечаем это новым тостом: Аркашка – целой рюмкой, я – глотком.

– Ты удивительная, – шепчет он, придвигаясь поближе.

Огромное пузо царапает пуговицей рубашки край стола.

– Спасибо, – задерживаю на нем взгляд все дольше, улыбаюсь все шире, прикосновений не сторонюсь.

Мы знаем, что завтра разъедемся в разные города, и нам вряд ли есть что терять. Отчаянно посылаю ему свои сексуальные флюиды.

– Я на секундочку, – говорю, потеревшись плечом о его грудь. – В уборную.

Ловким движением возвращаю портмоне в карман его пиджака.

– Жду! – восклицает он, словно верный, но пьяный рыцарь.

Оставляю на столе клатч – знак высшего доверия. Возле туалета незаметно, прямо на ходу передаю банковскую карту брату. Пусть снимет с нее все, что имеется, оставив придурку только на чай и на аспирин, чтобы было чем подлечиться с похмелья.

Когда возвращаюсь, вижу, насколько затуманен взгляд моего спутника. «Ах ты, мой престарелый донжуан, быстро дошел до кондиции».

– Слушай, я подумала… – задыхаясь, шепчу ему на ухо.

– Я – только за, – глаза загораются, он хватает со стола бутылку.

Мы покидаем бар, хихикая словно школьники. Покачиваясь, добираемся до лифта. «Ну что, в бой, Светочка? Сейчас тебе придется нырнуть в чан с маргарином».

Когда оказываемся в кабине, он набрасывается, тараня липким, холодным языком мой рот и стискивая толстыми клешнями мои бедра. Страстно отвечаю ему «взаимностью». На вкус этот мешок с дерьмом, как вчерашний холодец, – чесночный и тошнотворно кислый прямо до тошноты.

Он вжимает меня в стену, продолжая с завидным упорством исследовать языком мои десны и зубы. С радостью и облегчением отпрыгиваю, едва только лифт замирает на втором этаже.

Когда створки разъезжаются, хватаю мужчину за галстук.

– Давай ко мне, – выдыхаю и качаю головой. – Нет. Лучше к тебе. Ну!..

Тяжело дышащий толстяк напоминает осла, которого ведут на рынок. Послушно спешит по коридору, не забывая меня лапать. Судорожно открывает дверь в номер и вталкивает внутрь.

– Погоди, налей вина, – шепчу, когда Аркаша начинает чуть не с мясом выдирать пуговицы на пиджаке. – Пить хочу.

– Хорошо. – Ему трудно прийти в себя, но он делает усилие.

Проходим на середину комнаты. Его руки сильно трясутся от вожделения.

– Позволь мне, – предлагаю.

Забираю бутылку, ставлю на столик бокалы. Полагаю, что он будет только рад передышке: ему ведь еще нужно сожрать волшебную синюю таблеточку. Старички-разбойнички всегда так делают: сообразив, что у них выгорит, и уже совсем скоро, торопятся незаметно принять допинг для своего молоточка, который без посторонней помощи уже совсем не стучит.

Воспользовавшись моментом, бросаю в один из бокалов порошок, который достаю из лифчика. Завтра придурок будет меня благодарить, что это всего лишь снотворное, а не пурген. Было бы невесело уснуть и обделаться одновременно, да еще и с капитальным стояком.

Беру бокалы, оборачиваюсь и вижу, что урод уже облачился в длинный белый халат.

– О-о-о… – играя бровями, улыбаюсь, – какой ты сейчас… сексуальный.

Протягиваю бокал.

– Да-а-а… – раскрасневшийся, потный Аркаша ревет как медведь.

Берет вино и опустошает бокал залпом. Умница. Отставляет его на столик, надвигается на меня.

– Ты сводишь меня с ума… – шепчу я и пячусь.

– Иди сюда, – бормочет он и… распахивает халат.

Останавливаюсь. С неудовольствием замечаю, что то ли боец мне попался крепкий, то ли таблеточка уже начинает действовать, но старый, сморщенный, синеватый молоточек неумолимо оживает. Продолжаю изображать ответное желание, кусаю губы.

Решительно бросаюсь вперед и толкаю его на кровать. Толстяк падает, халат распахивается сильнее, но выхваченный одним ловким движением пояс уже находится у меня в руках.

– Сыграем по моим правилам, – произношу я загадочно.

Запрыгиваю сверху и быстро привязываю его руку к поручню кровати.

– Так тебе нравится, да, Светочка? – спрашивает он, шамкая губами. – Давай! Разбуди моего зверя! Потрогай его!

И я замечаю, что Аркашка уже слегка дезориентирован.

Хватаю галстук, висящий на спинке стула, и прихватываю им вторую руку толстяка. Жирдяй довольно улыбается: агрегат заработал на полную мощность, встал по стойке смирно и просится в дело всеми своими двенадцатью сантиметрами.

– Ну что? – интересуюсь, сидя на нем так, чтобы он мог чувствовать своим прибором жар между моих разведенных ног.

Легонько покачиваюсь из стороны в сторону, позволяя поверить, что все еще впереди.

Хозяин улыбается, кивая. Член довольно подрагивает.

– Твоей жене тоже понравится, – произношу я с усмешкой.

Его полузакрытые веки колышутся. Кажется, что-то идет не по плану, но он еще не понимает, что конкретно. Люблю именно этот момент: выражение лица у него, как у наивного младенца, который не понимает, почему отобрали сиську.

– Ч-что? – Аркаша не перестает улыбаться.

Но даже его сморщенные яйца умнее – они испуганно поджались.

– Вот что, – достаю телефон, встаю и делаю несколько снимков. – Скажи «сыр», придурок. А если станешь меня искать, фотки разойдутся по всему Интернету.

Вялые попытки выпутаться из «веревок» перемежаются с попытками тупо открыть глаза.

– Баю-бай, Аркадий, – веселюсь я, наслаждаясь картиной.

Гора жира спит, член бодрствует.

Прячу телефон. Быстро прохожусь по тем местам, где могла оставить отпечатки, и протираю поверхности платком. Достаю тонкие перчатки, надеваю, аккуратно вынимаю чемодан, проверяю содержимое. Наличка, часы, прочая ценная мелочь – все складываю в пузатенький клатч. Подхожу к двери, поднимаю банковскую карту – брат просунул ее под дверь. Возвращаю на место, в бумажник этого хмыря.

Можно было бы еще снять трусики и подложить в чемодан, скажем… засунуть в его свитер в качестве подарка для женушки, но на мне сегодня мои любимые – красные с кружевом, и очень не хочется их лишаться.

Еще раз оглядываю номер, затем тело спящего мужчины. Ослабляю узы, чтобы он легко мог распутаться утром, и выскальзываю в коридор. Иду, стараясь не попадаться в поле зрения камер. Толстяк вряд ли заявит на меня, но осторожной нужно быть всегда. Спускаюсь по лестнице, поправляя волосы. На душе спокойно, такое умиротворение, даже сердце не колотится бешено. Просто штиль. Ка-а-а-айф…

Покидаю отель, выхожу на набережную, снимаю туфли и некоторое время иду босиком, любуясь волнующимся морем: волны поблескивают в свете луны, точно мятая фольга. И только через пару километров поднимаюсь к дороге и ловлю такси. Высаживаюсь, но не возле дома, а в соседнем квартале. По дороге до съемной квартиры изредка оглядываюсь, хотя и так знаю, что никого нет. Сработано было чисто.

Дома неспешно снимаю парик, платье, смываю макияж. И уныние возвращается ко мне вместе с тем образом, который смотрит на меня из зеркала. И снова передо мной – одинокая девчонка, брошенная, раздавленная и растоптанная. Пытающаяся мстить, а на деле просто посыпающая солью собственные раны.

Выхожу на балкон, сажусь на пол, подтягиваю колени к груди и закуриваю. Всхлипываю, выдыхая терпкий дым.

Мечтаю, что когда-нибудь эта боль меня покинет. И я перестану звать его ночами. В груди не будет болеть от мыслей, которые упрямо стучатся в голову. Когда-нибудь он меня отпустит. И я его отпущу.

Поднимаю с пола кожаный кошелек.

Вспоминаю парня с пристани. Крепкий такой, лицо кирпичом, будто весь мир ненавидит. «Злой блондинчик» – так называю его про себя. Уж он-то явно не столь мерзкий на вкус, как толстяк Аркадий. У него красивые, правильной формы, по-женски пухлые губы. Целоваться с ним, должно быть, сплошное удовольствие…

И чем он меня зацепил?

Не знаю.

Открываю его бумажник и снова проверяю отделения. Ни фото, ни карточек, ни скидочных карт. Ничего. Человек без истории, без лица – вот он кто.

Но разве так бывает?

3

Глеб

Я никогда в последний раз не выдыхаю перед тем, как идти на дело. Собран и сосредоточен с первой же секунды. Если ты влез в это с головой, значит, должен быть готов: ведь на любом этапе напряженной канители может случиться что-нибудь и тебя запросто снова упекут за решетку.

Что поделать: выбранный мной путь не для отчаянных и сильных духом – не стоит приукрашать и романтизировать. Благородством здесь и не пахнет, потому что мы не Робин Гуды и никому награбленное не раздаем. Наше первое правило – думать только о себе, и ни о ком больше.

Таковы профессиональные аферисты.

Каждый из моих ребят талантлив и с легкостью нашел бы себе применение в обычной жизни, но с той дороги, которую они (и я) однажды для себя избрали, не так легко теперь свернуть, потому что руководит нами азарт – настоящая охотничья страсть. Ослепительно яркая, порой безумная и крайне опасная.

Мечтатели или глупцы, но мы реально верим в то, что возможно все. Нам недостаточно того, что предлагает система. Всегда хочется лучшего, недоступного. И мы совершенствуемся, идем вперед, становимся умнее в попытках раздвинуть рамки обыденного.

Трудно сказать, что такое азарт, пока не попробуешь его на вкус. Но если попробовал… вряд ли получится остановиться. Это самый доступный и действенный наркотик из существующих. Он отключает все чувства: стыд, благоразумие, сожаление и даже инстинкт самосохранения.

Мы играем по-крупному. И ставим на кон все, что имеем. В том числе и собственную жизнь.

Мы с Максом небрежно оглядываемся, прежде чем спуститься по лестнице к неприметной двери, ведущей в бар. Я поправляю галстук, с удовольствием подмечая, что в центре города довольно многолюдно в это время, но вряд ли кому в голову придет заглядывать в заведение «только для своих», работающее без вывески. Нам лишние свидетели сегодня не нужны.

Толкаю дверь. В помещении накурено. Тускло сияют потолочные светильники, и мрачные малиновые стены становятся темно-фиолетовыми. Подвальная коробка без единого окна при таком освещении кажется еще меньше и теснее – душный гроб, пугающе давящий на мозги. Но посетителям, которые посмеиваются, обсуждая что-то с ярко выраженным южным акцентом, явно все нравится.

– Добрый вечер, господа, – приветствую собравшихся, перекидывая чемоданчик из правой руки в левую, чтобы пожать протянутые ладони.

Широко улыбаюсь, всем видом показывая свое расположение, а мой мозг сосредоточенно оценивает ситуацию. В баре нас шестеро: я, Макс, пришедший со мной, хозяин заведения Фил, флегматично протирающий бокалы за стойкой, старичок-эксперт Фридрих Робертович, привлеченный для оценки предмета искусства, Имран – покупатель (крупный бизнесмен с юга), и его телохранитель, напоминающий дятла своим мощным, длинным носом-клювом.