– Нужно молниеносное внутреннее разбирательство! Уже идут какие-то нелепые слухи, и, если всё так оставить, можно весь департамент замазать. Надо назвать вещи своими именами!
Рябов, скрестив руки на груди, задумчиво водил взглядом по потолку.
– У нас происходит страшное ЧП, трагедия настоящая! – не унимался Арутюнов. – Дело открыто по «экстремистскому сообществу», если кто не в курсе. И прятаться в это время на больничном…
– Кто и где прячется? – тихо поинтересовался Андрей, у которого от ярости даже занемели пальцы.
– Перестаньте! – отмахнулся от него Арутюнов. – Хватит вам уже огрызаться. – Он впился взглядом в Рябова. – Сергей Сигизмундович, можно один раз закрыть глаза на то, что Андрей Сергеевич – социолог, и это полное несоответствие квалификационным требованиям на его должности. Но когда он начинает заигрывать с разной внешней шушерой, и это становится достоянием органов… Я предлагаю не тянуть, чтобы к нам заявились с обысками. Андрей Сергеевич сейчас напишет признание, контрразведка его зафиксирует, и дальше по цепочке.
– Я отвечу, – сказал Андрей.
– Нет уж, я закончу! – вскрикнул Арутюнов. – Имейте совесть не перебивать! Из-за ваших художеств нас уже третий день по телевизору полощут! Вы понимаете, что на департаменте теперь «экстремистская» статья?! Что это удар по всему «Микрону» может быть? По Петру Михайловичу, который только знакомится с делами?
– Если бы не ваши известные фокусы с закупками мебели, я бы решил, что вы сумасшедший.
– Да что он себе позволяет! – взвизгнул Арутюнов и так резко дёрнулся из-за своего края стола, что показалось, будто он рискует упасть в конфеты и чайные чашки. – Мне знак почётного работника сам Славский вручал!
– Андрей Сергеевич, прекратите склоку, – подал голос Рябов, – Василий Очирович, успокойтесь, я же вам сказал: мы здесь и собрались, чтобы принять решение.
– Очень на это надеюсь, – выкрикнул Арутюнов и опал на диван. – Вы же понимаете, такое нельзя откладывать!
– Да-да, – сказал Рябов. – Борис Валерьевич, – обратился он к Власову, – что вы думаете насчёт признания?
Власов быстро улыбнулся, отчего его лицо приняло виноватое выражение. Привычным движением он провёл носовым платком по лысине и улыбнулся снова.
– Да я не знаю, что сказать, – произнёс он тихим голосом и слегка развел руками, – неприятности получились серьёзные, уверен, Андрей понимает. Кто виноват – расследование покажет. Конечно, имело бы смысл – на всякий случай – описать свою ответственность. Если вдруг у проверяющих возникнет серьёзный вопрос – мы эту бумагу положим на стол. Нет – Андрей будет жить себе дальше, как ни в чём не бывало.
И он замолчал, выжидательно глядя на Рябова.
Это было серьёзно. Вот теперь ясно, что очень серьёзно. Андрей сообразил, что эти двое уже написали на него и докладную, и характеристику. Правда, что ли, могут впаять «экстремизм»…
Андрей почувствовал, как от напряжения с новой силой начинает ныть бок. Идея, что крайним за произошедшее на концерте сделают именно его, да ещё подверстают к этому тяжкую статью, прежде в голову как-то не приходила.
– Сергей Сигизмундович, разрешите теперь мне, – попросил Андрей.
– С вами, Андрей Сергеевич, мы сейчас останемся и поговорим отдельно, – сказал Рябов. – Спасибо, коллеги, уже позднее время, отпускаю вас по домам.
Арутюнов и Власов встали и, поручковшись с начдепом, исчезли.
– Вот видите, Андрей, что делается, – сказал Сергей Сигизмундович, покачав головой. – Истерика просто.
– Это вы очень точно подметили, – согласился Андрей, сглотнув. – Истерика.
– Мне бы не хотелось, чтобы это как-то отразилось… – Рябов снял очки и задумчиво покусал дужку, – вообще на чём-нибудь отразилось. И вам ведь этого не хочется, правда?
Андрей предпочёл промолчать. Кто знает, к чему клонит Рябов.
– Я с большим уважением отношусь к тому, что вы сделали на своём посту, – продолжал начдеп, – думаю, мало кто внёс такой вклад в укрепление… В укоренение даже имиджа «Микрона», как вы. Но, Андрей, надо понимать, в какой момент мы живём…
Он ещё что-то говорил. О вызовах стране, о невозможности сейчас «притормаживать», о давлении со стороны, особенно после дела Костылева.
Андрей перестал слушать, он душил холод, выползающий из солнечного сплетения. Аккуратно, Андрей Сергеевич. Надо сконцентрироваться. Каждое слово подбирать. Медленно-медленно. Некуда торопиться. Честное слово, некуда.
– Это из-за доноса, который написали эти господа? – спросил он.
Рябов прищурился, как от яркого света.
– Да ну, бросьте, Андрей. Это я вам просто хотел продемонстрировать серьёзность настроений.
Помолчали. Андрей выжидал, стараясь не показать сковавшего его напряжения. Рябов делал вид, что о чём-то задумался.
– Андрей, а вы ведь баловались литературным творчеством, правда? – наконец, спросил начдеп.
Андрей кивнул и непроизвольно улыбнулся.
– Подёнщиной больше.
– Вот, – заявил Рябов, взмахнув перед лицом указательным пальцем как дирижёрской палочкой, – это может быть выходом.
Он предлагал вместо СИЗО – роман. Документальный. О пути корпорации к арсенидному заказу. С правильными акцентами, Минсредмашем и ответственными руководителями. Это хорошее предложение, пояснял он. Исключительное. Но действовать нужно быстро. Сдать дела и перебираться под цокольный этаж – в архив.
– Ещё до запуска? – спросил Андрей, постаравшись по возможности не дрожать голосом.
Рябов выразительно на него посмотрел.
Дальше были мелкие детали. Андрею всё хотелось садануть по столу что есть сил и матерно-дико заорать. Но это было бессмысленно, совершенно бессмысленно. Можно выкатиться со скандалом, но эти сучьи очировичи и потные власовы на радостях только ещё по сто пятьдесят коньячку накатят. И он вместо ора говорил: веско, сухо, вовсе не слушая Рябова и не пытаясь понять смысл собственных фраз. На автопилоте.
– Когда будете работать над текстом, – предупредил напоследок Рябов, – мой вам совет: не забывайте о работе контрразведки. Обратитесь к ним за консультацией ещё до согласования. И вообще – побеседуйте, установите контакт, хорошо?
Начдеп встал с кресла и кивнул, прощаясь. Андрей протянул ему руку – и тут же испугался, что сделал это зря, и Сергей Сигизмундович её не пожмет. Всё же пожал.
До палаты Андрея снова докатили стажёры. Когда перегружали на кровать, сильно дёрнули ногу, долго извинялись. Андрей попросил вытащить из коляски конверт и диски и положить их на тумбочку, а сам закрыл глаза.
Когда он их снова открыл, ему показалось, что у двери стоит какая-то девушка. Андрей сощурился, чтобы рассмотреть её получше, но вокруг плавали только радужные круги.
– Можно к вам? – спросила Алиса Сикорская.
5
Забирайка
– Жалко, что Кати нет, – вздохнул Руся.
Ну да, они с Катей больше всех дружили, конечно. Она иногда утром ему бант на шею повязывала – фиолетовый или зелёный. А он её катал по всему Дому. Больше никого не катал, только её… Вот только зачем Руся это говорит? Катю ведь и остальным жалко. Так не бывает, чтобы остальным не жалко. И Катю, и Ёжика, и Серого Собака… И зачем они только одни наверх пошли? Это неправда, что там Второй фронт. Совсем неправда.
– Давайте уже подниматься, – сказал Сёма.
Яшу оставили внизу. Он всё равно не сможет влезть на баррикаду. Стена из сломанной кукольной мебели, кусков наблюдательных камер и каких-то гнутых ржавых штырей – почти отвесная. А у динозавра только две огромные плоские лапы. Он, конечно, очень хотел бы пойти со всеми, но Сёма сказал, что Яша будет охранять тыл. Сёма не знал, что это за тыл такой, но в фильме про войну, который ему показывали старшие, так говорили про остающихся.
Динозавр обиженно свистнул и отвернулся. Но что же тут поделаешь? Ничего не поделаешь.
Первыми полезли Джек и Сёма. Они гребли всеми лапами, стараясь не осыпаться вместе с розовыми дверками тумбочек и звенящими стёклышками. Получалось так себе, Джек пару раз скатывался в самый низ. Сёма же старался всунуть лапы поглубже в баррикадную кучу. Ему казалось, что это самый надежный способ: тогда лапы уже там как будто что-то держит, и следить надо только за туловищем. В правую переднюю воткнулось что-то небольшое, но злобное. Сёма смотреть не стал, а наоборот, зажмурился и пополз уже совсем как при выключенном солнце. Как во сне.
Он даже испугался, когда под лапами ничего не оказалось, и они зачерпнули воздух. Сёма открыл глаза и увидел, что на растрескавшемся окуляре телескопической камеры прямо перед ним сидит Джек и по обыкновению восторженно пялится по сторонам. И что-то говорит, только голоса у него опять нет. Теперь без ремонта и не будет уже, наверное.
Русю вытягивали вдвоём. Джек пытался аккуратно закусить оранжевую ногу и тащить её рывком, но она всё время выскальзывала. В конце концов, вмешался Яша. Громыхая по пластиковым плитам пола, он подбежал к баррикаде и сильно боднул Русю огромной башкой под зад. Жираф подлетел вверх – и тут уж Сёма с Джеком дёрнули его со всей дури. Руся пролетел над их головами и шлёпнулся на другом краю баррикады.
Тогда Сёма сел и стал смотреть на Комнату мальчиков, которая начиналась на этой стороне. Стеллажи с книгами завешаны зелёными тряпками. Там, наверное, наблюдательный пункт. В стенке круглого пуфика проверчены амбразурные дыры, и он напоминает пустой рыцарский шлем. Из рассыпанных кубов деревянного конструктора, прямо за водяным рвом, сделано что-то вроде стен лабиринта – это чтобы по получившимся «улицам» нельзя было идти толпой, а только друг за другом. И дальше, похоже, ещё одна баррикада. И за ней ещё какая-то стена.
Сёма уже хотел рассказать всем, как надо идти, но тут заговорил голос.
Громкий, резкий, такого ни у кого в Кукольном Доме нет. Такой голос только у ловцов. И значит, ловцы всё же до них добрались. И тогда можно только бежать.
– Старший лейтенант Мясников, – говорил голос, – безопасность Росновы. Задержан бойцами «Лиги» 18 июля прошлого года, признался в массовых расстрелах…
Сёма почувствовал себя беззащитным, как будто что-то стыдное делаешь у всех на виду. Джек распластался, пытаясь стать незаметным, и уполз куда-то за спину, а Руся, вытянув шею и прищурив глаза, стал водить взглядом по потолку. Он даже немного покачивался от напряжения.
– Прикрываем друг друга с флангов, – пробормотал Сёма и, шагнув с баррикады, покатился вниз по насыпи. Он снова не знал, как это так – с флангов, – но остальные вроде бы тоже побежали: слева краем глаза заметно оранжевое пятно – это несётся жираф, а Джек катится сзади.
– Капитан Калинина, – продолжал голос, – следственный комитет кластера. Задержана бойцами «Лиги» 4 ноября прошлого года. Подписала признания в каннибализме и выводе юбилейных рублей в оффшоры.
Сёма вдруг притормозил, заметив, кто на самом деле говорит сверху.
– Это неживой голос, – крикнул маленький медведь Джеку и Русе, – это как радио из вагонов.
И точно: на одной из верхних полок, накренившись и держась только благодаря хлипкой железной штанге, висела овальная плошка экрана. Из неё и падали мерные, подогнанные друг к другу слова.
Изображение было не разобрать: вместо него – только синее мельтешение; но голос раз за разом объяснял про лейтенантов, подполковников и майоров, что они все признавались. В убийствах каких-то президентов, отравлениях питьевой воды. Один – в том, что уничтожил динозавров. Сёма даже удивился: как же так – вон Яша ведь жив. И ещё они – эти признавшиеся – все плакали.
– Зачем это такое? – на всякий случай пригнув голову, спросил Руся.
– Ясное дело, – ответил ничего не понимающий Сёма. – Это для страха.
– …в чём угодно. Когда его бьёшь молотком по пальцам. Вам всё ещё интересно, как они добились признаний наших товарищей? – неслось сверху. Голос продолжал, повторяя старое, но на него больше не отвлекались.
Дальше была вода. Грязная и пенная. Да ещё посреди комнаты. Откуда взялась? Это наверняка что-нибудь сломали, или оно само испортилось – вот как солнце. Джек успел помочить на берегу лапу и даже попробовал её облизать – ему не понравилось. Мотнул башкой и унёсся вперёд, чуть не сбив с копыт Русю. Сёма шёл последним и крутил головой по сторонам. Странно, что оловянные не оставили дежурного. Может, они нашли другой выход? От этой мысли Сёме на пару секунд стало холодно внутри. Но нет, так не бывает. Нет никакого другого выхода, мы же когда-то сами проверяли.
Руся то и дело поглядывал наверх и обещал, что со стеллажей обязательно кто-нибудь будет прыгать или стрелять. Но это враки, конечно. Кто оттуда согласится прыгать-то? Высоко же очень. Да и стрелять – это залезть туда ещё надо, сесть одному и сидеть караулить. Не выглядывать, не шуршать – так и оловянные не умеют. Они же большие, и не сказать, что очень уж аккуратные.
Путь упирался в пуфик, из бойницы которого торчало пулемётное дуло. Правда, по тому, как оно уткнулось в пол, было понятно, что пулемётчиков нет, и можно, пожалуй, не бояться. Но Сёме всё равно было боязно.
Джек прижался к полу и пополз почти что на брюхе, Руся втянул шею, отчего стал похож на гармошку.
– А в кого они тут хотят стрелять? – спросил жираф. – Это в нас, да?
Сёма промолчал. Не потому что не хотел говорить, а потому что так надо. Это очень правильно – невозмутимо молчать, когда все вокруг боятся. Главное, чтобы вот это вот «невозмутимо» получилось.
Когда они поравнялись с пуфиком, оказалось, что сразу за ним раскопан большой колодец. Плиты пола пробиты, и куда-то вглубь уходит чёрная железная труба, вокруг которой валяются какие-то то ли опилки, то ли обрывки.
Сёма пошёл в их сторону, чтобы получше разглядеть, что это там такое. Но ещё до того, как он сделал десяток шагов, вперёд выдвинулся Руся. Он склонил шею-гармошку и, казалось, приготовился сунуть её в колодец. Но вдруг шея жирафа выпрямилась, и Руся побежал назад, лягнув Джека так, что щенок отлетел к стенке пуфика. Сёма хотел строго окрикнуть Русю – но увидел сам.
Это были настоящие мёртвые лапки и ручки. Не запасные, не ничейные, а именно мёртвые – вырванные и поломанные.
Руся жалобно блеял где-то сзади. Сёме тоже стало совсем уж не по себе. Он сразу подумал об апельсинах. Это Лара говорит, что надо думать об апельсинах – они красивые и тёплые. Такими их рисуют на картинках. Лара даже видела, как старшие едят апельсин, но сама его тогда даже не потрогала. Странная она всё-таки. Вот Сёма бы обязательно потрогал апельсин.
Джек всё же попытался прокрасться к колодцу. Он полз, потом привставал на задние лапы и тянул шею. Голова дёргалась вперёд-назад, точно он хотел заглянуть в колодец и одновременно спрятаться от него. Так и не заглянул. Помотал башкой, взметнув висящими ушами, и отскочил.
Сёме смотреть не захотелось. У самых его лап лежало заячье ухо. Розовое. Сначала маленький медведь думал его потрогать – вдруг всё же не настоящее. Но ему сделалось так страшно, что даже мысли про апельсины не помогли.
Он отвернулся от колодца. Представил фонарик и как он подсвечивает клетки пути. Нажимаешь на кнопку – и в центре очерченного квадрата вспыхивает огонёк, начинает пускать в разные стороны электрический пух. Облачка света расползаются и подъедают тёмное пространство. Клеточка за клеточкой выстраивается в цепочку, и вот уже готова дорога.
Дальше все трое шли, прижавшись друг к другу. Препятствия закончились. Вокруг были лишь потрескавшиеся квадраты пола, местами разбитые или как будто прорванные изнутри. Впереди темнела гора второй баррикады. Ровно по центру её разрезал проём, в который, казалось, вполне можно проскользнуть.
– Это они сделали? – спросил Руся.
«Интересно, – подумал Сёма, – жираф на самом деле думает, что кто-то будет отвечать на его вопросы, или ему так проще не бояться? Тогда ладно, тогда пусть и дальше спрашивает».
Солнце начало гасить лампочки, наступал вечер. Сёма всё высматривал какие-нибудь следы присутствия оловянных, но ничего не находил. Это маленького медведя всё больше расстраивало. Если идти, не задерживаясь, завтра они дойдут до дальней стены Комнаты. Плана, что делать дальше, в голове не водилось. Да и откуда бы ему взяться?
Добравшись до подножия баррикады – в высоту она была в три-четыре Руси (или, например, штук в пять Джеков), разведчики остановились. В проём действительно можно было пройти хоть всем троим одновременно.
– Мне кажется, он специально разобран, – заметил жираф.
Сёма сказал «кхм» и подумал, что в этот раз Руся может оказаться прав.
Первым полез Джек. Он потянул носом воздух и осторожно прокрался вглубь баррикады. Немного постоял и двинулся снова, словно пританцовывая. Наконец, опасливо заглянул на другую сторону, готовый в любой момент отпрыгнуть и понестись обратно. Но ничего пугающего не обнаружилось. Там валялись несколько кубиков и чернел кусок не до конца разобранной железной дороги.
Джек обернулся и, видимо, залаял – слышно, конечно, ничего не было. Тогда маленький медведь и жираф двинулись следом.
Под правой лапой что-то хрустнуло. Сёма хотел посмотреть вниз, чтобы понять, что и зачем так делает, но в этот момент слева завизжало. Что-то яростно дунуло в ухо с такой силой, что чуть его не оторвало. И тут же будто заколотило по стеклу железными пальцами. Сёма упал и подтянул под себя лапы – как 300 выключений солнца назад, когда в прихожую Дома попал мешок злых светящихся шаров. Вот только свист и лязг догнали маленького медведя и стали лупить по голове.
Рядом рухнул Руся, мелькнул и пропал Джек, а вокруг продолжало рычать, греметь и бесноваться. В какой-то момент прямо около неуклюжей жирафьей головы, не желавшей никуда прятаться, отчаянно лязгнуло. Будто кто-то откусил и начал жевать несколько железных листов. Сёма разлепил один глаз и увидел изготовившуюся к прыжку металлическую гусеницу. Это был трамвай – такой же, как в недостроенном Доме-городе. Зелёный, с белой полосой пониже окон.
Добежав до конца разломанных рельсов, скоростной вагон крутанул в воздухе колёсами и с грохотом приземлился на пол. Переваливаясь с боку на бок на растрескавшейся плите, трамвай нёсся прямо на обездвиженный разведотряд.
Сёма прыгнул в сторону Руси и дёрнул его назад к баррикаде. Жираф трепыхнулся, но почти не двинулся с места. Тогда Сёма обхватил Русю поперёк и, закрыв глаза, быстро засеменил задними лапами. В этом странном танце они сделали несколько шагов и упали уже окончательно.
Трамвай шлёпнулся на землю и затрещал раздавленными внутренностями. Заскрипели оторвавшиеся вагоны, вспахивая пол железными боками. Над местом крушения взлетели конфетти из пластика, осклоков стекла и железок.
Только когда яростные звон и хруст перемололи друг друга и подзатихли, Сёма отважился открыть глаза. На нём лежала тушка жирафа. В нескольких местах в неё воткнулись мелкие стекляшки.
– Руся! – позвал он и толкнул жирафа. Тот не отозвался. – Руся! – закричал Сёма изо всех сил и замолотил лапами.
По жирафьему боку прошла дрожь, и Руся ещё сильнее навалился на маленького медведя. Он перекатился и заелозил ногами по полу.
