В центре пустого танцпола в ярких желтых и синих лучах, пробивавших дым, сбились в стайку робкие райские птички.
– Машка, принцесса моя, и то, как вы быстро с ним познакомились, – говорила в микрофон, растягивая слоги, кокетливая, полнеющая и выпирающая во все стороны из платья с подсолнухами тамада, – И то, что вот так у вас все моментально сложилось… Как ты вообще бросила все на хрен? – Дамы засмеялись, подчиняясь малейшим модуляциям ведущий. – Работу там, эту. Моментом! Я тебя с детства знаю, такие решения тебе никогда просто не давались. А тут раз, и отрезала. Карьера у тебя была всегда на первом месте. Хотя это не то, ради чего стоило… Я тебе говорила… Извини, если у тебя здесь есть коллеги…
– Есть.
– Ну и что, вы не согласны?
– Согласны, согласны.
– Так это все – о чем свидетельствует? О любви, моя дорогая.
Сергей все искал глазами Машу и нашел ее на возвышавшейся над танцполом сцене. Она сидела одна на высоком барном стуле рядом с шестом для стриптиз-танцев, будто подготовленная для дьявольского жертвоприношения. На ней было платье цвета фламинго.
Приглядываясь к Маше, Куприянов снова подумал, что полностью ее понимает. Она не выглядела несчастной, но и счастливой ее тоже нельзя было назвать.
Дизайнера немного развезло от дармового шампанского.
– К нам не подойдете?
Сергей поднял голову. Рядом стояла и смотрела на него тамада в подсолнухах. Вид у нее был свойский. Поэтому он наклонился вперед и жарко зашептал:
– Ой, только не выдавайте. У нас шоу-сюрприз.
Подруга заговорщически кивнула.
Когда начались танцы, Куприянов поспешил стушеваться. Побродил по верхним ярусам, даже немного поелозил у поручня, поглядывая вниз, – чисто для себя. В этом было что-то возбуждающее. Жаль, не обзавелся стрингами и чулками – какой-то совершенно иной тип энергии.
Туалет обнаружился на втором этаже. Перед дверьми – столик черного стекла, крашеная серебрянкой икебана и два дерматиновых кресла для бесед. Куприянов занял одно из них, прислонив руку ко лбу и прикрывшись старушкиными волосами, – мол, женщина устала.
Сразу узнал Машу по энергичному цоканью. Она шла к кабинке и по дороге читала эсэмэс. Ее лицо было эльфийски освещено голубым светом дисплея и как бы парило над землей.
Когда девушка исчезла, Сергей вскочил и очутился у двери. Оттуда раздалось журчание. Смирнова тихо и нежно напевала: «Разве про любовь вы уже друг другу все сказали, разве про любовь ты позабыл». Потом послышался звук сливаемой воды и отрывающейся бумажки. Наконец, щелкнул замок.
– Привет.
Мгновение она смотрела на него, потом попыталась закрыть дверь, но Куприянов успел подставить ногу.
– Ты чего? – Маша вдруг поменяла тактику и оттолкнула его.
– Да ничего. Просто поговорить хотел…
В этот момент, двинувшись на него, Смирнова нанесла мастерский маваши-гери. Сергей обратил внимание, что падает, скорее всего, на серебристую икебану и стеклянный столик.
– Валя, скажи, чтоб они дверь не толкали, бля.
– Да что я им скажу?!
– Не знаю, что занято. Мы тут ширяемся. Придумай что-нибудь.
Сергей очнулся, приоткрыл глаза. Дико болела челюсть, саднила спина. Во рту стоял мокрый ком. Думал, что это часть тела, но оказалось – кляп из туалетной бумаги. У дверей в другом конце узкого, облицованного черным кафелем сортира над ним возвышались двое – Маша и тамада в подсолнухах.
– Че теперь с ним делать-то? – спросила Валя.
– Откуда я знаю? Если Витя узнает, всё.
Смирнова села на корточки и заныла, как от боли.
– Оооой, зачем я…
– Ладно.
– Накладно. Реально убьет.
– Так этот же не скажет. Он же педик вообще…
Маша повернула голову и посмотрела на Куприянова, который успел закрыть глаза.
– Скажет.
– Нагулялась… перед свадьбой.
– Не трави душу.
– Под изнасилование нельзя его?
Маша закрыла лицо руками.
– Витя тем более узнает.
– Так что делать?
Наконец Смирнова снова подала голос:
– Слушай, возьми у Андрея ключи от Витиной тачки. Я его в лес отвезу.
– Маш, ты чего?
– Чего «чего»?!
Помолчали.
– Ой, господи… Я тебе говорила, надо было дату перенести…
– Да что теперь-то?!
Валя с жалостью глянула на Сергея и рассерженно цокнула языком. Потом вышла из туалета.
Несколько минут Смирнова без движения сидела на корточках и смотрела в пол.
Сергей помычал. Маша встала, пошатываясь, подошла к нему. Посмотрела колкими, злыми глазами. Замахнулась было острым кулачком.
– Ты чего приехал, а? – прошипела сквозь зубы.
Попытался ответить, но не смог. Тогда она вытащила кляп.
– Хоел… – дизайнер тяжело дышал, онемевший язык не слушался. – Хоел а Таити позать.
– Чего?
– Я стаховку на ебя офомил.
Тыкнула низом ладони ему в лоб.
– Прид-дурок.
Снова затолкала бумагу, села рядом. Обхватила колени, опустила голову на руки и тихонько заплакала.
В предрассветный час они неслись вперед на желтой «Ламборджини Дьяболо» со скоростью триста километров в час. По бокам ровной и прямой, как стрела трассы, стоял графичный плотный еловый лес. Минимализм и выверенность. Если воспринимать картинку, как некий иероглиф, то именно о таком будущем мечтал Куприянов. Лететь в бесконечность со Смирновой и не знать, что тебя ждет…
Окно было приоткрыто. Волосы Маши бешеными змеями извивались на ветру, между бровей залегла складка. А Куприянов, по-прежнему связанный изолентой, с кляпом из туалетной бумаги во рту сидел рядом, на пассажирском сиденье и, щурясь на мотылек света, прыгавший с капота прямо ему на ресницы, ощущал, наконец, полностью и бесповоротно предавшим себя в руки Судьбе…
Минусы Космического Сознания
Во время финальной медитации Катрин Третьяковская открыла глаза. Альберт сидел в идеально ровной позе лотоса и чуть улыбался. Она попыталась расслабить правое плечо, от которого вниз к пояснице через лопатку тянулась полоса боли. У правой ноздри было напряжение. От этого лицо как будто искажала гримаса отвращения. Катрин попыталась усилием воли скинуть напряжение, потянула шею, через силу улыбнулась, точно так же, как Альберт. Замедлила дыхание, расслабила язык, коснувшись его кончиком верхнего неба, представила яблоню в тумане, образ, который почему-то часто приходил на ум. Это было в съемной еще беляевской квартире. Катрин сидела одна в ожидании Германа. Читала книжку, кажется, Агаты Кристи. Было так спокойно, безветренно, влажно. Яблоня тянулась из тумана сквозь ржавую балконную решетку.
Дыхание сбилось. Катрин пришлось наверстывать лихорадочными гребками. Подцепила сегодня беспокойство. Наорала на новую сотрудницу ресепшна, при всех швырнула в нее настольным календарем. Давно такого не было. Что это значит?
Медитация тянулась мучительно долго, как время дневного сна в детстве. Катрин еще раз открыла глаза и посмотрела на Альберта, который сидел прямо напротив. Она всегда занимала место в первом ряду. До сих пор чувствовала себя отличницей. Это помогало обрести почву под ногами. На каждом маленьком участке выпадающего ей жизненного пути – стараться по максимуму.
Учитель не шевелился. Он как будто светился изнутри. Она смотрела и смотрела на него, зависшего в вечности. Он медленно открыл глаза. Катрин успела зажмуриться.
Через несколько секунд послышались мантры любви и нежности. Занятие было окончено.
Ом Шри Кришнайя Намах
Ом Джайя Джайя Шри Шивайя Сваха
Ом Мани Падме Хум
Годоси, Ро Анват, Моноран.
Что значит:
Ом, мой дорогой друг.
Всегда воспевай божественное имя.
Всегда повторяй имя Бога.
– Пора домой, – Надя чуть погладила Катрин по плечу.
Магнитская была к ней слишком добра, и это раздражало. Хотя обиду ни на кого держать нельзя, плюс Катрин Третьяковская, конечно, за многое была ей благодарна. В определенный момент, можно сказать, Надя ее спасла.
Красавец-муж, Петр Магнитский, бережно обняв за талию, поцеловал Надю в ушко. Они всегда занимались в одинаковых белых шелковых одеждах. Идеальная пара. «Мы имеем то, чего достойны», – с жестокостью к себе подумала Катрин.
Встала, сложила каучуковый коврик с притаившейся в траве змеей, оглянулась. Просторный спортивный зал, лестницы, прижавшиеся к стенам, сложенные стопкой маты, большие зарешеченные окна, к которым уже подполз сумрак. Все это стало похоже на храм, из которого тихо, пошаркивая, расходились верующие.
Занятия Альберта посещало человек тридцать. Cамые разные люди – по возрасту, профессиям, способностям, социальному статусу… Они были отобраны лично учителем, к которому после появления видео на Ютубе, где Альберт рассказывал о своих непальских гуру и кое-что показывал, выстроилась очередь. По какому принципу он отобрал учеников – никто не знал. Это была самая главная тайна. Но каждый чувствовал себя польщенным.
В дальнем углу возилась попой кверху Кошкина, коллега Германа, мужа Катрин. Аккуратно собирался скучный банковский работник Семкин. Застыл в лотосе всегда-медитирующий-дольше-всех Глебушка, худой длинный рыжий программист лет двадцати, слишком высокомерный и ни с кем не разговаривавший.
Подождав, когда в зале не останется никого, Катрин подошла к Альберту, который задумчиво перебирал ароматические палочки у окна.
– У нас все в силе? – с радостной улыбкой наполнения силой при окончании занятий произнесла она.
– Конечно, – спокойным, уверенным голосом мастера, ведущего учеников к Истине, произнес Альберт.
– Хорошо. Тогда я подожду на улице.
В раздевалке Катрин сняла с рук и ног йога-лапы, принципиально новый аксессуар, позволяющий современнее взглянуть на стандартные методы практики. Сделанные из экологических материалов йога-лапы помогали полностью устранить какое-либо дискомфортное, отвлекающее внимание, скольжение рук и ног, придать дополнительную устойчивость и зафиксировать положение тела вне зависимости от поверхности. Затем Катрин стянула просторные вискозные алладины, называвшиеся почему-то «Священное писание» – с вилкой и ом, загадочными знаками мудрого Ганеши, мантрами, оберегающими от негатива и ведущими к поставленной цели. Стянула серую майку из органического хлопка со стильным принтом – волшебной мандалой жизни, гармонизирующей поле человека и раскрывавшей лучшие качества.
– День сегодня какой-то…
У шкафчика рядом натирала подмышки гелевым дезодорантом Кошкина.
– У тебя тоже?
– Вообще невозможно сосредоточиться.
– Точно.
– Надо посмотреть по лунному календарю. Сегодня, по-моему, полнолуние…
– Да? Ну, тогда все понятно.
Кошкина, кажется, иронии не заметила.
– Сейчас.
