– Когда все будет позади, – говорю я, – пожалуйста, расскажите моим родителям, что случилось.
Я стараюсь не думать о своей семье, которую в начале недели эвакуировали вместе с остальными горожанами. О маме, которая, когда я была маленькой, заботливо срезала мне корочки с хлеба, об отце – он ужасно расстроился, когда узнал, что я вызвалась остаться на последнюю смену. Он так на меня смотрел тогда, словно я уже умерла.
Мы с ними договорились встретиться в охотничьей хижине моего деда.
Но этой встрече не суждено состояться.
Феликс кивает.
– Не переживай, Берн, все сделаем.
Я встаю. Остальные не двигаются.
– Уходите, – я немного повышаю голос, – он будет здесь со дня на день.
А то и через несколько часов.
Они наверняка понимают, что я не намерена рассусоливать, потому что перестают уговаривать и больше не медлят. Один за другим они крепко обнимают меня, прижимая к себе.
– Эх, все должно было быть не так, – шепчет мне на ухо Бриггс, подошедший последним, и разжимает руки.
Должно было быть, могло бы, было бы. Сейчас нет смысла в этом копаться. Весь мир должен быть другим. А он вот такой, и важно только это.
Я смотрю в окно на уходящих парней. Люк отвязывает лошадь, Бриггс и Феликс выкатывают велосипеды, прилаживают пожитки.
Я жду, когда они скроются, и только тогда приступаю к сборам. Скользнув взглядом по сумке, набитой тем, что помогает выжить (а еще в ней книга избранных произведений Эдгара По), я смотрю на дедушкин дробовик. Весь в смазке, он выглядит прямо-таки смертоносным.
Бояться некогда, пора делать дело.
Да, я обречена на смерть, но это не просто так: я утащу с собой этого адского ублюдка.
Глава 2
Никто не знает, откуда взялись Четыре Всадника. Однажды они просто появились и стали носиться на своих жеребцах по городам и весям. И по мере того, как они появлялись тут и там, человеческие технологии рассыпались, словно волны, бьющиеся о скалы.
Никто не понимал, что происходит и что все это значит. Особенно, когда, совершенно неожиданно, Четыре Всадника исчезли так же внезапно, как явились.
Электронные приборы так и не удалось восстановить, зато с тех пор мы не оставляли попыток объяснить необъяснимое. Это была сверхмощная вспышка на солнце. Террористы. Синхронизация электромагнитных излучений. И неважно, что в этих гипотезах не было никакого смысла – все же любая из них казалась более приемлемой, чем библейский Апокалипсис. И потому мы, морщась, глотали эти глупые, непродуманные теории.
А потом снова явился Мор.
После ухода товарищей – бывших товарищей – я долго сижу за столом, водя пальцами по отполированному прикладу дедовского дробовика, мало-помалу привыкая к нему.
Не считая последних двух недель, когда я заново знакомилась с оружием, разнося пустые консервные банки, я много лет не держала в руках ружья.
Из этого ствола я убила ровным счетом одно живое существо – фазана, чья смерть долго преследовала в кошмарах меня двенадцатилетнюю.
Придется опять им воспользоваться.
Я встаю и в очередной раз выглядываю в окно. Мой велосипед с кое-как притороченной тележкой стоит поперек дороги. В прицепе еда, аптечка и кое-какие припасы. За велосипедом простирается холмистая канадская пустошь, она раскинулась до самого Уистлера, нашего городка. Кто бы мог подумать, что всадник нагрянет сюда, в этот заброшенный, забытый уголок?
Я подхожу к холодильнику и машинально достаю пиво. Мир может рушиться, мне плевать, но пиво должно оставаться.
Сорвав крышечку, я перехожу в комнату и включаю телевизор.
Ничего.
– Тьфу, только не это.
Мне предстоит ужасная, отстойная смерть, а тут еще телевизор именно сегодня решил забастовать.
Хлопаю по нему ладонью.
Все равно ничего.
Ругаясь себе под нос – дедушка гордился бы такими выражениями, – я пинаю бесполезный ящик, скорее от досады.
Но экран оживает, и на нем появляется нечеткое изображение ведущей новостей. По ее лицу бегут цветные полосы и зигзаги телепомех.
– …кажется, движется через Британскую Колумбию… направляясь к Тихому океану… – слова трудно разобрать, они тонут в треске и шуме. – …Сообщают о мессианской лихорадке, следующей за ним по пятам…
Мору достаточно проехать по улицам, чтобы весь город был заражен.
Ученые – те, которые продолжают работать даже после обрушения технологий – до сих пор мало что знают об этой чуме. Только то, что она чудовищно заразна, а основным источником ее является всадник. Но ей все же дали имя – мессианская лихорадка, или просто лихорадка. Название придумали призраки, но такой уж у нас сейчас мир – в нем живут призраки, святые и грешники.
Выключив телевизор, я хватаю сумку и ружье и выхожу, насвистывая музыкальную тему Индианы Джонса. Возможно, если я воображу себя героиней приключенческой истории, это поможет, и я стану меньше думать о том, что должна сделать для спасения своего города и остального мира.
Почти весь день и большую часть вечера я занимаюсь тем, что разбиваю лагерь в стороне от шоссе Си-ту-Скай – скорее всего, всадник выберет именно этот путь. И я очень надеюсь, что он проедет до того, как стемнеет. Я и при дневном-то свете меткостью не отличаюсь, а ночью скорее подстрелю сама себя, чем его.
Имея в виду мое сегодняшнее везение, есть шанс, хороший жирный шанс, что я облажаюсь по полной. Может, например, Мор отправится в объезд или решит соригинальничать и заедет с другой стороны. Или проедет мимо, а я его даже не замечу.
Может, может, может.
А может, даже у безумных, пугающих существ все-таки имеется хоть капля логики и здравого смысла.
Я хватаю ружье и амуницию, подползаю поближе к шоссе и устраиваюсь в засаде.
Он появляется с первым в этом году снегом.
Наутро мир окутан тишиной, куда ни глянь, все припорошено белыми хлопьями, а дорога поблескивает перламутром. Снег продолжает падать, и это так неуместно красиво, просто ужас.
Вдруг с деревьев вспархивают птицы. Ошеломленная, я провожаю их взглядом – вон они, прямо надо мной, темные силуэты в пасмурном небе.
Потом, одновременно в разных местах, начинают выть волки, и от этих звуков мурашки бегут по спине. Это что-то вроде сигнала тревоги, после него оживает весь лес. Мимо меня спешат и хищники, и добыча. Еноты, белки, зайцы, койоты – все куда-то бегут. Я замечаю даже пуму, которая прыжками движется вместе со всеми.
Наконец, все скрываются.
Я прерывисто выдыхаю.
Он приближается.
Я припадаю к земле в темном лесу, сжимая в руках ружье. Проверяю магазин. Вытряхиваю и снова заряжаю патроны, чтобы убедиться, что все правильно. Вновь и вновь отрабатываю захват.
Успеваю опустить руку, чтобы еще раз проверить боеприпасы в кармане, и вдруг… по спине ползут мурашки. Очень медленно я поднимаю голову, не отрывая взгляда от заброшенного шоссе.
Еще не видя, я слышу его. Глухой стук конских копыт отдается эхом в морозном утреннем воздухе, но так тихо, что сначала я думаю, что мне кажется. Но топот становится громче и громче, и вот в поле зрения появляется он.
Я трачу драгоценные секунды, глазея на это… нечто.
Он облачен в золотые доспехи, а конь под ним белоснежный. За его спиной лук и колчан. На светлых локонах золотая корона, а лицо – ангельское, благородное.
На него почти невозможно смотреть, настолько он величав и блистателен. Слишком потрясающий, слишком возвышенный, слишком зловещий. Такого я не ожидала. Я не ожидала, что растеряюсь или забуду о своем смертельном задании. Я не ожидала, что он… тронет и взволнует меня. Разве такое возможно, ведь меня переполняет ужас и ненависть.
Но он действительно потряс меня, Первый Всадник Апокалипсиса.
Мор Завоеватель.
Глава 3
Никто не знает, почему всадники явились пять лет назад, почему они вскоре исчезли, почему сейчас Мор, один только Мор, вернулся, сея ужас среди живых.
Конечно, у каждой кумушки в округе найдутся ответы на эти вопросы, один другого правдоподобнее, как истории о зубной фее. Но никому, однако, не удалось припереть к стенке одного из тех всадников и выбить правду.
Поэтому нам остается только гадать.
Доподлинно же мы знаем только, что однажды утром, семь месяцев назад, поползли слухи.
О всаднике, которого видели во Флориде, рядом с национальным парком Эверглейдс. Добрая часть недели ушла на то, чтобы до нас дошли остальные вести. О том, как жителей Майами стремительно поражает странная болезнь.
Потом стало известно о первой смерти. Новость сильно раздули, потому что несколько часов та женщина числилась единственной трагически погибшей. Но вскоре смертей стало вдвое, потом вчетверо больше. Их число росло в геометрической прогрессии, выкосив сначала Майами, за ним Форт-Лодердейл, потом Бока-Ратон. Кривая графика смертей двигалась вверх по восточному побережью Соединенных Штатов в соответствии с передвижениями призрачного всадника.
На этот раз, проезжая через города, всадник уничтожал не технологии, а тела. И мир узнал, что Мор вернулся.
Я вглядываюсь в него. Мор не больше человек, чем его конь – лошадь.
В последнем сюжете о нем, который я видела, он гарцевал по Нью-Йорку, вооруженный луком и стрелами. Он стрелял в толпу людей, которые, крича и давя друг друга, пытались бежать прочь.
Мне пришлось пересмотреть хронику раз пять, прежде чем я в это поверила. А поверив, не смогла больше смотреть.
И вот теперь Мор здесь. Во плоти.
Цок-цок-цок. Конь и всадник медленно приближаются. Его плечи и волосы покрыты снегом. И эти белые хлопья добавляют ему странной, неземной красоты.
Я замерла на месте, стараясь не дышать, чтобы пар от моего дыхания не насторожил всадника. Но он, кажется, совершенно не интересуется тем, что вокруг. Да и не должен; вряд ли кто-то, кроме меня, захочет подобраться так близко к этому воплощению чумы.
Ни на миг не отрывая глаз от Мора, я поднимаю ружье. Взять его на мушку – дело нескольких секунд. Я целюсь ему в грудь, потому что это единственное, что дает надежду на удачу. Я смотрю на всадника в прицел, и в груди у меня начинает тоскливо ныть.
Я видела, как умирают люди. Я видел тела, охваченные огнем, и чувствовала тошнотворный запах поджаренной плоти.
И все же.
И все же мой палец на спусковом крючке подрагивает.
Я никогда никого не убивала (фазан не в счет). Неважно, что это существо – не человек, что он устроил кровавую бойню по всей Северной Америке. Он выглядит живым, разумным человеком. И этого достаточно, чтобы меня охватила неуверенность.
Я крепче перехватываю дробовик и прикрываю глаза. Если я это сделаю, будет жить мама, будет жить папа, Бриггс, Феликс и Люк – все они будут жить. Мои друзья и товарищи по команде и их семьи, все будут жить. Выживет весь мир, на жизнь которого нацелился он, Мор.
Все, что мне нужно сделать, это шевельнуть пальцем.
Я никогда не считала себя трусихой, но в эту секунду едва ли не складываюсь пополам.
Засунь свою мораль в задницу, Берн, не дай себе подохнуть впустую.
Я набираю в грудь воздуха, выдыхаю и жму на спусковой крючок.
БАБАХ!
Звук оглушает, бьет почти с такой же силой, как ружейная отдача, разносится эхом по тихому лесу.
Всадник вскрикивает, заряд дроби ударяет его в грудь с такой силой, что выбрасывает из седла. Конь пятится, встает на дыбы и с испуганным ржанием уносится прочь.
Все мои внутренности закручиваются в узел.
Того и гляди стошнит.
Конь скачет, не останавливается.
Вдруг это лошадь, а не человек, распространяет чуму. Или, может, оба.
Рисковать нельзя.
– Прости, – шепчу я и снова целюсь.
На этот раз выстрелить гораздо легче. То ли потому, что я только что это сделала и готова опять почувствовать отдачу и услышать разрывающий уши грохот, то ли потому, что в животное стрелять проще, чем в человека. Хотя я понимаю, что оба они не то, чем кажутся.
Передние ноги коня подкашиваются, он дрожит и издает предсмертный крик, похожий на рев. А потом заваливается на бок в сотне футов от своего хозяина и больше не двигается.
