– Я думала, вам в деревню нужно.
– Разок окунемся, а потом в деревню, – Якушин с надеждой посмотрел на меня. – Ты не против?
Но я еще рта не успела открыть, как Алена торопливо согласилась:
– Ладно, ждите здесь. Сейчас только собаку заведу.
Быстрым шагом она почесала по ровной асфальтированной дороге вдоль одинаковых симпатичных домиков-коттеджей. А как только отошла на приличное расстояние, Леха тут же стал высказывать Якушину:
– Вот не пойму, чего ты лезешь? Ясно же, что у нас любовь с первого взгляда.
– Это ты лезешь, – спокойно отозвался Якушин. – Она просто воспитанная и не может прямо сказать, чтобы ты отвял со своими дешевыми подкатами.
– Серьезно? – Леха заносчиво хохотнул. – Это ты себя так успокаиваешь?
– Короче, – перебила его я. – Вы пока погуляйте, искупайтесь, может, еще чего успеете, а я пойду. Потом просто позвоните. В крайнем случае, встретимся у дома Амелина.
Якушин недовольно покачал головой:
– Тогда давай мы тебя сначала проводим, а потом пойдем купаться.
– Шлагбаум видишь? – Впереди в самом конце дороги едва различимо виднелась маленькая красно-белая полоска, перегораживающая дорогу. – Деревня сразу за ним. Думаешь, заблужусь?
Саша с сомнением посмотрел в сторону шлагбаума, затем на меня.
– Точняк, заблудится, – закивал Леха. – Иди проводи.
– Это ты ее маме расписку кровью давал, а я здесь на добровольных началах.
Леха положил руку мне на плечо и крепко сжал.
– Тогда не рыпайся. Просто стоим и ждем. Она сейчас вернется.
Я решительно высвободилась.
– Мне не нравится ваша фея. И ждать ее я не собираюсь. И уж тем более не пойду на карьер. Я сюда по делу приехала.
– Ну хорошо. – Якушин проверил телефон. – Связь есть. Тогда созвонимся.
Леха помахал рукой.
Все дома в коттеджном поселке были типовые, отделанные светлым сайдингом, как из какого-нибудь голливудского сериала: два этажа и маленькое круглое окошечко под крышей. Вместо привычных глухих заборов дворы огораживали низенькие чугунные ограды с вензелями.
За шлагбаумом дорога упиралась в лес, затем резко сворачивала вправо и, чуть петляя двумя раскатанными колеями, поднималась в горку. На холме виднелись хмурые серо-коричневые бревенчатые домики с крашеными мансардами. Вдоль обочины тянулся редкий, ничего не огораживающий штакетник. В некоторых местах за ним трава была скошена, а кое-где виднелись нежные островки ромашек.
Дорогу мне перебежал серый полосатый кот. Настороженно остановился, сверкнул желтыми глазищами и, вздыбив шерсть на загривке, огромными скачками умчался в кусты. Перед одним из домов прямо из земли торчал огромный толстый кран. Где-то закукарекал петух.
Двадцать восьмой дом искать не пришлось. На дощатом заборе сохранился зеленый почтовый ящик с номером. Но и без него я бы смогла узнать этот дом.
Приземистый и широкий, разделенный на две половины. С резными наличниками на зашторенных окнах слева и мутными, пустыми окошками справа. На каждой стороне свое крыльцо. Правое – высокое, огороженное перилами, на левом – только пара ступенек и два покосившихся столбика.
С тех пор как пьяный водила-сосед убил своего пасынка, Костина бабушка выкупила соседскую часть, но там так никто и не жил. Раньше Амелину постоянно чудился голос того убитого мальчика, но в последнее время он стал забывать об этой истории.
Костя часто рассказывал о своем детстве здесь. Это были странные истории. Немного страшные, немного волшебные, немного грустные. Об одноглазой, никогда не засыпающей лошади. О звездном тумане, что он собрал в банку из-под малинового варенья, и тот светился в темноте. О ходивших по дворам и продававших шерстяные пледы цыганках, которые чуть было не увели его с собой, пообещав молодость без старости и жизнь без смерти. О лисьем черепе, зарытом рядом с Деревом желаний.
А еще о том, как ему лечили горло пчелиными сотами и спрятавшаяся в одной из них пчела укусила его в язык. И о том, как все вещи начинали с ним разговаривать, стоило только бабушке уйти из дома. Мне нравились эти истории.
Так в задумчивости я простояла несколько минут, и все это время дом тоже будто бы смотрел на меня сквозь траурно задернутые шторы. Настороженно и с подозрением.
Из Москвы все казалось естественным и простым. Словно стоит мне сюда приехать, как сразу все разрешится и встанет на свои места. Словно дело только во мне, и смерть Костиной бабушки – хоть и печальное, но рядовое жизненное обстоятельство.
Однако чем дольше я пребывала в раздумье, тем сильнее чувствовала себя эгоистичной и глупой. Нужно было обязательно предупредить. А что, если Мила выставит меня за дверь? Она меня на дух не переваривала. Впрочем, это было взаимно.
Неизвестно, куда бы завели эти размышления, если бы в соседнем дворе не послышались голоса. Я быстро распахнула незапертую калитку, пробежала по мощеной дорожке, заскочила на крыльцо и, сделав глубокий вдох, постучала в дверь.
Немного подождала и постучала снова. Потом еще и еще. Но в доме стояла мертвая, немая тишина. Подергав дверную ручку, я спустилась, обошла дом и прошлась по двору.
Там оказалось все очень аккуратно и ухоженно. Яркие клумбы с цветами, усыпанные ягодами кусты черной смородины и крыжовника, несколько грядок с зеленью, в стеклянных теплицах виднелись плетистые заросли.
На растянутой между яблонями веревке сушилось белье. Две белые наволочки и черная футболка с Кори Тейлором в одноглазой маске.
Посидев немного на лавочке под яблоней и съев пару осыпавшихся и очень вкусных яблок, я снова вернулась на крыльцо и постучала. Но с тем же успехом.
Сюрприз определенно затянулся, и я уже достала телефон, чтобы позвонить, как неожиданно на улице появилась русоволосая, широколицая женщина в летнем халате. Утиной походкой она ковыляла по дороге, а заметив меня, остановилась и крикнула:
– Вы журналистка?
Я помотала головой.
– А кто?
– Знакомая.
– Валентина-то на прошлой неделе умерла.
– Я к Косте.
– Так он уж сбежал поди, – женщина махнула рукой. – Будет, что ль, дожидаться, пока посадят.
– Как посадят? – я оторопела. – Кого посадят?
– Так всем спокойней будет. И Валентине тоже. – Сокрушенно качая головой и крестясь, женщина заковыляла к дому напротив, а когда я выскочила на улицу, уже скрылась за его высоким забором.
Поспешно достав телефон, я набрала номер Амелина. Гудки шли долго, но трубку никто не взял.
Зачем ему куда-то сбегать? Что могло произойти? Сознание плавилось от жары. Возможно, мне тоже стоило искупаться и потом все обдумать.
Было уже два часа. Зной набрал полную силу. Тени деревьев дрожали, желтоватой пылью песок вылетал из-под ног, воздух гудел от напряжения.
Намереваясь позвонить ребятам от шлагбаума, я неторопливо брела назад, как вдруг что-то странное, интуитивное, смутное, точно позабытый наутро сон, кольнуло изнутри. Я резко развернулась в обратном направлении и уже издалека увидела на крыльце двадцать восьмого дома темную фигуру.
В том, что это Амелин, сомнений не было, кто еще по такой жаре станет носить футболку с длинными рукавами и черные штаны?
В первый момент я безрассудно бросилась вперед, но потом притормозила.
Костик с опаской огляделся по сторонам и осторожно спустился с крыльца. Было не похоже, чтобы он меня искал или собирался догнать. Скорее наоборот – хотел удостовериться, что я ушла.
Осознание того, что он нарочно прятался от меня в доме, привело в такое бешенство, что кулаки сжались сами собой. В тот момент я точно готова была его убить. И Амелин это сразу понял, как только прикрыл за собой калитку, поднял голову и увидел, что я иду.
Мы бросились бежать одновременно. Он от меня, я – за ним.
Мы помчались, громко топая и поднимая столбы пыли, к другому краю деревни. По дороге я с размаху запулила свой рюкзак в кусты, что позволило значительно ускориться, но если бы Амелин не обернулся и не налетел на прислоненный к столбу велосипед в конце улицы, я бы вряд ли его догнала.
Но он с грохотом сшиб велик и нагнулся, чтобы поднять. В этот-то момент мне и удалось с разбега заскочить ему на спину.
От резкого толчка и тяжести он пошатнулся, прошел, отчаянно пытаясь восстановить равновесие, еще немного вперед, но, когда я врезала ему кулаком между лопаток, не удержался – и мы оба полетели в глубокую придорожную канаву за крайним домом.
Мои истошные крики прокатились по всей деревне. Во дворе залаяли собаки.
Канава целиком заросла крапивой, а я была в майке и шортах.
Однако вместо того, чтобы срочно доставать меня оттуда, Амелин с силой навалился и, даже не давая сделать вдох для следующего крика, стал целовать. Подлый, коварный, обезоруживающий ход. Потому что я и правда забыла о жгучей боли и обиде. Позабыла о злости и о том, что собиралась его «убить». Потребовалось собрать всю силу воли в кулак, чтобы окончательно не растаять.
Какое-то время мы сосредоточенно боролись, из-за чего я не слышала, как на дороге появились люди, а когда совсем над нами раздались громкие мужские голоса, Костик прижал мою голову к своему плечу, и мы замерли, затаившись.
– Кто орал-то?
– А хрен его знает. Баба какая-то.
– Во, гляди, велик валяется. Может, ее?
– Не, это Салима. Он у нас во дворе облепиху выкорчевывает.
– А баба тогда где?
– Показалось, может.
– Поди, Натаху Шикову косилкой придавило. С восьми утра тарахтеть, падла, начала, а сейчас, слышь, затихло все.
– Так проверь.
– Да пошла она, стерва, позавчера пятихатку просил занять, так она знаешь, что мне сказала? Иди, говорит, заработай. Прикинь? Это она – мне. Мне! Дура крашеная, чтоб ее косилка переехала.
Мужики перекинулись еще парой фраз и ушли.
Амелин приподнялся на локтях и, широко распахнув глаза, изобразил невероятное удивление:
– Не может быть! Тоня! Какой сюрприз! Я так рад, что ты приехала.
– Чего же тогда прятался и убегал? – я снова готова была ему двинуть, и он, предугадав это, удержал меня за запястья.
– Это я от радости. Не мог поверить своему счастью, – черные глаза светились и, если бы не трусливое бегство, я бы и в самом деле подумала, что он рад.
– Отпусти сейчас же! На мне живого места не осталось.
– Только пообещай, пожалуйста, больше не драться.
Я нехотя пообещала, и мы кое-как выбрались из канавы.
Руки, ноги и плечи целиком покрылись сетью красных пупырышков, которые нещадно горели и чесались. Было унизительно и больно до слез. В один миг все перевернулось с ног на голову. Я ехала к нему с чувством раскаяния и вины, а он, как оказалось, даже видеть меня не хотел.
И как я могла забыть? Амелин всегда был трикстером – порой нежным и ранимым как ребенок, а иногда темным, опасным и совершенно непредсказуемым.
У меня никогда не получалось долго злиться на него, потому что потребность быть рядом оказывалась сильнее любой злости, но сейчас я собиралась уехать без каких-либо разговоров или объяснений.
– Прошу, не обижайся. – Он держался позади на безопасном расстоянии. – Я правда тебе рад. Очень рад. Никогда бы не подумал, что из-за меня ты потащишься в такую даль по дикой жаре. Только подумать, Тоня! Ты приехала ко мне. Сюда! Я так устал скучать по тебе, честно. Ты мне каждую ночь снишься. Может, и сейчас тоже сон?
Его искренний тон мог сбить с толку кого угодно, но только не меня.
Под ноги попался камень. Я подняла его и, не оборачиваясь, кинула назад.
– Вчера как раз старые вещи разбирал и подумал: было бы здорово, если бы Тоня сюда приехала. Там на чердаке столько всего интересного! Кстати, ты голодная? У меня весь холодильник забит. Не молчи, пожалуйста. Остановись. Давай нормально поговорим.
В кустах сирени я подобрала свой рюкзак и пошла дальше.
– Просто можешь представить себе самую глубокую холодную черную пропасть? А потом в ней вдруг появляется свет. И этот свет – ты. Правда. Я не вру. Только обожди, пожалуйста, пять минут, я тебе раствор соды сделаю, чтобы ожоги помазать, а потом провожу до автобуса.
– В смысле? – я недоуменно остановилась и повернулась к нему. – Что значит проводишь до автобуса?
– Нет, ну то есть ты же уезжаешь, да? – Он растянул такую милую улыбку, что я еле сдержалась, чтобы не нарушить обещание и не влепить ему затрещину.
– А хочешь, я тебя провожу до Москвы?
– Если я сейчас уеду, то тебя в моей жизни больше не будет никогда! Ясно?
После бурных поцелуев в канаве я ожидала чего угодно, но только не такого. В этом был весь Амелин: его хотелось любить и убить одновременно.
Сунув руки в карманы, он уперся в меня долгим задумчивым взглядом.
– Давай я тебе по дороге все объясню.
– Либо ты объясняешь все прямо сейчас – по-нормальному, без глума, – либо это последний наш разговор.
– Можно тогда я подойду, чтобы ты не кричала на всю деревню?
– Можно, – малодушно ответила я, отчетливо осознавая, что если он сейчас подойдет и обнимет, то я точно сдамся. Но внезапно лицо его вытянулось, и он застыл, глядя мне куда-то через плечо.
