– Это сам господин Влад! – прошептал Марко, не сводя глаз с разодетого юноши.
Сипахи проехали между рядами горожан, приблизился юный государь, окруженный янычарами. Лицо его было гневно. Привстав в стременах, он крикнул ломким еще голосом:
– Шапки долой! На колени! На колени, смерды! На колени перед своим государем!
Простонародье привычно опустилось в грязь, но бояре и воеводы стояли, полагая, что к ним это не относится.
– А вы что стоите? – крикнул Влад и выхватил из драгоценных ножен кривую турецкую саблю. – Запомните, смерды: государь Влад Дракулешти не повторяет дважды!
Бояре, кряхтя и вздыхая, сняли высокие шапки, опустились на колени. Только один из них продолжал стоять, не снимая шапку и хмуря густые брови.
– А ты что же? – Влад уставился на непокорного.
– Я – Стефан Данешти! – ответил тот гордо. – Мой род старше твоего! Моему деду император Сигизмунд даровал право не снимать перед ним шапку и не опускаться на колени! Неужели ты считаешь себя выше императора?
– Что ты, боярин, не считаю! – проговорил Влад смиренным голосом. – Если уж такое право даровал тебе император – мне ли его отнимать!
При этих словах кое-кто из бояр облегченно перевел дух: кажется, новый государь не так уж суров! Не чета своему свирепому отцу и старшему брату!
– Мне ли отнимать у тебя это право! – повторил Влад. – Больше того, я сделаю так, чтобы ты, боярин, не дай бог, не снял шапку по ошибке или по забывчивости.
Он повернулся к ближним воинам и приказал:
– Прибейте ему шапку!
Трое воинов выбежали из рядов янычар, двое схватили строптивого боярина за руки, третий приставил к шапке большой плотницкий гвоздь и двумя ударами молотка вбил его в голову. Боярин завизжал как зарезанная свинья и упал лицом в грязь.
– Сынок-то почище батюшки будет! – прошептал на ухо соседу старый боярин, переживший десятерых правителей.
Юноша, который в этот день приехал в столицу Валахии – Тырговиште, был сын покойного правителя Владислава Второго. Отец его получил прозвище Дракул, или Дракон, за свою жестокость, а также за то, что входил в небольшой и очень почетный рыцарский орден Дракона, учрежденный императором Сигизмундом. По нему род его именовался Дракулешти. Тринадцати лет отец отдал своего второго сына, Влада, заложником турецкому султану. Влад провел в плену четыре года. Владислав-старший погиб на войне, его место занял старший сын, Мирчо. Но потом и он пал жертвой боярского заговора. Тогда турки освободили юного Владислава и посадили его на отцовский трон под именем Владислава Третьего Дракулы, то есть сына дракона.
* * *
– Ну, и где эта твоя деревня? – Тоня остановилась, поправила лямку рюкзака и взглянула на Иваныча. – Четыре часа топчемся вокруг этого болота, и никакой тропинки! Может, и нет ее? Сколько времени прошло с тех пор, как эту карту нарисовали!
– Правда, Иваныч, сколько можно! – поддержал Тоню Шурик. – Надо возвращаться, если мы хотим засветло вернуться на станцию!
– Сейчас, ребята! – Иваныч снова сверился с картой, оглядел поляну, на которой они стояли. – Сейчас, это должно быть где-то здесь…
Впереди, за невысокими кустами, насколько хватало глаз, протянулось бесконечное Суоярвинское болото. Юго-западный ветер уныло трепал чахлую болотную траву, покрывающую редкие кочки, время от времени на поверхности болота с глухим странным звуком лопались пузыри болотного газа. Откуда-то издалека, из самого сердца болота, донесся глухой тоскливый вой.
– Что это? – спросила Тоня, опасливо понизив голос. – Волки?
– Здесь нет волков, – уверенно ответил Иваныч. – И что волкам делать на болоте? Это просто ветер…
– Странный какой-то ветер!
– Хватит ныть! – прикрикнул на нее Иваныч. – Ты забыла, как в прошлом году под Вологдой мы чуть не заблудились? А зато какую потом нашли деревню! Чего там только не было – и прялки, и мотовила, и расписные туеса, и даже несколько икон!
Уже несколько лет Шурик, Иваныч и Тоня занимались «черным краеведением» – находили на бескрайних просторах страны заброшенные, обезлюдевшие деревни и собирали по пустым домам разную старинную утварь – иконы, прялки, самовары, деревянную посуду и прочие изделия народных промыслов. Эти вещи они потом продавали антикварам и коллекционерам. Это приносило им кое-какие деньги, а самое главное – вносило в их однообразную офисную жизнь элемент приключения, яркие впечатления и незабываемые минуты.
Все трое работали в крупной консалтинговой компании, но звезд с неба не хватали, были самым обыкновенным «офисным планктоном». Готовили скучные отчеты, пресмыкались перед начальством, заискивали перед клиентами. Зато в те дни и недели, которые они проводили в своих поисках и путешествиях, ребята чувствовали себя первопроходцами и героями вроде Индианы Джонса, их жизнь наполнялась смыслом, приобретала яркие краски.
– Вот оно, это дерево! – радостно воскликнул Иваныч, бросившись вперед.
– Какое же это дерево? – разочарованно протянул Шурик. – Это пень…
Действительно, на краю поляны, возле самого болота, темнел огромный корявый пень, оскаленный черными неровными краями, как клыками какого-то гигантского доисторического животного.
– Конечно, пень! – проговорил Иваныч тоном знатока. – Карту рисовали лет сорок назад, уже тогда эта береза была очень старая, а с тех пор она сгнила и рухнула, один этот пень и остался. Но я уверен, что это она, все приметы совпадают! Отсюда начинается тропинка, которая ведет через болото к той самой деревне!
Несколько месяцев назад Иваныч раздобыл у знакомых краеведов старую карту, на которой была помечена опустевшая деревня вепсов, скрытая в глубине этого болота. Опустела эта деревня лет сто назад, никто не знал, по какой причине. Да и причина эта никого не интересовала. Главное, что там очень давно никто не был, а значит, можно найти много интересных вещей…
– Вот, в десяти шагах от пня валун, – Иваныч пнул носком сапога заросший мхом камень, – от него отсчитываем восемь шагов на северо-запад, и тут начинается тропа…
– Ты уверен? – опасливо проговорила Тоня. – Не забредем мы в трясину?
– Уверен! – отчеканил Иваныч, хотя в глубине души у него оставались сомнения. – Но я пойду первым, если что…
Продолжать он не стал – это было ясно без слов.
Все трое вооружились заранее запасенными слегами – длинными прочными палками, сделанными из тонких осиновых стволов, и Иваныч шагнул на первую кочку.
С первой кочки он перешагнул на вторую, третью…
Скоро все трое углубились в болото. Твердая земля и высокие деревья остались далеко позади, вокруг были только чахлые болотные растения, редкие кочки да бездонные окна черной болотной воды.
Иваныч шел уверенно, перепрыгивая с кочки на кочку, ощупывая дорогу слегой. Один раз слега провалилась в яму, он с трудом удержал равновесие, выдернул слегу и едва заметно изменил направление, сверившись с какими-то почти неуловимыми приметами.
Вокруг царила та вязкая, гнетущая тишина, какая бывает только на болотах, – тишина, не нарушаемая пением птиц, шорохом листьев, скрипом ветвей. Тишина, которая обволакивает человека, как ватой.
Из-за этой тишины путники, разговаривая, невольно понижали голос, будто боялись разбудить какое-то дремлющее в болоте зло.
– Долго еще идти? – проговорила Тоня.
Иваныч остановился, опираясь на слегу, прислушался к каким-то отдаленным звукам и только после этого ответил:
– Мы прошли пока лишь четыре километра. Судя по карте, до деревни всего семь… так что сама считай!
– Только четыре? – огорчилась Тоня. – А мне кажется, что все десять…
– На болоте всегда так! – И Иваныч продолжил путь.
Прошел еще час, и впереди показался пологий холм, на котором виднелись невысокие корявые деревья и прячущиеся среди них полуразвалившиеся избушки.
– Пришли! – проговорил Иваныч, опершись на слегу и повернувшись к спутникам.
В голосе его звучала не столько радость, сколько усталость и настороженность.
Они прошли последние метры болота и наконец ступили на твердую землю. От края болота начиналась едва заметная тропа, поднимающаяся на холм. По этой тропе они прошли метров двадцать, и наконец вся деревня открылась перед их глазами.
Впрочем, это трудно было назвать деревней.
Даже в лучшие времена это было жалкое поселение, насчитывающее не больше десятка вросших в землю приземистых избушек. Сейчас же все эти избы развалились почти до основания, кровли из дранки и соломы сгнили, сквозь них проросли деревья. Правда, в центре деревни сохранилась маленькая часовня. Ее крутая крыша была почти цела, только крест свалился и лежал рядом, в густой траве.
– Интересно, почему жители покинули эту деревню? – проговорила Тоня, оглядываясь по сторонам.
– Гораздо интереснее, зачем они здесь вообще поселились! – отозвался Иваныч.
– Вряд ли мы тут найдем что-то стоящее! – разочарованно протянул Шурик.
– Не говори раньше времени! – возразил Иваныч. – Кое-что могло уцелеть. Во всяком случае, здесь никто до нас не был, так что ничего не растащили…
– Да тут наверняка и тащить-то было нечего!
– Не спеши! Часовня есть – а это уже хорошо: там могли сохраниться иконы…
Однако, прежде чем осмотреть часовню, Иваныч заглянул в ближнюю избу.
Внутри ее пахло сыростью, плесенью, запустением и еще чем-то странным и неприятным. Бо?льшую часть избы занимала печка. Она неплохо сохранилась, и даже местами проглядывала старая побелка. Впрочем, по белой поверхности тут и там были разбросаны какие-то темные пятна. В одном месте пятно было странно знакомой формы – темный овал, а от него отходят пять неровных полос, одна чуть в стороне от других. Тоня подошла к печке и приложила руку – ладонь точно легла на пятно, только по краям остался узкий темный обвод.
– Это отпечаток чьей-то ладони! – проговорила Тоня, невольно понизив голос.
– Ладонь была побольше твоей! – отозвался Шурик.
– А чем это она была испачкана? Сажей?
– Нет, не сажей! – Шурик потер край пятна. – Сажа давно отошла бы.
– Тогда чем же? – Тоня испуганно смотрела на отпечаток руки. В ее голове крутилось страшное слово, но она не могла его произнести. Просто не могла.
– Это кровь! – спокойно проговорил Иваныч, подойдя сзади.
– Кровь? – в один голос выпалили Тоня и Шурик. – С чего ты взял?
– Видел, – ответил тот. – А вон и тот, чья это кровь…
Он обошел печку и показал в угол.
Там на полу лежал скорченный скелет. Костлявая рука лежала на груди, как будто мертвец от чего-то пытался заслониться. Пальцы скелета были сложены щепотью.
– Он крестился перед смертью! – едва слышно выдохнула Тоня.
– Ну и что? – отозвался Иваныч. – Пошли отсюда, все равно здесь нет ничего интересного!
– Да, ничего… – подтвердила Тоня, пнув валявшуюся возле двери дубинку, заостренную с одного конца.
Ей хотелось скорее выйти на воздух, покинуть это жилище, пропахшее гнилью, запустением и чем-то еще. Теперь она поняла чем – смертью.
– Тебе ничего не показалось странным? – проговорил Шурик, когда они вышли из избы.
– Странным? – Тоня усмехнулась. – Да тут все странно… это еще мягко сказано!
– А все-таки…
– Ну, говори уж!
– Здесь не было икон. Ни одной иконы. Прежде ведь в любой деревенской избе непременно висели иконы.
– Ну, жители забрали их, когда покидали деревню!
– А ты уверена, что они ее покинули? Ты видела этот труп… то есть скелет…
– Ну, мало ли – кто-то один не захотел уйти и потом умер в собственном доме…
– Ага, и оставил на печке кровавый отпечаток!
Иваныч тем временем уже зашел в следующую избу.
Тут они тоже не нашли ничего интересного – только засохшая связка чеснока висела над дверью.
– Странное место для приправы! – проговорила Тоня. – Обычно такие вещи хранятся возле печи.
– Это не приправа, – возразил Шурик. – Чеснок вешали для защиты от вампиров.
– Вампиров? – насмешливо переспросил Иваныч. – Ты, дорогой, перепутал. Вера в вампиров, вурдалаков распространена в Румынии и Венгрии, а мы находимся на Карельском перешейке! Ну, идем в часовню, там-то мы наверняка найдем что-нибудь интересное…
Он распахнул дверь часовни и замолчал, не переступая порога.
– Что там? – спросил Шурик, заглядывая через его плечо.
Иваныч не отвечал.
Прямо перед ними, свисая с потолочной балки, раскачивался в петле скелет. Еще два скелета лежали на полу, сцепившись, словно и после смерти они продолжали непримиримую борьбу.
Иваныч преодолел испуг, шагнул вперед и наклонился над сцепившимися мертвецами. В груди одного из них торчал короткий заостренный кол, острый конец которого был обуглен.
– А вот и иконы! – проговорил Шурик, показав в угол часовни. – Только проку от них будет немного!
Действительно, в углу валялась груда обгорелых досок. Кое-где можно было еще различить темные лики святых, изломанные фигуры грешников. На самой верхней иконе была хорошо видна страшная морда одного из чертей, вилами сталкивающих грешников в котлы с кипящей смолой.
– Неужели не осталось ни одной целой? – Иваныч склонился над обгорелыми иконами, пошуровал концом палки. – Нет, с этими ничего нельзя сделать!
– Вон там, кажется, одна уцелела! – Шурик махнул куда-то наверх, под купол часовни.
Иваныч посмотрел в указанном направлении.
