– Мне еще не докладывали. Если и есть, то не должны быть большими. Мы в окопах сидели, наружу не выпрыгивали.
– Командир, у меня трое «трехсотых», – услышав этот разговор, сообщил ротному старший лейтенант Корытин. – Но все трое легкие. Раны касательные. Парни предпочли в строю остаться.
Тут же сделали доклад и остальные командиры взводов. Было еще двое раненых. Погиб один боец во взводе саперов. Шальная пуля угодила ему прямо в лоб. Он в этот момент шлем на затылок сдвинул, чтобы пот платком вытереть. Пуля пробила насквозь кисть и застряла в голове. Товарищи вынесли его в тыл и положили на пологом склоне головой вверх.
– А у бандитов какие потери? – поинтересовался майор спецназа погранвойск.
– По моим прикидкам получается никак не менее полутора сотен человек.
– Нормально. Мои ребята завалили около восьмидесяти. Значит, всего около двухсот тридцати. Это после первой атаки! Так к утру мы их всех здесь положим!
– Всем отдыхать до новой атаки. Командиры взводов, выставьте наблюдателей и менять их не забудьте, – распорядился командир роты.
Только в этот момент, снова вернувшись в действительность, он опять почувствовал присутствие боли в голове и шее. До этого, отвлеченный текущим боем, о своей болезни старший лейтенант Собакин даже не вспоминал, словно никогда и не знал ее, вообще не понимал, что это такое. Так всегда бывало. Общественное вытесняло личное.
Старший лейтенант выбрался из своего окопа, спустился по склону до убитого солдата, над которым склонился санинструктор, что-то рассматривал и записывал к себе в журнал. Этот парень занимался своим делом. Каждое пулевое или осколочное поражение он должен был описать в журнале, снять с убитого КРУС, гарнитуру связи, приемоиндикатор и вообще все приборы, включая аккумуляторы, забрать оружие и запас патронов. Все это могло сгодиться и для других бойцов роты, а потом сдавалось на отрядный склад.
Командир отошел в сторону и прилег на землю. Место здесь было относительно ровное, не так явственно ощущался угол склона. Он принял самую удобную для отдыха позу.
Раньше медики рекомендовали спецназовцам отдыхать и набираться сил, приняв позу андреевского креста, то есть лечь на спину и разбросать руки и ноги по диагонали. Специалисты по этой части считали, что так организм восстанавливается быстрее всего.
Но совсем недавно рекомендации сменились. Новая поза была разработана для космонавтов, только что вернувшихся из полета. Спецназ перенял ее. Человек лежит на спине, ноги его сгибаются под углом сто тридцать пять градусов. Угол между телом и бедрами составляет сто восемнадцать градусов. Эту разгрузочную формулу медики разработали экспериментальным путем. Она приближает человека к состоянию невесомости.
В спецназе для начала сделали даже специальные деревянные угломеры, чтобы точно соблюдать позу. Но скоро эти штуковины уже были не нужны. Тело человека само легко запоминает нужное положение и получает наибольшую разгрузку. Говорят, оно чувствует себя точно так же, как в невесомости. На позвоночник осуществляется наименьшее давление. Вся нагрузка на тело распределяется равномерно. Хотя для полного отдыха все же лучше разоблачиться или хотя бы бронежилет снять.
Но прежде чем лечь, Виктор Алексеевич посмотрел по сторонам. Отдыхать пожелали далеко не все бойцы. На склоне устроилась где-то третья часть роты. Остальные предпочитали находиться, что называется, на боевом взводе. Все зависит от организма. Одному нужен отдых, другому временное расслабление только вредит. Этому солдату после отдыха бывает трудно вернуться к боевому состоянию.
Сам командир разведывательной роты обычно предпочитал не расслабляться. В этот момент боль вроде бы отступала, зато потом возвращалась и набрасывалась на него с новой силой. Но в этот раз, накануне ночи, которая обещала быть бессонной, он решил, что отдых необходим даже его тренированному организму.
Однако отдохнуть в достаточной мере бандиты спецназовцам не дали. Видимо, они не смогли найти место, где их не доставали бы пули снайперов и автоматчиков. Боевики прямо под огнем, неся при этом потери в живой силе, хотя и не слишком значительные, перегруппировались для новой атаки на позицию армейского спецназа.
Как и предполагал старший лейтенант Собакин, атаковать бандиты намеревались теперь на левом фланге его обороны, то есть на своем правом, где они имели возможность прятаться за скалы. Упустить такую возможность эмир не желал. Скалы должны были хоть как-то прикрывать их спереди и со спины, но никак не могли защитить от обстрела сбоку. Теперь уже банда шла одной колонной, довольно широкой и длинной.
Старший лейтенант рассмотрел в бинокль хребет, противоположный тому, который обвалился. При этом он обратил внимание на каменно-земляной козырек, выступающий над ущельем достаточно далеко, и на стену под ним, на вид довольно слабую, покрытую многочисленными трещинами. Хорошо, если это не обман зрения.
– Котенков, ко мне! Новая задача! На месте покажу.
– Иду, товарищ старший лейтенант, – отозвался командир взвода минометной поддержки.
Лейтенант прибежал быстро. Он забрался в окоп, перевел дыхание после быстрого подъема по склону и сразу вытащил свой планшетник, где карта была разделена на квадраты поражения.
– Отлично отработал. Могу только поздравить и поблагодарить. А теперь новая задача. – Виктор Алексеевич протянул лейтенанту свой бинокль, показал пальцем и спросил: – Видишь козырек, что над скалами навис?
Лейтенант козырек нашел быстро.
– Вижу. Основание каменное, поверху земля, – сразу дал он качественную характеристику этому месту. – Посадить туда взвод автоматчиков проблематично. Забраться сложно. Разве что с вертолета высадиться. Но где его взять?
– Нет у нас ни вертолета, ни взвода в запасе. А обрушить козырек сумеешь?
– Основание каменное. Все зависит от прочности и монолитности камня. Да и попасть в козырек проблематично. Но попробовать можно. – Лейтенант сделал отметку на карте в планшете и осведомился: – Корректировщик, ты слышал задачу?
– Так точно. Готов к работе, – отозвался тот с противоположной стороны ущелья. – Только мне кажется, что камень там очень крепкий. Едва ли получится. Если только он с землей перемешан.
– Это уже не твоя забота. Хотя бы краешек уронить, он на склон упадет. Дальше камни сами посыплются, бандитов зароют, не дадут им возможности за скалы прятаться. Они внизу невысокие, обвал их с общей поверхностью сравняет. Пусть с камня на камень прыгают поверху, если хотят. Мы их будем влет бить, прямо как уток на охоте.
– Товарищ старший лейтенант! – неожиданно вмешался в разговор гранатометчик третьего взвода младший сержант Золотухин. – Если вместе с минами и я тройку ракет туда же положу? Нормально будет?
На вооружении у Золотухина был гранатомет «РПГ?29» «Вампир». Но в наличии у него имелись, как знал командир роты, только бронебойные ракеты «ПГ?29В», против живой силы, по большому счету, бесполезные. В банде собственной бронетехники не было, поэтому гранатомет пока не использовался. Сам Золотухин воевал как простой солдат, с помощью автомата.
Справятся ли бронебойные ракеты с камнем, Собакин не знал. Правда, согласно технико-тактической характеристике, они пробивали шестисотмиллиметровый слой гомогенной брони вместе с динамической защитой. Но у камня другая температура плавления. Попробовать, однако, стоило.
– Сколько у тебя вообще выстрелов?
– Три, товарищ старший лейтенант. Весь запас.
– Дашь два выстрела в скалу, один, последний – под нее, чтобы камнепад организовать. Но это только тогда, когда внизу бандиты будут. Им еще до этого места минут десять-пятнадцать добираться. Сначала минометчики попробуют пристреляться.
Лейтенант Котенков принял слова командира роты за руководство к действию, выбрался из его окопа и побежал к своему взводу.
В это время бандиты, выполняя команду своего эмира, тоже побежали. Они вышли из-под прицельного огня пограничников, но тут же угодили под обстрел бойцов спецназа военной разведки. Даже не прибегая к помощи бинокля, Виктор Алексеевич видел, насколько такой обстрел оказался опасным для банды. Она ведь еще не подошла к скалам, за которыми можно было бы укрыться.
Невдалеке от них банда внезапно стала разворачиваться веером, чтобы охватить весь левый фланг армейского спецназа. При этом большая ее часть все равно прижималась к хребту, надеясь, видимо, прорваться именно здесь.
Старший лейтенант Собакин опять в середине строя увидел носилки с контейнером и тут же вызвал на связь майора Феофилактова.
Тот ответил со скоростью, потребной для того, чтобы надеть шлем, лежащий где-то под рукой. Носить его на голове Феофилактов, похоже, упорно не желал.
– Слушаю тебя, старлей. Вижу атаку на твои позиции. Удержишься?
– Нам деваться некуда. Остается только держаться, товарищ майор. Я вот что хотел сказать. Может, стоит запросить ФСБ про этот контейнер, который бандиты опять волокут на носилках? Что в нем может оказаться? Они могут и знать, иметь хотя бы какие-то косвенные данные.
– Нам сообщили бы, если бы знали. Но я попробую еще и запросить, попрошу наше управление в Москву обратиться. Может, там какие-то подозрения есть. Если что-то будет, то я тебе сообщу. Конец связи.
– Конец связи, товарищ майор.
Головная боль снова подступила, причем такая сильная, что даже в глазах потемнело. Старший лейтенант подумал, что сейчас потеряет сознание. Таблетки были у него в кармане под бронежилетом, но принимать их он не решился, помнил свой единственный опыт, когда воспользовался помощью фармакологии и почти полностью потерял контроль за своим поведением. Сейчас это было совершенно недопустимо, и Собакин усилием воли попытался заставить себя про боль забыть.
Тут, словно в помощь ему, началось действие. Заговорили минометы. Мины теперь летели не над головой старшего лейтенанта, однако привычный вой их стабилизаторов просто радовал душу и слышался душевной песней.
Собакин поднял к глазам бинокль. Первая мина упала с небольшим недолетом. Вторая перелетела цель и вызвала небольшой камнепад на склоне, до которого бандиты еще не дошли.
Однако корректировщик, видимо, свое дело знал на отлично. Виктор Алексеевич слышал его подсказки лейтенанту Котенкову, но ему эти слова ничего не говорили. Он, конечно, как всякий офицер спецназа ГРУ, умел обращаться с беззвучным минометом «Галл», но корректировку огня всегда вел на глазок, без привязки к квадратам карты. А рядовой Максаков, похоже, не просто передавал данные, он еще и считал метры, вычислял цель то ли на логарифмической линейке, то ли на калькуляторе, при этом не допускал ошибок. Поэтому третья мина легла прямо на основание каменного козырька, подняла большое облако пыли.
Но «Вампир» пока не стрелял. Младший сержант Золотухин хорошо понял задачу и дожидался момента, когда под карнизом появятся бандиты. Причем не просто передовой отряд, а вся колонна, которую хорошо было бы разорвать на две части и по одной уничтожить. Хотя делить банду в середине опасно. Слишком большие группы будут созданы. Значит, следует отсчитать приблизительно полторы сотни человек. Спецназовцы вполне смогут реально уничтожить их, отсеченных от остальных.
Именно с этой целью старший лейтенант Собакин снова взялся за бинокль. Он примерно отсчитал нужное количество бандитов, дождался, когда они приблизятся к карнизу, и дал резкую команду:
– Котенков, огонь! Золотухин, присоединяйся! Всем остальным отсечь передовую группу от остальной колонны!
Глава 5
Первыми активно заговорили пулеметы, до этого только лениво выплевывающие прицельные, не слишком частые и не особенно длинные очереди. Очень быстро к ним присоединились автоматы бойцов роты и снайперские винтовки. Изредка звучно подавал голос «Корд».
Разрыв в бандитской колонне образовался сразу и резко расширялся. Появилась даже угроза того, что если обрушение карниза и произойдет, то никого не сумеет накрыть.
Поэтому командир роты дал новое распоряжение:
– Активный обстрел прекратить! Постреливать лишь изредка, как будто от нечего делать. Лениво, но прицельно.
«Разве можно было бы дать такую команду раньше, когда внутри роты приходилось объясняться знаками! Все-таки гарнитура связи – дело великое», – отметил старший лейтенант достижения военной науки.
Бандиты отстреливались, но не видели перед собой противника, ведущего по ним прицельный огонь. Спецназовцы укрывались в окопах. Попробуй отличить от камня шлем, обтянутый камуфлированной тканью, да еще и издали. Не стрелять же по всем подряд камням. На это и патронов не напасешься.
Глушители автоматов спецназа при этом со своей работой справлялись на отлично. Щелчки затворов сливались воедино, создавали фоновый металлический шум, происхождение которого оставалось непонятным для непосвященного человека. Словно бы где-то рядом проходила железная дорога, по которой на высокой скорости следовал чрезвычайно длинный грузовой состав, и колесные пары постукивали на стыках рельсов. Этот общий звук не выдавал каждого отдельного стрелка, не показывал его местонахождение. Поэтому бандитам было непонятно, куда им стрелять. Они посылали пули просто в гребень.
Миномет ухнул громкоголосым лесным филином. Мина пролетела опять не над головой старшего лейтенанта, а левее. Почти одновременно с потрескиванием, вся окутанная дымом, ринулась вперед ракета «Вампира». Прицел гранатометчик Золотухин выдержал правильный. Ракета ударила в самый край карниза и заставила его вздрогнуть.
Бандиты, находившиеся внизу, вероятно, испытали далеко не самые приятные минуты в своей жизни. Сверху на них посыпались осколки камня и земля.
Мина снова, как и при пристрелочном выстреле, попала сверху в основание природного сооружения, в место соединения скалы с хребтом. Наверное, повторить такой выстрел было сложно прежде всего потому, что миномет при выстреле сильно подпрыгивает и меняет свое положение. Но расчету во главе с лейтенантом Котенковым удалось это сделать. Вторая мина легла точно туда же, куда и первая.
Бинокль, который старший лейтенант не выпускал из рук, показал, что по карнизу протянулась не особо широкая, однако все же заметная трещина. Бандиты снизу, конечно же, не видели ее, но поняли замысел командира роты. Колонна ускорила передвижение, перешла с быстрого шага на бег.
По сути дела это уже была и не колонна вовсе, хотя и в цепь она не вытянулась. Теперь командир разведывательной роты видел перед собой просто толпу. Каждый бандит в ней стремился обогнать другого, идущего впереди, тем самым спастись самому, не думая о тех, кто отстанет.
Старший лейтенант даже удивился такому порядку атаки. Вроде бы эти бандиты имели немалый боевой опыт. По крайней мере, именно так предупреждали Собакина в штабе отряда перед отправкой на операцию.
В реальности же боевики ничего подобного не продемонстрировали ни во время первой атаки, когда банда уже почти добилась своего и внезапно отступила, ни во время второй. Если бы бандиты вытянулись вдоль линии спецназа несколькими собственными, пусть даже на одном из флангов, то создали бы преимущество в огневой мощи. Однако пока они даже не видели, куда им необходимо стрелять и откуда ведется огонь по ним.
Конечно, боевики заметили, откуда раздался выстрел из «РПГ?29». Теперь они активно обстреливали окоп младшего сержанта Золотухина, не давали ему высунуться, посмотреть в свою сторону, голову поднять. Бандиты опасались, что следующий его выстрел будет осколочно-фугасным, направленным на них. Каждый из них, как человеку и положено, был уверен в том, что стрелять Золотухин будет именно в то место, где находится как раз он. Отсюда становится понятным желание каждого боевика выпустить из своего ствола как можно больше пуль, чтобы соблюсти собственную явную или даже предполагаемую безопасность.
Между тем время уже приближалось к вечеру, и вскоре должны были подступить короткие горные сумерки. После этого наступит и черная темнота, свойственная ночным ущельям, куда проникает мало света луны и звезд.
Скорее всего, бандиты не знали, что прицелы на автоматах военных разведчиков и пограничников являются не просто оптическими, но еще и тепловизионными. Они будут показывать боевиков и вообще все биологически активные объекты и в темноте, чем создадут бойцам роты значительное преимущество в бою.
Это незнание, похоже, заставляло бандитов не сильно торопиться. Они словно бы сами с нетерпением ждали темноты, надеясь, что она их надежно прикроет. Но пока еще было светло, и старший лейтенант Собакин думал прикрыть часть банды совсем другим образом.
На карниз, заставляя его сильно содрогаться всем каменным телом, легли одна за другой еще три мины. Судя по времени между выстрелами, работал только один миномет, который уже был точно наведен на цель.
– Золотухин! – позвал старший лейтенант.
– Я, командир! – отозвался младший сержант.
– Ты в состоянии сделать еще два выстрела?
– Меня так плотно в окоп вогнали, что голову поднять невозможно. Я уже пытался, пули по шлему в двух местах чиркнули. До сих пор звон в голове стоит.
Тут старший лейтенант внезапно осознал, что боль в его собственной голове мешает ему думать и даже говорить.
Он некоторое время молчал, чем вызвал беспокойство младшего сержанта, который позвал его обеспокоенным голосом:
– Командир! Товарищ старший лейтенант!
– Здесь я, – наконец-то отозвался Собакин. – От шальных пуль прячусь.
Он вдруг понял, что забыл, что собирался сказать гранатометчику.
Старший лейтенант с трудом сформулировал новый, как ему думалось, вопрос, хотя тот и был тем самым, который он думал раньше задать Золотухину:
– А выбраться из окопа, не попадая под обстрел, можешь?
– Без проблем. У меня лаз позади, на другую сторону склона смотрит.
– Переберись на три-четыре окопа ближе к левому флангу и стреляй оттуда. Цель прежняя. Потом еще ближе, но уже на пять-шесть окопов. Предупреди бойцов, которые в этих окопах сидят, что будет массированный обстрел. Чтобы они не сильно высовывались.
– Понял. Работаю, товарищ старший лейтенант. Бери выстрелы, пошли. – Последние слова Золотухина, разумеется, относились ко второму номеру гранатометного расчета, который обычно и носил за младшим сержантом рюкзак с гранатами и ракетами.
Собакин высунулся из своего окопа совсем немного, только чтобы посмотреть, как на бруствер чужого окопа ляжет большая туба «Вампира». Командир роты просто желал увидеть сам момент выстрела и оценить, насколько место, с которого работал гранатометчик, становится заметным.
Тут сразу несколько пуль одной и той же, похоже, очереди ударили по шлему. Они добавили к привычной головной боли новую, которая первую не выбила, но наделила ее неведомой силой, да такой, что старшему лейтенанту захотелось застонать.
Он вообще-то от природы был человеком терпеливым, всегда считал, что является носителем низкого порога чувствительности, то есть умеет переносить боль без труда. Старший лейтенант никогда себя не жалел. Ни в боевой обстановке, ни на тренировках, когда нагрузки давались на грани того, что может человек перенести, но всегда вдвое, а то и втрое большие, чем в реальном бою. Ни стона, ни жалобы от него никто и никогда не слышал.
Но сейчас ему так захотелось застонать, что он легко убедил себя в том, что после этого боль станет переноситься намного легче. Собакин нажал на кнопку КРУСа, полностью отключился от связи во всех ее проявлениях и застонал в голос. Но еще на середине этого стона он понял, что сам звук страдающего человека и боль в голове и в шее никак не связаны. Стон ему нисколько не помогал.
Старший лейтенант остановил себя и тут же включил КРУС, чтобы ни на секунду не терять нить боя. Он вдруг понял, что сидит на дне окопа, вырытого им собственноручно несколько часов назад. Самого момента, когда он сел на каменистую землю, Собакин не помнил. Видимо, он начал садиться, когда в шлем ударила первая пуля.
Собакин снял шлем с головы и осмотрел его. Шлем оставался целым, только тряпичная камуфлированная обшивка была порвана пулями чуть позади виска и еще в двух местах на темени. Окажись старший лейтенант без шлема, не сносить бы ему головы.
«Вот урок любителям бандан, – подумал командир разведывательной роты. – Надо будет после боя, если, конечно, я останусь жив, показать солдатам свой шлем и объяснить ситуацию. А звон в ушах? Был ли он?»
Ему вспомнились слова младшего сержанта Золотухина, которому в шлем попали две пули. У того в ушах стоял звон. Сказано это было не для красного словца. Собакин много раз слышал подобное и от других бойцов, кому посчастливилось испытать шлем автоматной пулей.
Но вот сам старший лейтенант никакого звона не ощущал и не запомнил. Хотя вполне можно было допустить, что он попросту не слышал его из-за жуткой головной боли. Да еще сами удары пуль ее добавили. Что против этой боли какой-то звон в ушах! Тем более что они, уши, прикрыты наушниками.
Это напомнило Собакину еще об одной вещи. Микрофон на шлеме находится снаружи. Он должен был уловить удары пуль в шлем. Они попросту не могли быть беззвучными. Микрофон обязан был передать их в наушники, причем с повышенной громкостью, как и все остальное. Наверное, так оно и было, потому что сам микрофон Собакин не выключал. Однако боль и эти звуки тоже услышать не дала. По крайней мере она не позволила обратить на них внимание, хотя ухо их наверняка уловило.
«Нет, – понял командир роты. – Оставлять это во взвешенном состоянии никак нельзя. Так я могу и бойцов роты в какой-то момент подвести. Значит, мне следует обращаться в санитарную часть, ложиться в госпиталь.
Но к чему это может привести? Меня, естественно, спишут из армии по инвалидности и оставят жить с этой болью. Даже не жить, а доживать то, что мне осталось. Это, конечно, не так уж и много, но постоянно терпеть боль сложно, почти невыносимо. Я этого не хочу.
Выход из этого положения есть. Он называется эвтаназией. Но она в нашем государстве запрещена.
Есть еще один вариант – самоубийство. Но в этом случае мои жена и малолетняя дочь окажутся без средств к существованию. Если военнослужащий совершил самоубийство, то его семье не положены никакие выплаты за потерю кормильца, в том числе и получение военной страховки.
