– И то верно. – Анфиса потрясла головой. – Знаешь, как-то не верится мне, что он жену убил. Знаю его несколько лет, всегда такой мужчина сдержанный, вежливый, умный… По бабам не бегал, о жене худого слова от него не слыхала. Всегда думала, что они – хорошая пара. Впрочем, чужая душа – потемки… – И она удалилась от меня по коридору, в растерянности покачивая головой.
– Стойте! – раздался из темноты голос Ульяны. – Постойте же! Пойдем обратно!
– Сейчас… – пробормотал Сарычев, вглядываясь в стену.
На ней была привинчена блестящая металлическая табличка с какой-то надписью. Надпись была сделана латиницей, красивыми затейливыми буквами, и он ее не смог разобрать.
Шагнул ближе, чтобы осветить фонариком, то есть телефоном…
Вдруг подвернутая нога поскользнулась на чем-то влажном, Сарычев охнул от боли, потерял равновесие и упал, нелепо взмахнув руками. При этом он выронил телефон, и свет погас. На него обрушилась бездонная, непроницаемая тьма.
Из этой темноты донесся приглушенный голос Ульяны, потом звук падения и какой-то странный скрежет.
Сарычев хотел окликнуть девушку, но горло перехватило от боли в ноге, он закусил губу, а потом наступила тишина.
– Ульяна! – крикнул он в темноту и испугался собственного голоса – так непривычно он прозвучал во тьме.
Никто не ответил.
– Ульяна! – повторил Сарычев, и снова безрезультатно.
– Яна! – крикнул он, вспомнив, что она сердится, когда ее называют полным именем, и снова не получил ответа.
Он принялся шарить на полу, и – о счастье! – почти сразу нашел свой телефон. На ощупь нашел кнопку, и темнота озарилась голубоватым призрачным светом. Теперь он нашел в настройках режим фонарика, включил его и огляделся.
За прошедшую минуту коридор вокруг него удивительным образом изменился: там, откуда он только что пришел, и где, по его представлениям, должна была находиться Ульяна, теперь виднелась глухая кирпичная стена. А вот металлическая табличка, которую он заметил перед тем, как упасть, была на прежнем месте.
Сарычеву стало страшно.
Он оказался один в темном и мрачном подземелье, выход назад, к свету и воздуху, был отрезан от него стеной, и Ульяна пропала неизвестно куда. Неприятная девица, но все же живой человек… с ней ему было куда спокойнее. Хотя о каком спокойствии можно говорить, когда… когда Лена лежит там, в их квартире, мертвая.
«Не может быть! – тут же уверил он себя. – Такого просто не может быть! Это невозможно!»
Он знает это только с чужих слов. Сначала Ульяна набросилась на него с кулаками, он думал, что она сошла с ума. Потом приехала полиция, и он собственными ушами слышал, как майор докладывал начальству об убийстве. Но все же он никак не мог поверить, что Лены больше нет.
Он вспомнил лицо жены, каким видел его в последний раз – перекошенное ненавистью, с некрасиво искривленным ртом, из которого лились такие слова, которых он от нее никогда не слышал. Он – не нежная фиалка, многое в жизни повидал, когда создавал свой собственный бизнес, и сейчас у него в подчинении грубые работяги, но слышать такое от собственной жены…
Нет, он никак не может поверить, что тогда, когда уходил из дома, он видел ее в последний раз.
В глубине души какой-то трезвый голос твердил ему, что он поступает, как глупый страус, пряча голову в песок, чтобы уйти от проблем, но он предпочел не слышать голос разума хотя бы недолго.
Сарычев подошел к новоявленной стене, постучал по ней кулаком. Стена была самая настоящая, прочная, он отбил об нее костяшки пальцев, но стена и не шелохнулась. Тогда он перешел к стене с табличкой и направил на нее луч фонаря.
Надпись была не на английском, который Сарычев худо-бедно знал, а на каком-то другом европейском языке.
Приглядевшись, он подумал, что это французский.
Ну да, конечно, во времена графа Шереметева, когда строили дворец и подземелья, французский язык был в ходу. Но сам-то он его вовсе не знает…
Хотя какие-то слова показались ему смутно знакомыми… вот, например, «Entrer»… это слово попадалось ему в парижском аэропорту. Кажется, оно значит «выход»… или «выйти»… ну да, похоже на английское «Enter»… а вот это – «Cliquez»… похоже на «клик», «кликнуть»… то есть попросту, нажать…
Он нажал на злополучную табличку – во всяком случае, хуже от этого не будет… куда уж хуже…
Ничего не произошло.
Он еще раз пробежал глазами надпись на табличке.
Рядом со словом «Cliquez» было еще одно смутно знакомое слово – «Fin». Ну, ясно – это значит «конец», «финиш». Это слово появлялось в конце старых французских фильмов.
Выходит, «Cliquez fin» означает «Нажать на конец»… глупо как-то.
Он попробовал нажать на само слово «Fin», но опять ничего не произошло. Да и странно на что-то надеяться… неизвестно, сколько лет провисела здесь эта табличка, неизвестно, кто ее здесь оставил, неизвестно даже, что на ней написано…
На всякий случай он пробежал надпись до конца, не найдя больше ни одного знакомого слова.
В самом конце надписи стоял восклицательный знак.
Сарычеву показалось, что этот знак вырезан глубже всех остальных букв и знаков на табличке.
Машинально Сарычев нажал на этот знак – и вдруг стена медленно поползла в сторону, как дверь купе в вагоне. За ней обнаружился темный проход.
Сарычев опасливо заглянул в этот проход.
За ним был туннель вроде того, по которому они с Ульяной шли с самого начала, только этот туннель был заметно уже, и потолок ниже, так что Сарычев едва не задевал его головой. Кроме того, по кирпичным стенам кое-где сочилась вода, скапливавшаяся на полу в мелкие лужицы, и воздух был сырым и холодным.
Впрочем, других вариантов все равно не было.
Сарычев пошел вперед, освещая путь фонариком.
Он шел так примерно полчаса. Туннель начал понемногу подниматься вверх, он стал суше и просторнее. Свод потолка тоже поднимался все выше и выше, теперь он скрывался в темноте высоко над головой. Кроме того, Сарычев почувствовал лицом движение воздуха, и воздух этот стал заметно теплее.
Все эти приметы внушали сдержанный оптимизм, и он немного прибавил шагу, насколько позволяла его поврежденная нога. Хотя надо признаться, болела она меньше.
И тут туннель оборвался, точнее – уперся в глухую кирпичную стену, верхний край которой скрывался в темноте.
– Приплыли! – проговорил Сарычев вполголоса.
Если до сих пор он не позволял себе впадать в панику, то теперь приходилось признать – его положение было безвыходным. В самом буквальном смысле слова. Вперед пути не было, позади тоже был тупик… что делать? А на воле ждали его полицейские с трудными вопросами и обвинениями…
Заряд телефона скоро подойдет к концу, и он останется в полной темноте, безо всякой надежды на спасение.
Без пищи человек, говорят, может прожить две недели. Без воды – только три дня. Впрочем, вода здесь как раз есть, она сочится по стенам, скапливается на полу.
Сарычев представил себе, как он сидит в темноте и лижет влажные стены, чтобы не умереть от жажды…
Нет, чем мучительно умирать несколько дней в кромешной темноте – лучше оборвать это разом… Возможно, таким образом решатся все его проблемы…
Когда-то давно, в молодости, Сарычев ходил в горы. Там он часто бывал в смертельно опасных ситуациях – но не испытывал такого страха, как сейчас, потому что вокруг был бескрайний простор, над головой – небо, и дышалось ему легко и свободно. А сейчас на него давил груз многотонной тьмы…
И чем мог помочь ему здесь, глубоко под землей, опыт горных восхождений?
Он на всякий случай еще раз оглядел стену, в которую упирался туннель, осветил ее фонариком снизу доверху и даже постучал по ней костяшками пальцев…
Звук был глухой. Никакой пустоты за этой стеной не было.
Он отступил назад, чтобы оглядеть стену, и при этом снова поскользнулся на влажном полу.
На этот раз ему удалось сохранить равновесие, но телефон выскользнул из руки и упал на пол возле самой стены.
Сарычев охнул – но все обошлось, телефон даже не погас, он по-прежнему освещал стену.
Но теперь свет падал на стену под острым углом, и в боковом освещении на стене выступили незаметные прежде детали. Теперь стало видно, что некоторые кирпичи немного выступают из стены. Немного, но все же выступают…
А еще…
Подняв голову, Сарычев увидел, что между верхним краем стены и потолком туннеля есть небольшой зазор.
Впрочем, это снизу зазор казался небольшим, а так, возможно, через него можно протиснуться…
Прежде чем поднять с пола телефон, Сарычев запомнил расположение выступающих из стены кирпичей. У него была хорошая зрительная память, и это расположение отпечаталось в его голове, как чертеж строительного объекта.
Он вспомнил свои горные походы, нащупал ногой первый выступающий кирпич, поставил на него ногу, перенес на нее вес тела, нашел следующий кирпич… но теперь нужно было перенести вес тела на подвернутую ногу…
Тело пронзила боль.
Но Сарычев сжал зубы, преодолел боль и продолжил мучительное восхождение.
Еще один шаг… он с трудом перевел дыхание, опершись на здоровую ногу, собрал в кулак волю и поставил больную ногу на следующий выступ стены.
Так он и поднимался, чередуя боль и короткий отдых. Отдыхать приходилось все чаще.
Скоро он поднялся уже до половины стены.
Скосив глаза вниз, увидел, что его отделяет от пола не меньше трех метров. Если сорвешься – насмерть не разобьешься, но больную ногу еще больше изувечишь, а это значит, застрянешь в подземелье навсегда…
Поднял глаза вверх – и увидел, что зазор между стеной и потолком стал шире. Через него точно можно пролезть…
Это внушило некоторый оптимизм, и Сарычев полез вверх с новыми силами.
Еще несколько минут мучительного восхождения – и он добрался до потолка, точнее, до зазора между потолком и стеной. Подтянулся, втянул голову и плечи в зазор, с трудом протиснулся в него, подумав при этом, что давно пора сесть на диету – и наконец оказался в узком и темном горизонтальном проходе.
Он расслабился и перевел дыхание. Все мышцы болели после непривычных усилий, но он все же добрался…
Только что теперь? Не оказался ли он в очередном тупике?
Ну что ж, нужно двигаться вперед – только так он это узнает…
И Сарычев пополз вперед.
Вскоре дышать стало легче, и впереди возникло едва различимое пятно бледного света.
Он прополз еще несколько метров по узкому пыльному лазу и оказался перед пластмассовой решеткой. По другую сторону этой решетки был свет, воздух, там была жизнь.
До Сарычева дошло, где он находится – в вентиляционном канале. Он подергал решетку, которая отделяла его от свободы. Она была довольно хлипкая, и первым его побуждением было просто выломать ее, но потом он заметил, что решетка держится на двух винтах.
Нашарив в кармане мелкую монету, он вывернул эти винты, снял решетку и выбрался из вентиляционного короба.
Переведя дыхание, он пристроил решетку на прежнее место и огляделся.
Он оказался в небольшой комнате, заставленной ломаной старинной мебелью и составленными к стене пыльными картинами в массивных золоченых рамах.
Внезапно Сарычев почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
Он обернулся и заметил, что из темного угла комнаты на него смотрят строгие темные глаза под кустистыми бровями.
Сарычев попятился и смущенно проговорил:
– Извините, я попал сюда случайно…
И тут он осознал, что разговаривает с картиной. Это был прислоненный к стене портрет мужчины средних лет в расшитом золотом мундире с атласной орденской лентой на груди.
У него было выразительное, как говорят, породистое лицо с тяжелым подбородком и высокими скулами.
Это лицо показалось Сарычеву смутно знакомым, но он не смог вспомнить, где его видел.
Ему даже не пришло в голову, что видел он это лицо каждый божий день…
Сарычев тихо засмеялся над своей ошибкой.
Он понял, куда попал: во дворец графа Шереметева, расположенной в том же парке, что и научный институт.
Комната, в которую он выбрался, – кладовая, или запасник, куда сложили мебель и картины, нуждающиеся в реставрации или просто не нужные в экспозиции дворца.
А строгий мужчина на портрете – это граф Шереметев собственной персоной.
То есть из подземелья-то он как-то выбрался, но если охрана или сотрудники музея найдут его здесь, запросто могут задержать, заподозрив в попытке украсть музейные ценности, и передать полиции, а там уже быстро установят его личность и арестуют по подозрению в предумышленном убийстве…
Короче, чтобы остаться на свободе, ему нужно незаметно выбраться из дворца.
Сарычев тихонько подошел к двери и повернул ручку.
Дверь, к счастью, не была заперта.
Он выглянул в щелку, никого не увидел и выскользнул из кладовки. Он оказался в длинном полутемном коридоре, тускло освещенном старинными бронзовыми светильниками.
В коридоре не было ни души, и он пошел по нему, опасливо оглядываясь по сторонам.
