Эти деньги мне колхоз при увольнении выплатил, еще немного пришлось одолжить. В те годы примерно за четыре тысячи можно было купить “москвич”.
Но на “москвич” денег мне уже не хватило. Часть пути я ехал с малышкой на автобусе, и мне уже тогда было приятно, потому что все дети интересовались моим медведем и хотели его погладить. Я решил, что это хороший знак: значит, мне и правда замечательное животное попалось, дружелюбное, вызывающее симпатию. И уже тогда я подумал: “Звать тебя будут Валентина. Ты красивая медведица, а это красивое имя, для тебя в самый раз”.
Так ее и назвали. Валентина, сокращенно Веля.
Потом нам пришлось пересесть с автобуса на поезд, и Веля ехала в багажном отделении. Кондуктор за нее билета не требовал, попросил только разрешения ее погладить. Ясное дело, я разрешил. Правда, за билет все равно заплатил. Так уж я привык: раз положено, значит, надо заплатить, и все тут. Я всегда покупал Веле билет как взрослому человеку, без всяких там скидок за погладить. Только однажды кондуктор уперся. Сказал, что кто-то из его близких родственников попал в больницу, а медведь, мол, добрый знак, счастливый для того человека. Я видел, что ему это важно, и в тот единственный раз за билет платить не стал.
4
Главной моей заботой была жена. Ведь в Кормисож я поехал втайне от нее. И когда я появился в дверях с медведем, жена как с цепи сорвалась.
– Да у тебя мозгов нет! Как мы жить-то будем?! – орала она и бросалась на меня с кулаками. Я уступил, вышел.
С женой я всегда старался жить в мире и, честно скажу, нервничал, что она так кричит, но в общем-то я мог ее понять. Жизнь у медведчика не из легких. Ну да, можно заработать. Видишь этот дом? Спасибо за него нашей Валентине. В хороший день на море я зарабатывал больше, чем за месяц в колхозе.
Но за все приходится платить. Нужно постоянно следить, чтобы медведь не одичал и не причинил никому вреда: Веля прожила с нами двадцать лет, но ни на секунду нельзя было терять бдительности. Невозможно угадать, когда в твоем медведе проснется инстинкт. У одного знакомого из соседнего села, Ивана Митева, медведица прожила пятнадцать лет. Он купил ее в цирке, казалось, уж с ней-то можно жить спокойно: ее мать и бабка свободы не знали, инстинкты должны были притупиться. Но однажды Иван плохо ее привязал, медведица сорвалась, убила трех кур и съела. Как ей это удалось – не знаю. У нашей Вели куры под носом шастали, но ей такое и в голову не приходило. Но случилось, что случилось. В медведице проснулся инстинкт, и она начала бросаться на хозяина, на его жену, на детей. Пыталась их покусать. А вот это уже серьезная проблема. К сожалению, медведю чувство благодарности неведомо, он не будет вспоминать, что ты пятнадцать лет кормил его кукурузой и картошкой. Одичает – начнет кусаться.
К тому же люди к медведчикам относятся не лучшим образом. Нас не уважают. Мне это долго не давало покоя, и я никогда не выступал с Велей ни здесь, в Дряновце, ни в соседних деревнях. Только добравшись до Шумена – а это шестьдесят километров отсюда – доставал гадулку и приступал к работе.
Короче, когда я привез домой медвежонка, моя жена прекрасно поняла, чем все это кончится. Женщины очень умные, и, увидев это маленькое лохматое существо, она уже видела и смеющихся людей, и ночи под проливным дождем, и хождение от дома к дому в надежде на пару стотинок.
Но и я знал свою жену, светлая ей память. И знал, что нужно только переждать этот ее приступ злости, и она полюбит медведя, как родного ребенка.
И я не ошибся. В первую же зиму жена сама поторапливала меня соорудить Веле навес, чтобы та не мерзла. А в дождь бежала с зонтиком к дереву, под которым сидела прикованная Веля, чтобы ее мишка не промок. Да будь ее воля, она бы ее дома держала, как в городе – собак.
5
Когда я привез сюда медвежонка, пристал ко мне один майор милиции. А может, была уже полиция? Не помню, все менялось так быстро, что за переменами было не уследить. Он пронюхал, что у меня медвежонок, явился и говорит: “Гражданин Мирчев, мне стало известно, что у вас есть медведь. Даю вам семь дней на то, чтобы от него избавиться”.
Я пытаюсь спорить, мол, товарищ майор, да как же так, ведь я его законно приобрел. Вот у меня справка о покупке из парка Кормисож. И вообще, раз меня из-за этой вашей трансформации работы лишили, дайте хоть чем-то другим заняться!
Но майор и слышать ничего не желал: “Семь дней. И я, гражданин Мирчев, не хочу повторять дважды”.
Странно он себя вел, ведь в ту пору в нашей деревне шесть других медведей было, в том числе у моего брата Стефана. Почему тот майор именно ко мне прицепился? Не знаю. Может, достали его эти медведи? А может, он взятку хотел? Только не дождался. Я все сделал по закону, так что давать ему на лапу повода не было. Я поехал в Шумен, в представительство министерства культуры, и попросил их за мой счет позвонить в Софию, чтобы там подтвердили: все необходимые документы у меня есть. В секрете медведя держать было нельзя. Его должен был осмотреть ветеринар, а министерство культуры должно было подтвердить, что моя программа обладает высокой художественной ценностью. Министерство признало, что у меня есть все бумаги, в Разграде мне выдали дополнительный свисток, и майору милиции пришлось от меня отстать.
И он отстал. Сказал только, что будет за мной следить, я его еще пару раз видел, а потом он пропал.
Оставалось дело за дрессировкой.
Есть две школы.
Есть мечкадары, которые работают жестко. Бьют медведя, тягают за морду, пинают.
Я таким никогда не был. Во-первых, это не по мне – я по натуре человек мягкий. Во-вторых, отец мне всегда повторял: Бог все видит. Медведя тебе он дал, и если ты с ним плохо обращаешься, то, считай, Бога обижаешь. Я в это верю, потому что со многими медведчиками так бывало. Раньше или позже Бог за все воздаст.
Битый медведь только и ждет, чтобы отомстить. Знавал я одного типа, который бил своего мишку пожарной лопатой. Медведь при виде лопаты держался подальше. Но как-то раз хозяин подошел к нему без лопаты, так медведь его покусал, и довольно серьезно.
Еще одно подтверждение – это Иван Митев, тот самый, чей медведь кур задавил. Он совершил самую большую глупость на свете. Запаниковал. Попросил о помощи охотника. Медведя выпустили в сторону леса, охотник выстрелил в него и убил на месте. А через несколько месяцев Иван и сам умер. Сердце. Говорю тебе, Бог видит, как ты обращаешься со своим медведем, и рано или поздно все тебе припомнит.
Я бы никогда медведя не ударил. А Велю? Боже, как подумаю об этом, так у меня слезы по лицу текут. Да я бы скорее себя мучил, чем ее.
Как я ее в таком случае дрессировал? Ну, как-как, отвез ее подальше за село, взял гадулку, конфет немножко, начал играть. И по-всякому ее уговаривал встать на задние лапы. Вставала – получала конфетку.
Она быстро все поняла. И только потом, когда уже пришла весна, я начал ее учить вещам посложнее. Говорил, к примеру: “Покажи нам, Веля, как невеста целует руку свекру”. И она всем целовала руку: когда мы с ней уже по стране ездили, нам за это хорошо подавали.
Была у нас знаменитая гимнастка Мария Гигова. Она была очень популярна, даже когда карьеру завершила. И вот вставал я иногда с Велей где-нибудь в центре города и говорил: “Покажи нам, Веля, как Гигова медали получала”. И Веля подпрыгивала, красиво складывала лапы, а в конце делала поклон. Люди смеялись, хлопали, фотографировали, а мы денежки зарабатывали.
Был еще такой Янко Русев, тяжелоатлет из Шумена, олимпийский чемпион и пятикратный чемпион мира. Я говорил: “Покажи нам, дорогая, как Русев штангу поднимает”. И она приседала, делала вид, будто лапами за штангу хватается, и тяжело сопела.
А когда наш знаменитый футболист Христо Стоичков начал играть за “Барселону”, я говорил: “Веля, покажи, как Стоичков симулирует фол”. И Веля ложилась на землю, хватала себя за ногу и начинала страшно скулить.
Некоторые медведчики любили про политику номера показывать. Что-то про Живкова, что-то про его людей, что-то про новое правительство. Когда Живкова от власти отстранили, все только про него и шутили.
Я этого никогда не любил. Во-первых, с властью шутки плохи, уж кто-кто, а я-то помнил о своем майоре, который только и ждал повода до меня добраться. Сколько новая власть продержится, никто не мог сказать, а майор казался вечным.
Во-вторых, я всю свою жизнь был и остаюсь убежденным коммунистом. До войны цыган был никем. После войны мы получили права, работу, жилье, люди читать и писать научились, болгары нас хоть немного уважать стали, и всем этим мы обязаны исключительно коммунистам.
Болгарам тоже при коммунизме жилось лучше. На святого Георгия у нас по традиции режут барашка. В деревне почти у каждого были на это деньги. Теперь на всю деревню всего несколько барашков режут. А в колхозе, в котором раньше десятки людей трудились, сегодня работают всего трое. Да и платят им через раз. Когда я слышу, что коммунизм – преступный режим, нехорошо на душе делается, потому что люди помнят все совсем по-другому.
По мне, так коммунизм – прекрасное время. Даже жаль, что у меня тогда медведя не было. Люди были веселее, счастливее. А сейчас? Тоска. Все выкручиваются как могут.
Гляди, вон там парнишка стоит возле дома, это мой внучок Иван. Самый способный из всех. Только что сдал выпускные экзамены, оценки хорошие, прям хочется, чтобы он дальше пошел.
Будь у деда медведь, дед сел бы в машину или автобус и, пока живой, сделал бы кружок от Варны до Бургаса да и заработал бы ему на учебу. И кто знает, может, через несколько лет был бы у нас в семье инженер. Случалось среди медведчиков и такое.
Но у меня нет медведя. Обидно, парень сдал экзамены, но вместо института будет работу искать.
Так что я над коммунистами никогда не смеялся. А вот один мой приятель пошутил как-то над царем Симеоном[2 - Симеон II (Симеон Борисов Саксен-Кобург-Готский, 1937) – болгарский политик, последний царь Болгарии в 1943–1946 годах из Саксен-Кобург-Готской династии, премьер-министр Болгарии с 24 июля 2001 года по 17 августа 2005 года.], который был у нас премьером и, придя к власти, пообещал, что за сто дней улучшит жизнь всем болгарам. Так вот этот мой приятель говорил своему медведю: “А ну-ка покажи нам, дорогой, как царь Симеон болгарам жизнь улучшил”. А медведь ложился на землю, закрывал морду лапами и страшно рычал.
Замечательный был номер и хорошо показывал, как изменилась жизнь в Болгарии после коммунизма.
6
Помимо номеров люди хотели, чтобы медведь их массировал и лечил. Если кто-то сильно болел и врачи уже не могли помочь, то такой человек шел к медведчику. Медведь ложился на больного, и считалось, что он забирает болезнь на себя. А поскольку он зверь сильный, то и не сдохнет, сдюжит. И говорю тебе, что-то в этом есть, потому что когда я ходил по ярмаркам, то каждый год бывал в одних и тех же деревнях. До сих пор помню даты всех ярмарок в нашем воеводстве: Русокастро – 6 мая, Каменово – 24 мая, Бояджик – 2 июня и так далее.
И на этих ярмарках я много раз видел людей, которые годом раньше выглядели так, точно вот-вот отдадут Богу душу, а Веля на них полежала – и они выздоравливали. Приходили, благодарили, приносили ей сладкого. И я частенько слышал: “Это ваш медведь мне жизнь спас”.
Массаж – отдельная песня. Ничто так не помогает при болях в позвоночнике, как медведь. Ложишься на живот, а медведь кладет на тебя лапы и проводит ими сверху вниз. Жена деревенского старосты, которая тебя ко мне привезла, должна помнить, как я когда-то приезжал с Велей делать массаж ее отцу. Она тогда была маленькой девочкой и страшно плакала, думала, с папой что-нибудь случится. Нам пришлось сделать вид, будто я ухожу, мама увела ее в другую комнату, и только тогда мы приступили к массажу. И помогло. Лечение – единственное, на что я соглашался в своей деревне. Выступать – никогда, стеснялся. Но в лечении людям отказывать нельзя.
А вот если болела Веля, я лечил ее сам. Сразу понимал, что у нее болит. Видел, когда ей плохо. Понимал ее лучше, чем многих людей. Мне достаточно было на нее взглянуть, и я уже знал, что она хочет мне сказать.
Когда у нее болел зуб, она показывала лапой на морду, и тогда я смачивал ватку в ракии и делал ей компресс. Ведь я ей зубов не выбивал. Другие медведчики надо мной смеялись, мол, покусает она меня, и поделом. Может, я и правда глупый был. Хотя как-то раз пьяный студент попытался прижечь ее сигаретой, так Веля схватила его зубами за руку, но челюсти не сжала. Так что, может, в моем воспитании все-таки был смысл, а? Сжала бы – нам бы конец пришел. Ее бы усыпили, я бы отправился в тюрьму, а студент остался бы без руки.
Велю я кормил досыта, потому что голодной она работать не хотела. В день она съедала восемь буханок хлеба. Есть такая болгарская пословица: голодный медведь хоро не станцует. Хоро – это наш народный танец. И я с этим согласен. Не дашь еды – не жди, что животное будет для тебя работать.
Мыли мы ее раз в месяц. Она обожала мыться. Приносили корыто, Веля в него залезала, а мы с женой поливали ее теплой водичкой. У нас ей плохо не было. Вот ты говоришь, что читал где-то о медведчиках, которые учат медведей танцевать на раскаленной плите. Сказки все это. Может, до войны так делали, не знаю. После войны точно нет. Я Веле даже по нагретому асфальту ходить не разрешал, чтоб у нее лапы не болели.
7
Повезло, что мне достался медведь, которого не нужно было ни бить, ни мучить, чтобы трюкам обучить. Я бы так не смог, уж лучше бы кому-нибудь ее продал.
К счастью, Веля сама все это обожала. У нее была душа артистки, ей нравилось, когда люди ей хлопают, смеются, дают нам деньги. И когда наливают ей пива. Это ей нравилось больше всего. Я уверен, что в заповеднике, куда ее забрали, она скучает по нашим выступлениям.
Но бывали дни, когда ей – как настоящей артистке – выступать не хотелось. Я говорил: “Веля, покажи нам, как Гигова через козла прыгает”. А она рычит, капризничает, жалуется. Ничего не поделаешь: бывают плохие дни, и ей не хочется работать. Я это всегда уважал. Иногда в такие дни мы вставали у киоска с лотерейными билетами, и люди перед покупкой билета гладили Велю на счастье. А иногда мы просто устраивали себе выходной.
Единственный раз пришлось мне ее помучить, когда я вбивал ей в нос кольцо, холку.
Я привез ее в лес.
Разжег маленький костер.
Раскалил докрасна металлический прут.
Сказал: “Будет немножко больно, маленькая моя, но так надо. Иначе мы с тобой не сладим. Либо ты мне навредишь, либо кому другому”.
Выхода не было. Холка — как руль у медведя, без нее его не отведешь туда, куда хочешь, потому что медведь будет вырываться, а весит он больше двухсот килограммов.
Сначала я вбил ей в нос раскаленный прут.
Она выдиралась со страшной силой.
Рычала.
Пыталась сбежать, но я придавил ее коленями и локтем.
Неудивительно. У медведя очень чувствительный нос. К тому же у меня не очень хорошо получалось, ведь Веля была моим первым медведем. Мой брат Стефан наверняка справился бы лучше, но я не мог просить его о помощи. Важно, чтобы холку вбил именно тот медведчик, который потом будет этим животным заниматься. Почему? Потому что животное запомнит это на всю жизнь. Раз ты вбил ему в нос кольцо – значит, ты его хозяин. Холка — руль медведя, а у тебя ключи. В конце концов мне удалось пробить в ее носу дыру. Вытекло немного крови, потом гноя. Веля рычала, рвалась, глядела на меня с ужасом.
Я быстро просунул в дыру прут и загнул его клещами. Потом кузнец зажал кольцо так, чтобы оно уж точно никогда не сорвалось. Веля еще несколько дней хваталась лапами за морду. А потом обо всем забыла и считала холку частью своего носа.
8
Жена перед смертью сказала мне, что лучшей жизни, чем была у нас с нашей Велей, она и представить себе не может. Она тяжело перенесла, когда в 2006 году Велю у нас забрали. Мы оба месяц есть не могли. Тосковали страшно. Я до сих пор скучаю. Жена уже на том свете. Она заболела через несколько месяцев после того, как Велю забрали в Белицу.
Как-то раз я говорю: “Пойдем, сядем на автобус, поедем туда. Увидим, как там наша Веля. Узнает ли она нас? Одичала уже или еще будет танцевать? Если при виде нас она начнет танцевать, значит, еще нас любит. Потому что она любила нас так же, как мы ее. Я в этом уверен”.
Но жена лишь рукой махнула: “Придется общаться с этими бандитами, которые ее у нас украли. Не хочу”.
Для нее уход Вели стал главной трагедией в жизни. Она считала, что на нашу долю выпала огромная несправедливость, что у нас забрали члена семьи.
Да я и сам так считаю.
II. Свобода
1
Тот день, когда доктор Амир Халил забрал у них медведя, никто из Станевых не забудет до конца жизни.
На дворе июнь 2007 года. На улице Пеларгоний в деревушке Гецово на севере Болгарии от зелени деревьев больно глазам. К серому, неоштукатуренному дому на две семьи с самого утра съезжаются машины. Журналисты, защитники прав животных, полиция, администрация, зеваки, соседи и стайка детей, которые шныряют между взрослыми, бросают палки в машины и дурачатся. Всем хочется увидеть конец – так днем позже назовут это СМИ – варварской традиции танцующих медведей. Через несколько минут случится История с большой буквы, и зеваки отправятся рассказывать об этом соседям, а журналисты – зрителям по всему миру.
В правой половине дома живет Димитр Станев, рослый усатый мужчина, с женой Марией.
В левой – двое его сыновей с женами и детьми.
У каждой из трех семей свой медведь. Таков обычай: медведчики живут по соседству и состоят в родстве; несколько поколений семьи делят между собой страну на небольшие участки, чтобы не переходить дорогу конкурентам.
Точнее, так было раньше, потому что семья Станевых – последние медведчики в Болгарии и в Европейском союзе. Вот почему здесь столько зевак и журналистов. Что-то неумолимо подходит к концу. Людям такое нравится.
Димитр за всю свою шестидесятилетнюю жизнь не занимался ничем другим, кроме медведей. К нему со всей Болгарии приезжали дрессировщики, чтобы он обучил их профессиональным приемам или помог с покупкой медвежонка. Он тертый калач, плут и, говорят, думает только о себе, но в обаянии ему не откажешь. Кроме того, дело свое он знает как мало кто другой. Всегда умел подсказать и всегда знал, кто прямо сейчас продает медведя.
Его брат, Пенчо Станев, с усами и вечной сигаретой в уголке рта, тоже легенда. Когда директор одного из зоосадов задрал цену за маленького медвежонка, Пенчо отправился в лес и поймал зверя сам. Такие истории медведчики рассказывали о своих дедах и прадедах, но чтобы кто-то в двадцатом веке ловил медведя в лесу? Неслыханное дело. Цыгане на Балканах уже давно покупали медведей у директоров зоопарков или у охотников. Ловили медведя только в легендах, вот почему Пенчо сразу же заслужил уважение всей общины.
За несколько недель до этого Станевы подписали у нотариуса бумаги, согласившись наконец, после семи лет борьбы, отдать своих медведей фонду “Четыре лапы”.
– Животные Станевых – это последние танцующие медведи в цивилизованной части мира, – говорят люди из “Четырех лап”, а руководитель проекта австрийский ветеринар доктор Амир Халил широко улыбается.
Операторы выбирают лучшее место для съемки. Это нелегко: все произойдет в узком проходе между домом цыган и забором их болгарского соседа.
“К какому кадру готовиться?” – думают операторы. И прикидывают, не залезть ли на крышу автомобиля? А может, вскарабкаться на дерево?
– Это была беспроигрышная тема, – скажет мне спустя годы болгарская журналистка, которая в тот день была в Гецово. – Есть цыгане, которые крадут или нелегально покупают медвежат. Вбивают им в нос металлическое кольцо – холку. У медведя очень чувствительный нос. Вбить ему что-то в нос – это как вбить ржавый гвоздь в мужской член. И всю жизнь они таскали медведей за нос, заставляя их танцевать. Грустное зрелище. Ясно было, что животные мучаются. В тот день я испытала гордость, что люди из “Четырех лап” покончили с этим раз и навсегда.
2
К передаче медведей все подготовились тщательнейшим образом.
Полиция готова к сопротивлению. Семья Станевых всегда старалась не ссориться с властью, но каждый в округе знает, что медведи для них главное и что они делали все возможное, чтобы их не отдавать.
Администрация готова к успеху. Сложно представить себе лучшую рекламу для региона, ведь сюда съехались журналисты крупнейших европейских изданий.
Зеваки готовы к зрелищу.
Если кто и не готов, так это медведи: они нервничают и не понимают, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор.
3
Семья Станевых заперлась в доме и ждет. Там старый Димитр. Двое его сыновей, жена и стайка внучат.
