– А когда он защищает девочку, которую собираются выпороть! – подхватила Нелли Уоррингтон.
– Очень неприличная сцена, – высказалась старшая сестра Брэддок, и все с ней согласились.
Но даже в полутьме я различила знакомый блеск в глазах. Скандал. Конечно же, и детские мюзиклы бывают скандальными.
– В свои девять лет она играет потрясающе, – признала Сьюзи. – Она танцует с Элмером Хатчинсом, одетая только в красные носочки. Вы же помните, как при этом крутятся ее косички!
Еще одна пикантная пауза.
– Кто такой Элмер Хатчинс? – спросила я.
– Любимый попрошайка всей портсмутской детворы, – ответила Сьюзи.
– Говорят, он больше не пьет, – заметила Нелли Уоррингтон, допивая вторую чашку чая.
– А я вот не доверяю пьянчужкам, даже когда они трезвые, – высказалась Мэри Брэддок. – Они только и делают, что ищут неприятностей. Вот ведь что сталось с Эдвином и с тем Сахарным Человеком, который его убил…
– Ну, такое не каждый день случается, мисс Брэддок, – возразила Сьюзи.
– Достаточно часто, чтобы мне не нравились пьянчуги, – отрезала Брэддок, чья начальственная манера, как я позже убедилась, состояла в том, чтобы заканчивать все споры, оставляя последнее слово за собой.
На сей раз это ей не удалось, потому что мечтательная Джейн Уимпол не удержалась и добавила:
– Элмер совсем другой. Дети его обожают. К тому же, мисс Брэддок, мне рассказывали, что убийца Эдвина, прежде чем стать Сахарным Человеком, сидел в тюрьме Анкор-Гейт за ограбление…
Ответом ей было всеобщее негодование. Нелли Уоррингтон взялась ввести меня в курс последних событий: речь шла о городском бродяге Эдвине Ноггсе, который играл в «Жертвенной Люси», любимой мелодраме Гетти. А потом, неделю назад, его тело нашли рыбаки с нового причала Саут-Парейд, это случилось на пляже у Восточных бараков. Известно же, рассказывала Нелли, что Эдвин и бывший заключенный по имени Гарри Хискок, после тюрьмы работавший Сахарным Человеком, за несколько дней до того устроили при свидетелях поножовщину, и теперь в полиции убеждены, что именно Хискок убил Ноггса.
– Хискок повсюду кричал, что Эдвин украл у него роль в театре «Милосердие», что при приюте Святой Марии, – объясняла Нелли. – Иметь хоть какую-то роль в «Милосердии» для этих людей очень важно… Ведь чтобы не умереть с голоду, Хискоку приходилось подрабатывать Сахарным Человеком!
Я спрятала брезгливую гримасу. Сахарные Люди вошли в моду и в Лондоне. Это было самое омерзительное и низкопробное уличное развлечение, за гранью всякой морали: мужчины и женщины обмазывают тело липким сахаром и бегают по ночным проулкам со связкой ложек на длинной цепи, висящей на шее. Это позвякивание сделалось уже привычным. За одно пенни ты можешь отведать сахарку, а за несколько – наесться до отвала, соскребая слои ложкой с кожи. Оголение Сахарного Человека сделалось любимой забавой детей из благородных семейств.
– Мне говорили, что после той драки мальчишки лизали сахар, сочившийся из ран Хискока, – прошептала Нелли, и мы содрогнулись от отвращения.
– Определенно, Эдвина убил этот бывший сиделец, – постановила старшая медсестра.
И все признали ее правоту. Миссис Мюррей, покончившая со своими тарелками и с остатками чужой еды, попросила себе пирожных.
Я поняла, что момент подходящий. Кашлянула, а потом сказала:
– Я вот о чем хотела бы спросить. Меня прикрепили к некоему… «мистеру Икс». Что вы о нем думаете?
Над столом повисла тишина.
– Да мы уже знаем, доченька, нам так тебя жалко, – посочувствовала Нелли Уоррингтон.
– Наша вновь прибывшая скоро станет вновь замененной, – предсказала старшая сестра.
– Лучше бы ты осталась, ты мне нравишься, – поддержала меня Сьюзи Тренч.
– Я к нему даже близко не подойду, – заявила Нелли Уоррингтон.
Пришлось вмешаться и сердобольной Джейн Уимпол:
– Давайте все же не будем запугивать бедняжку…
– Бетти Гарфилд – та, что ухаживала за ним до тебя, плакала каждый день, – вздохнула Сьюзан.
– Этот тип свел Бетти с ума, – заметила сестра Брэддок, ни к кому не обращаясь.
Нелли прошептала, как будто сестры договорились сообщить мне страшную тайну:
– Бетти говорила, что иногда, по ночам, из комнаты мистера Икс доносятся разные голоса.
– А ты их что, сама слышала? – спросила Брэддок. Нелли покачала головой. И тогда старшая сестра повторила: – Я вам уже сказала: он свел Бетти с ума.
Положение спасла Сьюзан Тренч:
– Ах, боже мой, Энни, он тебе уже делал… ну это… с флейтой? – спросила она.
– С какой флейтой?
Все рассмеялись, и Сьюзи вместе со всеми. В отблесках лампы трепетали белые нагруднички. Но это был нервный смех, с нотками страха. И он резко оборвался от окрика миссис Мюррей:
– Девушки, девушки! Вам кажется, что вы знаете, когда вы ничего не знаете, а то, чего вы не знаете, – выдумываете! Этот человек… ужасен! Я видела его в день появления в Кларендоне и сразу же предупредила Понсонби: не доверяй ему, сказала я, он не сумасшедший. Этот человек… он колдун. А может, и похуже того. Сильно хуже.
– Ах, пожалуйста, миссис Мюррей… Вы с ним даже… не работали…
– Сьюзи Тренч! Как можешь ты называть себя медицинской сестрой, если, впервые увидев пациента, не испытываешь никаких предчувствий? – Старуха обвела взглядом всех нас. – Уж верьте мне, если я говорю: осторожно, этот субъект опасен. Понсонби говорил мне, что в его предыдущем пансионе, в Оксфорде… произошло нечто. Он точно не знает, что именно, но не обошлось без вмешательства полиции.
При упоминании «полиции» мне всегда становится тревожно. Я представила мистера Икс в роли безумного убийцы.
– Мне он не кажется человеком настолько… настолько опасным, – возразила Джейн Уимпол из-под своего благопристойного козырька. – Разве что… Разве что… Временами…
– Разве что он абсолютно безумен, дорогуша! – закончила за нее сестра Брэддок.
Эта фраза открыла ворота для новых улыбок. Но я продолжала смотреть на миссис Мюррей, которая качала головой и тоже не сводила с меня глаз.
– Я-то знаю: он как будто… чего-то дожидается, – прошамкала она.
Не знаю почему, но от последней фразы у меня мурашки побежали по коже.
– Он дожидается возможности напасть на ближайшую медсестру, – объявила язвительная Мэри Брэддок, целиком заглатывая пирожное.
Девушки засмеялись, но я чувствовала на себе пристальный взгляд водянистых глаз миссис Мюррей.
5
В тот вечер, заходя в комнату, я чувствовала себя гораздо спокойнее. Люди обычно боятся сумасшедших, потому что те ведут себя странно. Если бы, к примеру, безумцы маялись животами, никто бы не боялся смотреть, как их тошнит. От головных болезней тоже приключается тошнота – только особого рода. Я подумала, что мои коллеги-медсестры и даже сам Понсонби – профессионалы по уходу за богатыми маньяками, а вот настоящий сумасшедший, из тяжелых, возможно, поставит их в тупик.
Что ж, с Энн Мак-Кари, поработавшей в клинике для душевнобольных, такого не случится.
Открыв дверь, я тотчас прошла к окну и широко раздвинула шторы. Дождь, уже не такой свирепый, как утром, капал на стекла.
– Доброго, прекрасного вечера ненастного, мистер Икс! Я открываю окно, чтобы проветрить.
– Нет, – снова ответил этот мягкий, но звонкий голос.
Я наклонилась над креслом, притворяясь рассерженной:
– Погодите, сэр, погодите. Почему вы не хотите, чтобы я отворила окно?
– Потому что я не хочу, мисс Мак-Кари. К тому же вы уже раздвинули шторы. Задерните их.
– Это не причина.
Он молча смотрел на меня большими разноцветными глазами, не мигая.
– Я предупредила доктора Понсонби, – сказала я. – Врач-специалист осмотрит ваш глаз, сэр.
Рот его дернулся, мистер Икс как будто прищелкнул языком. Неожиданно было видеть движение на этом застывшем лице. Я улыбнулась:
– Не ведите себя как ребенок. Специалист не причинит вам никакого вреда.
Мистер Икс протяжно вздохнул. А потом на его губах отобразилась нерешительная улыбка. Я хорошо ее запомнила. Слабая и мимолетная, но все же отчетливая. И я почувствовала гордость оттого, что заставила ее расцвести на этом невыразительном лице.
Бедненький, подумала я. Всего-то ему и надо что участливого и ласкового разговора.
– Доверьтесь мне, – попросила я, гордясь своим маленьким успехом, и даже осмелилась похлопать его по руке. – Все будет хорошо.
Я все еще продолжала его похлопывать, когда он снова заговорил. Он едва повел тонкими губами, но голос был все тот же, чистейший и бархатистый:
– Я полагал, что частный и дорогостоящий пансион Кларендон мог бы нанять кого-то получше, нежели разочарованную девицу, переживающую из-за своей якобы недостаточной физической привлекательности, что побудило ее броситься в объятия моряка, которого бутылки прельщают больше, чем она сама, и который недавно запустил в нее одной из таких бутылок, из-под красного вина, а позже пытался ее задушить.
Я перестала похлопывать.
Рука моя замерла.
Я прикрыла рот другой рукой.
Клянусь вам, в этот момент даже дождь перестал накрапывать.
Господи.
Господи.
Господи.
Господи.
Господи.
6
Я не помню, что говорила, не помню, что делала. Заплакала? Разодрала на себе кожу? Зарделось ли мое лицо? Вспыхнул ли румянец стыда на моих щеках?
Мне казалось, я вижу сон наяву.
– Если вам требуется поплакать, не делайте этого над ковром, – тем же тоном продолжил головастый человечек. – Щелочной состав слезы вызывает нестерпимый запах, вступая во взаимодействие с ненатуральной тканью. А теперь, пожалуйста, задерните шторы. До ужина вы мне не понадобитесь, всего хорошего.
Не знаю, как я нашла силы, чтобы повиноваться. И не помню, как мне в потемках удалось выбраться из этой комнаты; полагаю, я проделала это, переступая ногами в моих новеньких медсестринских туфлях (которым теперь уже недолго осталось быть моими, подумала я). И вот я вижу себя решительно шагающей по коридору в сторону лестниц, я словно автомат – из тех, что иногда показывают в театре марионеток. Дальше – в холл, дальше – через кухню, дальше – в мою комнату под самой крышей. Благодарение Небесам, по пути мне никто не встретился. Или я просто никого не замечала. Или я просто не помню, с кем встречалась по пути. Или я просто умерла и пишу эти строки из могилы. О господи! Ой-ой-ой!
Я закрыла дверь и уселась на кровать, нервно потирая руки.
7
Когда я была девочкой, матушка водила меня на пляж – быть может, всего в каких-то нескольких шагах от того места, где я находилась сейчас. На пляже я занималась своим любимым делом: выходила к самой воде и сгребала мокрый песок, используя паузы между набегающими волнами. Так мне удавалось быстро воздвигнуть маленький холмик. Когда волна его смывала, я принималась за новый. Целью моей было возвести холмик так быстро и так прочно, чтобы волны не смогли его уничтожить. Мне было жалко каждую из моих построек. Конечно же, у меня ничего не получалось: море всегда действовало быстрее и выигрывало. И вот мне подумалось, что сейчас все происходит точно так же с каждым объяснением, которое я пытаюсь найти.
Кто мог ему рассказать? Мой брат?
Но зачем бы Энди что-то обо мне рассказывать душевнобольному из Портсмута?
Быть может, Энди наябедничал на меня, чтобы меня выгнали с этой работы, чтобы таким образом помешать мне воссоединиться с Робертом? А вдруг про меня с Робертом известно всему Кларендону? Какой ужас! – пронеслось у меня в голове. Нет, не может быть, решила я. Такое возможно только в спектаклях. Обычно же, в реальной жизни, нечто столь скандальное почти никогда не получает огласки.
С другой стороны, мне известно, что Роберт никогда не нравился моему брату, хотя это его нисколько и не оправдывает. Дело в том, что Эндрю вообще не нравилась перспектива моего замужества. Он предпочитал возложить на меня заботы о семье, а сам в это время искал в Лондоне возможность проявить себя на театре. Когда эксперименты с подпольным театром зашли слишком далеко (брат почти ничего о них не рассказывал, только намекал, что такие спектакли «для женщин не подходят», – и они, видит Бог, действительно не подходят, но я-то видела кое-что подпольное с Робертом), он отказался от своей затеи и нашел себе работу в банке. А мне брат предоставил уход за больными. Что верно, то верно, это дело у меня хорошо получалось: я ухаживала за нашим отцом, когда нога его раздулась так, что лодыжка, казалось, взорвется, стоит подойти поближе; когда отец умер и мы продали наш дом на Хайтон-Элли, я увезла матушку в Лондон и там за ней присматривала, а чтобы платить за аренду нашей берлоги в Саутуарке, я еще и подрабатывала почасовой сиделкой. Именно в это время я познакомилась с Робертом Милгрю, младшим матросом на торговом судне с названием «Неблагодарный». Я сознавала, что Роберт – не ангел, слетевший с неба: он был пьяница и игрок, жевал табак и плевался, орал на меня и лупцевал. Я была убеждена, что к насилию его подталкивает выпивка, а сам он не такой и что у меня когда-нибудь получится увести его от выпивки. Поэтому я взяла на себя заботу о Роберте.
Что ж, Энди, Роберт тебе не по нраву, но ведь в детстве у тебя был собственный театрик, так позволь же и мне завести свой в мои сорок лет. Вот о чем я размышляла. Ни Роберт, ни театр не приносят чистого, пристойного наслаждения, но все же они дают нечто, в чем мы все нуждаемся.
По крайней мере, так я полагала до нашей последней встречи.
Когда случилась бутылка. И следы на шее.
А теперь пора хорошенько подумать.
Незавершенное удушение и бросок бутылки – таких подробностей не знал даже Эндрю. А я старалась прятать синяки от пальцев Роберта под шейным платком.
Может быть, это Роберт донес о нашей связи, чтобы меня выгнали из Кларендона?
