Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов
Коллектив авторов
В книге «Империи Средневековья» под редакцией известного историка-медиевиста Сильвена Гугенхейма впервые под одной обложкой собраны работы, описывающие становление и развитие 16 империй в разных концах света.
Цель настоящего сборника – охватить единым взглядом схожие между собой политические образования в рамках протяженного хронологического отрезка в планетарном масштабе. Структура изложения материала обусловлена предложенным Гугенхеймом делением империй на три группы: империи-универсумы (такие как империя Каролингов, Византия, Монгольская и Китайская империи и т. д.), империи, изолированные в определенном географическом пространстве (Болгарская, Сербская, Японская, Латинская империя Константинополя, солнечные империи Латинской Америки), а также империи с рассредоточенными территориями (Германская империя Оттонов, Нормандская империя, империя Плантагенетов, талассократические империи Венеции и Шривиджаи).
Статьи авторов, среди которых как именитые ученые, так и яркие молодые исследователи, отличаются оригинальностью подходов, насыщены фактами и выводами, представляющими несомненный интерес не только для специалистов, но и для самого широкого круга любителей истории.
Империи Средневековья: От Каролингов до Чингизидов
Под редакцией Сильвена Гугенхейма
Переводчик Алексей Изосимов
Научный редактор Олег Воскобойников, д-р ист. наук
Редактор Валентина Бологова
Издатель П. Подкосов
Руководитель проекта А. Казакова
Арт-директор Ю. Буга
Корректоры И. Астапкина, С. Чупахина
Компьютерная верстка А. Фоминов
© Perrin, un departement de Place des Editeurs, 2019
Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2021
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
?
Введение
Могущество и слава
Под солнцем смерти рождаются империи и церкви[1 - Albert Camus, La Chute, Paris, Gallimard, 1956; rееd., coll. «Folio», 2014, p. 133. Камю А. Избранное / Пер. Н. Немчиновой. – М.: Радуга, 1988. С. 277–334.].
АЛЬБЕР КАМЮ
Королевский титул износился со временем… Императорский же величественен, но одновременно туманен – он возбуждает воображение[2 - Mme de Rеmusat, Mеmoires, t. I, Paris, Calmann-Lеvy, 1880, pp. 391–392.].
НАПОЛЕОН В ПИСЬМЕ ГОСПОЖЕ РЕМЮЗА
«Империи» в «Средние века»
Цель настоящего сборника – охватить целостным взглядом априори схожие между собой политические образования в рамках протяженного хронологического отрезка в планетарном масштабе. Эта работа могла бы служить введением к глобальной истории, однако не всеобщей – мы будем говорить только о средневековых империях. Для начала нам надо разобраться в терминах «империя» и «Средние века» и удостовериться, что их сочетание имеет смысл в рамках истории всего мира.
Идея о «среднем» времени, промежуточном этапе, появилась у итальянских гуманистов в конце XIV – начале XV в. Это понятие означало длительный хронологический отрезок, который, с их точки зрения, отделял блистательную Античность от современной им эпохи, ознаменовавшейся культурным возрождением[3 - Разделение на «древность» или «Античность», «среднее время» или «Средневековье» и «Новое время» впервые встречается во французском трактате «Спор оружейных герольдов Англии и Франции» (1453–1461).]. С тех пор в европейской историографической традиции период V–XV вв. н. э.[4 - Историки спорят о границах этого хронологического отрезка, что может отражаться на интерпретациях некоторых феноменов, однако не ставит под сомнение убедительность принятого деления.] принято называть Средневековьем: Moyen ?ge, Middle Ages, das Mittelalter, il Medioevo, Sredniowiecze, Idade mеdia и т. д.
Отсюда вытекает очевидный вопрос: применим ли этот временной отрезок за пределами европейских реалий? Достаточно выбрать летоисчисление, отличное от христианского, ставшего международной нормой, чтобы увидеть расхождение: «Средние века» в полной мере не совпадают. Однако смена точки отсчета не меняет природы и сущности изучаемого феномена, хотя некоторые историки верят, что тем самым совершают «коперниковскую революцию» в науке.
Конечно, выбранный промежуток не всегда подходит для анализа иных континентов и цивилизаций, которым свойственна собственная хронология и периодизация. Николя Дрокур подчеркивает, что даже близкая к нам Византия «заставляет нас пересмотреть весьма условную границу между Античностью и Средними веками». В истории Японии эпоха, длившаяся с конца VI по конец XII в. называется «Древностью» (Кодай). Если смотреть на всю историю человечества в целом, то деление на четыре части, выработанное европейской историографией, вызывает сомнения. Можно ли выработать универсальную хронологию для всего человечества или цивилизации двигались слишком разными путями, которые нельзя соотносить между собой?[5 - Hervе Inglebert, Le Monde. L’Histoire, Paris, PUF, 2014, p. 1126. О «мировых хрониках», см. pp. 1181–1189.] Не является ли само желание выработать всеобщую периодизацию особенностью западного мировоззрения?
Настоящий сборник объединен имперской тематикой, а средневековый период, несмотря на то что связан с определенным (европейским) регионом, для каждого политического образования служит общими хронологическими рамками и точками отсчета[6 - Ibid., p. 61: «Проблема глобальной периодизации не решена. Системы периодизации, как правило, представляют собой автопериодизацию, завязанную на ту или иную культуру. Их можно применять по отношению к другим народам как систему точек отсчета, но не как адекватную хронологию».]. Всеобщая сравнительная история мировых империей, скорее всего, помогла бы выявить другое «Средневековье», по крайней мере для исследуемого предмета. Здесь мы не ставим столь масштабную задачу[7 - Jane Burbank et Frederick Cooper (Empires. De la Chine ancienne ? nos jours, Paris, Payot, 2011). Авторы предприняли подобную попытку, однако они не ставили вопрос о периодизации мировой истории и не подвергали сомнению традиционную четырехчастную периодизацию, которая грешит евроцентризмом.].
Период V–XV вв. правомерно рассматривать, если в качестве критерия мы возьмем демографический рост и связь между различными пространствами, населенными людьми. Ойкумена Древнего мира была усеяна незаселенными и изолированными территориями, а огромные расстояния были препятствием для сообщения между отдаленными странами. Период, который принято называть «Новым временем», напротив, среди прочего характеризуется европейской трансокеанской экспансией и установлением контактов между разными цивилизациями. Германская империя Штауфенов соседствовала с государством монголов в рамках Евразийского континента, порой они могли вступать друг с другом в контакт. Однако в этой империи не подозревали о существовании империи ацтеков, как и ацтеки – о существовании Штауфенов и Чингизидов. При Карле V все изменилось. Получается, что в Средние века самые разные мировые империи могли спокойно сосуществовать. Наше внимание привлекло их совпадение во времени, вне зависимости от системы летосчисления. Календарь отнюдь не синоним времени. Тем не менее, чтобы избежать излишних упрощений, которые обессмыслили бы изучение анализируемых в сборнике империй, хронологические рамки выбирались исходя из специфики каждого из рассматриваемых государств.
Но вот еще один подводный камень: ряд философских теорий предостерегает от использования западного набора терминов, иными словами, европейских категорий мышления для анализа других эпох и иных цивилизаций[8 - Keith Windshuttle, The Killing of History. How Literay Critics and Social Theorists Are Murdering our Past, Paddington (Australia), Macleay Press, 1996.]. Подобный релятивизм происходит от некоторого идеализма и ставит перед неразрешимой логической проблемой: мир не есть текст, а слова не тождественны вещам. Язык помогает осмыслить мир, однако не создает его. Если мы сочтем нашу терминологию и наши категории мышления не релевантными для иных культур, то изучение того, что находится за пределами нашего опыта или предшествует ему, станет возможным только ценой обращения к словарю изучаемых обществ. В этом случае мы должны были бы говорить об imperium, R?che и тэнно, не пытаясь перевести эти термины иначе, чем подыскивая им более или менее элегантный перифраз. Доводя это утверждение до логического завершения, следует признать, что рассуждать о Каролингской империи может только тот, кто был ее подданным и говорил с Карлом Великим на одном диалекте. Перед нами отрицание самой возможности исторического исследования и, более того, научного мышления.
У нас нет выбора: узнав о ловушках нашей терминологии, осознав категории, связанные с нашей культурой, мы должны двигаться дальше, используя собственные слова и стараясь не прикладывать современные значения к реалиям прошлого произвольным образом, так как это может привести к ошибочной вере в постоянство изучаемых объектов, порождая опасность анахронизма. Остается только провозгласить способность разума, пусть даже в несовершенной степени, познать любой феномен, связанный с жизнедеятельностью человека.
Суверенность империй
Теперь нужно определить, что мы будем понимать под «империями». Как у людей, живших в те эпохи, так и у современных историков часто не находится подходящих слов. Как назвать «безымянное территориальное объединение», что создали Плантагенеты, о котором пишет Майте Биллоре? Пьер Бодуан подчеркивает, что следует говорить об «империи нормандцев», а не о «нормандской империи», и дело вовсе не в тонкостях стиля. Со своей стороны, Мари-Селин Исайя указывает на то, что Каролинги создали многогранное понятие, сообразное своим амбициям, чтобы характеризовать созданную ими империю. Бернар Думерк добавляет, что «историки, говоря о “Венецианской империи”, придают этому словосочетанию самые разные оттенки».
Политические образования Античности (Египетская, Персидская, Македонская, Римская империи) служат самыми ранними моделями для ответа на поставленный вопрос. В то время как протяженность во времени и пространстве в каждом случае различна и может меняться в зависимости от обстоятельств, объективным критерием можно считать то, что империя, в отличие от царства или города, не может быть частью иного целого. Нет никого, кто мог бы стоять над императором; империя воплощает абсолютный суверенитет или, по крайней мере, претендует на него. В лучшем случае она может снисходительно относиться к существованию, а следовательно, к конкуренции с другими империями.
Такое определение применимо к любым географическим ареалам и хронологическим отрезкам. Оно позволяет свести воедино все многообразие политического опыта, однако, очевидно, не учитывает его вариативность.
На первый взгляд может показаться, что описанные в сборнике империи представляют собой сменяющийся исторический калейдоскоп. Но действительно ли разнообразные политические образования, называвшие себя или нареченные другими этим громким именем, были основаны на одних и тех же принципах? Или, наоборот, они различаются до такой степени, что их неоднородность ставит под вопрос само существование категории, в рамках которой мы хотели бы их рассмотреть? Это не праздный вопрос. В некоторых случаях (Болгария, Сербия, Шривиджая, нормандская экспансия) историки спорят об уместности термина «империя». Протяженность и отсутствие сообщения среди прочего объясняют многообразие имперского опыта. Однако эти различия не мешают нам увидеть аналогичные практики, общие проблемы и порой схожие решения. То, с чем имеет дело история, по словам Поля Вена, «специфично»: каждый объект изучения уникален, даже если принадлежит к числу подобных, которые, в свою очередь, также могут стать предметом исследования. С другой стороны, всякий исторический объект по определению переменчив во времени. Его своеобразие подвижно, что вовсе не означает его отсутствия. История также изучает и эти изменения.
В конце концов, существование столь большого числа имперских систем можно объяснить простой причиной: если правители в конкретном пространстве стремились носить императорский титул, захватывали его, пытались заставить другие страны, которые также могли носить имперский характер, признавать его (как в случае болгарского царя Петра, получившего признание от византийского василевса в 927 г., описанном в статье Веры Атанасовой), мы должны всерьез рассматривать их притязания. Дальше следует провести критический анализ, чтобы определить, можем ли мы считать эти образования империями.
Протяженность во времени и безмерность пространства
Нет ничего, что стояло бы над империей. Она есть наивысшее выражение державности. Это впечатление усиливается, если имперская власть опирается на величественную столицу, которая в ряде случае может нести в себе образ всего мира (Багдад, Теотиуакан). Тем не менее долговечность не является определяющей характеристикой империи. Долгожительство императорского Китая и Священной Римской империи, которые выходят за условленные рамки Средневековья, поражает воображение, однако Каролингская империя существовала лишь 88 лет. В то же время быстротечность не умаляет ее славы: легенда о Карле Великом веками зачаровывала сознание европейцев.
Несмотря на то что не существует порога, переступив который государство могло бы называться империей, необъятность является самым распространенным критерием. Монгольское государство было крупнейшим из континентальных империй: оно простиралось от Китая до Черного моря, охватывая Россию и угрожая Центральной Европе. Но были и империи гораздо более скромных размеров: Хазарский каганат, Венеция и Генуя с их торговыми сетями. Государство ацтеков было меньше современной Мексики. Существовали также «придатки» великих империй. Мало что связывает государства Чингизидов и украденную империю, выстроенную латинянами после взятия Константинополя, о несостоятельности и иллюзорности которой пишет Флоранс Сансони.
Кроме того, протяженность владений остается недостаточным критерием для понимания территориального могущества. К этому стоит добавить сжатость и раздробленность подвластных территорий. Китайская, Японская, Монгольская и Каролингская империи были, подобно Риму, монолитными, в то время как власть других простиралась на рассеянные территории: нормандцы и Плантагенеты служат хорошим примером способности имперской власти находиться одновременно в разных местах. Венеция создала «империю анклавов», которая опиралась преимущественно на острова и не интересовалась расширением внутренних районов страны.
Особую важность при любом раскладе имеет контроль над путями сообщения и связями с другими державами. Монгольская империя господствовала над всеми артериями Великой степи, а морские силы Венеции и Шривиджаи обеспечивали необходимые для существования этих государств связи, хотя, как подчеркивает Пьер-Ив Манген, у нас есть не так уж много оснований, чтобы провозгласить последнюю имперской талассократией. С другой стороны, Каролинги и германские императоры не слишком эффективно контролировали свои земли.
Война и мир
Имперская идея интуитивно ассоциируется с завоеваниями. Многие империи родились в ходе военных действий, среди них государства, созданные «воинами Аллаха» и степными номадами. Византия унаследовала территории, завоеванные римлянами, а тлатоани ацтеков был по определению тем, «кто внушает страх», как отмечает Кармен Бернан. Тем не менее прославленная Германская империя (Священная Римская империя) составляет исключение в этом ряду – ее можно считать недостроенной из-за недостатка войск и нехватки ресурсов. К силе нужно добавить благосостояние, которое способствовало росту военного могущества и в то же время являлось результатом военной экспансии. Империи существуют за счет продуманного перераспределения плодов войны и установления господства над населением.
Некоторые из империй представляли собой «экономические миры»: по словам Паолы Каланка, Китай был «движущей силой азиатской торговли и экономики», что, впрочем, верно и в отношении державы Аббасидов и Шривиджаи, правда в несколько ином масштабе. С другой стороны, не вызывает сомнений, что Каролинги и сербы не претендовали на подобный статус.
По образу Pax Romana, империи часто претендовали на создание собственного единого мира, будь то идеал согласия при Каролингах или «монгольская ойкумена». Киото первоначально назывался Хэйан-кё – «столица мира и спокойствия». Иные империи пытались скрыться за надежно укрепленными рубежами. Островное расположение обеспечивало Японии безопасность наряду с «божественными ветрами» («камикадзе»), спасшими ее от монгольского флота. Империя Цинь построила Великую Китайскую стену, болгары возвели укрепления по периметру своего государства, а Венеция считала лагуну надежным убежищем, своей легендарной колыбелью. Но ни один из этих барьеров не был до конца непроницаемым и непреодолимым, а особенно уязвимыми были «расколотые» империи.
Они могли найти поддержку у иноземных племен, кочевавших по приграничным территориям. Здесь мы обращаемся к объяснительной модели, предложенной Ибн Халдуном[9 - Gabriel Martinez-Gros, Br?ve histoire des empires. Comment ils surgissent, comment ils s’effondrent, Paris, Seuil, 2014. Привлекательная схема Ибн Халдуна, которой пользуется Мартинес-Гро, слишком бинарна. Она не применима к Европе, Византии, Японии и степным империям, что становится ясно из статьи С. Бержера о монгольской империи.]. Народы, движимые «асабией» – чувством сплоченности и единства, служат эффективной военной силой, однако, привлеченные богатством и слабостью империй, они в конце концов захватывают в них власть. Затем спустя три-четыре поколения этот процесс повторяется заново. Китай полагался на «варваров» в защите своих границ: уйгуров и татар в поздней Тан, киданей и чжурчжэней в эпоху Сун и т. д. Византия порой создавала буферные государства, подталкивая один враждебный народ защищать ее от другого противника[10 - Edward Luttwak, La Grande Stratеgie de l’Empire byzantin, Paris, Odile Jacob, 2010.]. В Японии в то же время не было ни лимеса, ни варварской периферии, на что обращает внимание Лоик Казо.
Отношения между центром и периферией, роль посредников и способность управлять внутренним пространством были не менее важными факторами. Германская империя сумела организовать защиту своих границ при помощи местных представителей знати, не прибегая к помощи внешних сил. Создание марок чем-то напоминает систему фем в Византии. В основе глубокой обороны от нашествий мадьяр стоит та же стратегия, что использовали византийцы в Тавре. Границы защищались местными жителями, что в итоге спасало ядро империи. Последним можно было предоставить определенную автономию или даже позволить выйти из состава империи, что не ставило под угрозу ее самобытность и целостность. Это часто приводило к иерархии внутренних пространств, к раздробленности (мир Каролингов) или даже к захвату власти теми, кто успешно охранял границы (Никифор Фока в Византии).
Разнообразие
Европейские нации появились в Средние века, но средневековые империи не были государствами-нациями. Карл Великий управлял не только франками, греческая Византия включала в себя славян, грузин, армян, арабов. Последние, как и турки, также правили многими народами: берберами, персами, греками и др. Во время коронации в Скопье Стефан Душан провозгласил себя «царем сербов и греков», заявив тем самым о многоэтничности своего государства, однако на деле он служил интересам Сербии, поэтому Андрей Файгель задается резонным вопросом: а была ли Сербия на самом деле империей? Многообразие являлось неизбежной данностью, с которой должна была справляться авторитарная власть. В этом им действенно помогали монотеистические религии или буддизм: своей ориентацией на единство они укрепляли самодержавные тенденции (один бог – один император), в то время как политеизм способствовал раздроблению власти.
Дольше всех просуществовали те империи, что проводили «политику различения»[11 - J. Burbank et F. Cooper, Empires, op. cit. Политика различий не исключала иерархии: народы не были равны в рамках одной империи. Аббасидский мир навязал христианам и евреям статус зимми, который защищал их, но в то же время ущемлял в правах; в Каролингской империи франки находились на вершине общества; подобным же образом сицилийские нормандцы вытеснили итальянское, греческое и арабское население.], то есть управляли различными группами населения различным образом, позволяя им говорить на своем языке. Арабский язык, священный язык Корана, не исключал берберский, коптский и персидский. А турецкий не вытеснил арабский. Таким образом, империя формируется путем соединения разных историй между собой. Лояльность волновала империи гораздо больше, чем гомогенность. Верность подданных играла ключевую роль и наделяла империю необходимым единообразием: Карл Великий требовал от всех свободных мужчин приносить присягу верности; власть османских султанов опиралась на слуг рабского происхождения и региональных наместников, которых привлекала своей щедростью. Утверждение повсеместной власти требовало множества верных и деятельных посредников, а также доверительных отношений с местными властями.
Мечтания
Николя Дрокур, говоря о Византии, подчеркивает, что «по сравнению с королевством в империи гораздо больше воображаемого», а разве Османская империя не явилась своему основателю во сне, о чем напоминает нам Жак Павио? Имперские амбиции и мечтания часто также безмерны, как их протяженность в пространстве. Некоторые империи хотели поглотить весь мир, иные были настроены более прагматично (Венеция, Шривиджая) или стремились оградить себя от внешних влияний (Япония). Но те, кем двигало стремление к великим завоеваниям (монголы) или природа универсалистских монотеизмов (Византия, Аббасиды), мечтали о мировом господстве. Монгольский хан носил титул «императора мира», государя, олицетворяющего на земле единого бога Мункэ Тэнгри – «Вечное Небо» (Симон Бержер). Большинство империй с притязаниями на универсализм пытались создать «всеобщие истории», которые обобщили бы человеческий путь с момента Творения до логического завершения, которым и были эти государства (Каролингская, Аббасидская, Османская, Византийская империи и т. д.). Идея преемственности или связи с основополагающей и прославленной моделью возбуждала воображение. Многие империи принимали мессианский характер: они должны были сплотить под своей сенью все народы перед наступлением Страшного суда. Мы замечаем проявления подобных чаяний в Багдаде, Аахене и Константинополе, которые также стремились воссоздать золотой век. Аббасиды заявляли о том, что после периода упадка при правлении Омейядов они вернулись к чистоте общины Мухаммеда в Медине. Карл Великий в 800 г. и Оттон Великий в 962 г. говорили не о создании новой империи, но о воссоздании Римской, о которой также грезил Фридрих II. Независимо от того, насколько обоснованны были подобные притязания, такая преемственность поддерживала старую мечту, помогала ставить амбициозные цели и определяла направления действия. Обращаясь к принципу translatio imperii, монголы воспринимали практики степных империй древности (Симон Бержер). Болгары и сербы подражали могущественной Византии, а Китай создал миф о непрерывности своей государственности.
Многие противоборствующие империи были верны духу универсализма, однако он оставался несбыточной мечтой. Германские императоры не помышляли навязывать свои законы европейским государям: несмотря на все утопические чаяния, они хорошо осознавали реальное соотношение сил. Тем не менее большинство империй стремилось распространить свое влияние, свои идеи, свою систему и свои верования. Так, обратив в христианство славян, Византия экспортировала свою имперскую идеологию. «Неслышная сила»[12 - Выражение «неслышная сила» (pouvoir feutrе) было придумано геополитиком Жераром Шалияном; оно прекрасно заменяет американский термин soft power («мягкая сила») и имеет более широкие оттенки смысла.] позволяет преодолевать географические рамки и предотвращать вторжения, манипулируя потенциальным противником. Таким же образом работала «политика обольщения» Плантагенетов (Майте Биллоре).
Смерть империй
Несмотря на свои чаяния и могущество, империи умирают, часто становясь жертвами своей необъятности и порождаемых ею бедствий. Греки сказали бы, что все дело в «гюбрисе». Ослабленные своими масштабами, империи взрывались под напором центробежных сил и партикуляризма. Мари-Терез Урвуа говорит о том, что «центральное управление оказалось парализовано появлением новой военно-административной должности великого эмира», а Бернар Думерк утверждает, что «распад доверительных связей между периферией и правительственными органами ознаменовал поворотный момент в военной и политической истории Венецианской империи». Когда империя начинает ослабевать, она тут же притягивает падальщиков.
У монголов были наследники, но они не претендовали на все прежние территории империи. У болгаров и сербов не было амбиций своих дальних предков. Но что-то кроме воспоминаний[13 - Alain Ducellier, «Les fant?mes des empires. La longue durеe politique dans les Balkans», Le Dеbat, no. 107, novembre-dеcembre 1999, pp. 69–96.] и мифов (например, о Вселенском халифате) все же остается: в Японии до сих пор правит император, Китай под руководством Си Цзиньпина по-прежнему позиционирует себя как «Срединную империю», а Шривиджая упоминается в индонезийской конституции как одно из государств, стоящих у истоков современной республики, о чем пишет Пьер-Ив Манген.
Исходя из упомянутых критериев, в качестве рабочей гипотезы мы поделили империи, анализируемые в этом сборнике, на три группы: «империи-миры» и «империи-универсумы» (Каролингская, Византийская, Аббасидская, Монгольская, Османская империи); расколотые империи на рассеянных территориях (Священная Римская империя, Нормандская империя, империя Плантагенетов, Венецианская империя, индонезийская империя Шривиджая); закрытые империи или те, территории которых ограничены в силу каких либо факторов и которые не стремятся расширять свои четкие и устойчивые границы (империи ацтеков и инков, Болгарская, Сербская, Японская и Латинская империи) – последние можно рассматривать как «национальные» империи, когда в этих странах появляются нации.
Китай, в особенности в эпоху Сун, кажется нам особым случаем. Его можно определять скорее как целостность, нежели как всеобщность, потому что народы, которые не удавалось ассимилировать, оставались по ту сторону границ. Китай представлял собой цивилизацию, окруженную варварскими перифериями, которые со временем могли быть синизированы. Наконец, китайская история мыслилась как непрерывность императорских династий, что на самом деле не соответствует действительности. Имперская власть, пространство «срединного государства» и цивилизация были теснейшим образом переплетены.
В заключение скажем несколько слов о том, как родилась идея этого сборника: мы не навязывали авторам никаких ограничений, у нас не было никакой предварительной матрицы исследования, которая могла бы направлять мысль и приводить к натянутым аналогиям. Единственной задачей было показать, правомерно ли называть то или иное государственное образование империей и в чем состоит его политическое своеобразие. С учетом экзотичности некоторых обсуждаемых здесь государств авторы, в большей или меньшей степени, пожертвовали событийностью в пользу изложения осевых линий, глубинных тенденций, а также политических, экономических и идеологических структур. По сути, авторы пытались показать, что именно в каждом из случаев является индивидуальным, а не описывать отдельные элементы, которые проиллюстрировали бы заранее определенный «идеальный тип» империи. В общей сложности в настоящем сборнике известными учеными и молодыми исследователями представлены 16 империй. Давайте сердечно поблагодарим их всех за вложенный труд и любезно предоставленные материалы[14 - Мы сожалеем, что не смогли заручиться помощью редких франкоязычных специалистов по ряду империй, плохо известных или даже вовсе не известных широкой общественности. В сборнике не представлена Африка к югу от Сахары, в то время как империи на этом континенте могли бы создать почву для множества сравнений (ср.: Michael Gomez, African Dominion. A New History of Empire in Early and Medieval West Africa, Princeton, Princeton University Press, 2018). Хазарская и Кхмерская империи также не упомянуты в настоящем издании.].
«Империи-миры» и «Империи-универсумы»
1
Империя Каролингов: возрождение Рима?
Мари-Селин Исайя
Каролингская империя появилась в 800 г., когда папа Лев III короновал Карла Великого в Риме. Ее возникновение стало логичным продолжением политики его деда Карла Мартелла и отца Пипина, пришедших к власти на закате меровингской эпохи. Пипин получал королевский венец дважды – в 751 и 754 гг.; в 768 г. ему наследовал Карл. Он укрепил власть, полученную в наследство от отца, и начал проводить активную захватническую политику, вскоре подчинив Баварию и Саксонию. На севере Италии он увенчал себя «железной короной» лангобардских королей, тем не менее не присоединяя их земли к территориям франков, захватил герцогство Сполето, а на юге полуострова обложил данью княжество Беневенто. По сути Карл управлял империей еще до того, как получил соответствующий титул. В 814 г. он скончался, а власть перешла к его сыну Людовику Благочестивому. Людовик столкнулся с враждебностью собственных сыновей: после череды восстаний и войн в 843 г. по Верденскому договору империя была поделена между ними на три части (Карл Лысый получил Западно-Франкское королевство, Людовик Немецкий – Восточно-Франкское, а Лотарь – Лотарингию). Раздел не означал распада империи: императорский титул перешел к Лотарю, контролировавшему две столицы – Ахен и Рим. Однако новые кризисы и междоусобицы вскоре уничтожили империю. После смерти Карла Толстого в 888 г. каждое королевство пошло по своему собственному пути.
