– Настоящий секс всегда лучше, – пожал плечами Габриель. – В сравнении с ним все остальное – не более чем amuse bouche[9 - Приятная закуска (фр.).]. – Он лукаво ей подмигнул и в подтверждение своих слов сжал ее бедро.
– А эта поза тебе нравится? Когда ты лежишь на спине? Или…
– Это замечательная поза, – прошептал он, и его глаза вдруг загорелись.
– Мне думается, так лучше, чем если бы я стояла на коленях, – сказала Джулия, краешком глаза следя за его реакцией.
– Ты права. Но с другой стороны, я счастлив встать на колени перед моей принцессой, чтобы доставить ей удовольствие. Я тебе это уже показывал.
Джулия негромко засмеялась, но потом ее улыбка исчезла.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать. – (Габриель внимательно на нее смотрел, ожидая дальнейших слов.) – У меня рвотный рефлекс.
– Меня бы насторожило, если бы его у тебя не было, – наморщил лоб Габриель.
Джулианна, не выдержав его взгляда, отвела глаза. Ее рука скользнула ниже.
– Но у меня он проявляется сильно.
Габриель накрыл ее руку своей.
– Darling, это не будет для нас проблемой. Обещаю, – сказал он.
Рука Джулии продолжала опускаться. Габриель принялся наматывать на палец ее локон, игриво дергая за волосы.
Джулия застыла на месте.
Какое-то время Габриель продолжать играть с ее длинными шелковистыми волосами, но потом заметил, что Джулия не двигается, словно превратилась в статую.
– Что случилось?
– Прошу тебя, не держи меня за голову.
– Я и не собирался этого делать, – ответил Габриель, но голос его звучал настороженно.
Джулия по-прежнему не шевелилась, чего-то ожидая. Но чего – Габриель не знал. Он отпустил ее волосы и слегка приподнял ей подбородок.
– Любимая, что с тобой?
– Все нормально. Просто не хочу, чтобы меня вывернуло прямо на тебя.
– О чем ты говоришь?
Джулия втянула голову в плечи:
– Меня… выворачивало… раньше.
Габриель недоверчиво поглядел на нее.
– После… этого?
– Ну… нет.
Несколько секунд Габриель молчал, потом его глаза превратились в щелочки.
– Скажи, тебя тошнило из-за рвотного рефлекса или потому что этот подонок пригибал твою голову?
Джулия вся съежилась и едва заметно кивнула.
Габриель выругался. Внутри у него бурлил гнев. Он быстро сел и принялся растирать лицо.
В прошлом он не был нежен со своими сексуальными партнершами, хотя гордился тем, что сохраняет видимость хороших манер. Кокаин делал его грубее. Ему приходилось участвовать в «вакханалиях» – оргиях, напоминавших древнеримские, времен упадка. Но даже тогда он не держал женщин за волосы и не пригибал им голову, вызывая рвоту. Такого не позволял себе никто. Даже наркоторговцы и наркота, с которой он тогда общался, не унижали женщин подобным образом, а у этой публики не было ни границ, ни угрызений совести. Только извращенец, больной на голову, женоненавистник и законченный ублюдок мог ловить кайф, так издеваясь над женщинами.
Сделать такое с Джулианной, у которой нежные глаза и прекрасная душа? Надругаться над этой застенчивой девушкой, стыдящейся рвотного рефлекса? Сенаторскому сынку повезло, что он сейчас отсиживался за стенами родительского дома в Джорджтауне, отделавшись условным сроком и наложением судебного запрета. Иначе Габриель обязательно явился бы к нему на порог и продолжил бы разговор, начатый в Селинсгроуве. Не исключено, что после нескольких ударов говорить было бы уже не с кем.
Усилием воли Габриель выбросил из головы кровожадные мысли, затем поставил Джулию на ноги и накрыл одеялом.
– Идем наверх, – сказал он.
– Зачем?
– После того, что ты мне рассказала, я не могу как ни в чем не бывало сидеть у камина.
Щеки Джулии покраснели от стыда, а ее большие глаза наполнились слезами. Габриель поцеловал ее в лоб.
– Не надо плакать. Ты ни в чем не виновата. Понимаешь? Ты не сделала ничего плохого.
Джулия слабо улыбнулась, но по всему чувствовалось, что она ему не верит.
Он повел ее наверх и через спальню в ванную. Придя туда, Габриель плотно закрыл дверь.
– Что ты делаешь?
– Надеюсь, то, что тебе будет приятно, – ответил он, проводя большим пальцем по изгибу ее щеки.
Габриель включил воду и отрегулировал температуру. Потом переключил на душ так, чтобы из широкой душевой головки лились нежные струйки воды. Габриель медленно снял с Джулии одеяло и открыл перед ней дверь душевой кабины.
Джулия ошеломленно переминалась с ноги на ногу.
– Я хочу показать тебе свою любовь, – прошептал он. – Я умею это делать и вне постели.
– Уложи меня в постель, – умоляющим тоном попросила Джулия. – Тогда наш вечер не будет испорчен.
– А он и не испорчен, – свирепо возразил Габриель. – Будь я проклят, если кто-нибудь посмеет тебя хоть пальцем тронуть.
Он стал гладить ей волосы, разделяя их на пряди. Поскольку капли воды долетали и сюда, скоро все ее волосы стали мокрыми.
– Ты думаешь, я грязная?
– Как раз наоборот. – Габриель прижал ее руку к татуировке на своей груди. – Прикосновение к тебе – почти то же, что прикосновение к ангелу, – в упор глядя на нее, сказал Габриель. – Но мне кажется, нам обоим нужно смыть прошлое.
Он откинул ее волосы на одну сторону и поцеловал в шею. Потом вылил на ладонь немного шампуня с ароматом ванили и начал втирать его в волосы Джулии. Его движения были неторопливыми. Его пальцы гладили ей волосы, взбивая белую пену. Наконец пеной были покрыты все волосы, и струйки воды нежно смывали ее, унося с собой. Все движения Габриеля были очень осторожными. Он старался показать Джулии, что его любовь к ней гораздо глубже сексуальной страсти, и момент для этого был сейчас более чем подходящий.
Постепенно Джулия начала оттаивать. Она вдруг вспомнила один из немногих счастливых эпизодов, связанных с матерью. Она была совсем маленькой, мать усадила ее в ванну и стала мыть ей голову. Джулия вспомнила, как они тогда смеялись. Вспомнила, как мать тогда улыбалась.
Но нынешние ощущения были намного лучше. Габриель не просто мыл ей голову. Это было действо – страстное и глубоко интимное. Она стояла перед ним нагая, а он смывал ее стыд.
Габриель тоже был без одежды, но тщательно следил за тем, чтобы не касаться ее своим слегка возбужденным членом. Этот ритуал был связан не с сексом. Целью всего, что сейчас делал Габриель, было заставить Джулию почувствовать, что она любима.
– Прости, у меня опять случился эмоциональный перехлест, – тихо сказала Джулия.
– А секс и должен быть эмоциональным. Тебе не нужно таить от меня свои чувства, – ответил Габриель, обнимая ее за талию. – Я сам достаточно эмоционален. Эти дни, начиная с приезда во Флоренцию, были счастливейшими днями в моей жизни. – Он нежно уперся подбородком в ее плечо. – Помню, в твои семнадцать ты была застенчива. Но тогда у тебя не было стольких душевных ран.
– Я должна была расстаться с ним после первого же его жестокого обращения со мной, – дрогнувшим голосом сказала Джулия. – Но я этого не сделала. Не вступилась за свое достоинство, а дальше было только хуже.
– Ты не виновата.
– Я оставалась с ним, – пожала плечами Джулия. – Говорила себе, что когда-то он был заботлив и внимателен, и цеплялась за эти воспоминания. Надеялась, что черная полоса в наших отношениях пройдет. Понимаю: тебе от моих слов может стать худо, но поверь мне, Габриель, никто не смог бы презирать меня сильнее, чем я сама.
– Джулия! – Габриель даже застонал. – У меня нет к тебе ни капли презрения. Что бы ты ни делала в прошлом, это не имеет значения. Никто не заслуживает подобного обращения. Ты слышишь меня? – Его глаза пылали ярко-синим, опасным огнем.
Джулия закрыла лицо ладонями:
– Я хотела доставить тебе удовольствие. Но даже этого я толком сделать не могу.
Габриель нежно, но решительно отвел ее руки:
– Послушай меня. Поскольку мы любим друг друга, все, что происходит между нами, включая секс, – это дар. Не право, не обязанность, а дар. Теперь у тебя есть я. Так отпусти его.
– У меня в голове и сейчас звучит его голос, – призналась Джулия, смахнув одинокую слезинку.
Габриель покачал головой и слегка поменял положение. Теперь они стояли под самыми струями, и вода катилась у них по плечам.
– Помнишь, что я говорил в своей лекции о боттичеллиевской «Весне»? – (Джулия кивнула.) – Некоторые думают, будто «Весна» повествует о сексуальном пробуждении, а часть картины – это аллегория сватовства и брака. Поначалу Флора – пугливая девственница. Когда она беременеет, то обретает покой.
– Я думала, Зефир изнасиловал ее.
– Так оно и есть, – сказал Габриель и стиснул зубы. – Но потом он полюбил ее, женился на ней и превратил ее в богиню цветов.
– Не слишком-то достойная аллегория для брака.
– Согласен. – Габриель прокашлялся. – Джулия, даже если твой прежний сексуальный опыт был травматичным, ничто не мешает тебе сейчас вести полноценную сексуальную жизнь. Я хочу, чтобы ты знала: когда ты в моих объятиях – ты в безопасности. Ты не должна делать то, что не доставляет удовольствия тебе самой, включая оральный секс.
Габриель, одной рукой обняв ее за талию, смотрел, как горячая вода стекает по их телам вниз, расплескиваясь по плиткам пола.
– Мы спим вместе всего неделю. У нас впереди – целая жизнь, чтобы познать разные способы любви.
Потом он молча и нежно намылил ей губкой шею и плечи. Затем губка двинулась вниз. Рука с губкой то и дело замирала, и он целовал ее там, где только что мыл.
Габриель вымыл ей поясницу и две ямочки, после которых начинались ягодицы. Вымыл обе ноги, одновременно массируя их внутренние стороны. Он вымыл и ступни.
Никогда еще с Джулией так не нянчились.
Габриель не обошел своим вниманием шею и ключицы. Потом он мыл и ласкал ее груди, успевая водить губкой и целовать каждую из них. С предельной осторожностью он вымыл ей лоно. Его движения были не сексуальными, а исполненными благоговения. Направляя струи ладонью, Габриель смыл всю пену, застрявшую в завитках лобковых волос, после чего стал целовать и там.
Когда ритуал омовения был закончен, Габриель обнял Джулию и поцеловал, словно робкий подросток, – просто и целомудренно.
– Ты учишь меня любви. Наверное, и я тоже учу тебя тому же. Пусть мы оба несовершенны, но мы можем быть счастливы. Правда, любимая? – спросил он, внимательно следя за ее глазами.
– Да, – торопливо ответила Джулия, глаза которой были полны слез.
Габриель крепко прижал ее к себе и уткнулся лицом ей в шею. А вода продолжала падать на них мягкими теплыми струйками.
* * *
События минувшего вечера эмоционально истощили Джулию, и она проспала до полудня. Габриель был таким любящим и заботливым. Он отказался от орального секса, а ведь она думала, что у мужчин это главная потребность, и вместо этого подарил ей… очищение от стыда. Иначе его ритуал не назовешь. Его любовь и приятие сделали то, на что он рассчитывал: они преобразили Джулию.
Проснувшись, она почувствовала себя легче, сильнее, счастливее. Память об унижениях, которым подвергал ее Саймон, была очень тяжкой ношей. Теперь, когда ее плечи освободились от груза стыда, Джулия ощутила себя новым человеком.
Возможно, сравнивать ее ощущения с ощущениями Христианина из нравоучительного трактата «Путешествие Пилигрима в Небесную страну» – это чистейшей воды богохульство, но Джулия находила значительное сходство между своим спасением и тем, что пережил главный герой трактата. Истина делает человека свободным, а любовь изгоняет страх.
Прожив на свете двадцать три года, Джулия и не подозревала, каким вездесущим может быть милосердие. Габриель, считающий себя величайшим грешником, оказался проводником милосердия. Это было частью божественной комедии – Божьим чувством юмора, являющегося фундаментом внутренних процессов во вселенной. Грешники участвовали в искуплении других грешников; вера, надежда и милосердие торжествовали над неверием, отчаянием и ненавистью, а Творец всего сущего смотрел и улыбался.
Глава 6
Габриель проснулся среди ночи – это была их последняя ночь в Умбрии – и обнаружил, что Джулии рядом нет. Он сонно протянул руку туда, где должна была лежать Джулианна, но наткнулся лишь на холодную простынь.
Габриель спустил ноги на пол и вздрогнул, когда его босые ступни коснулись холодного каменного пола. Натянув трусы-боксеры, он пошел вниз, на ходу приглаживая взъерошенные волосы. В кухне горел свет, но Джулианны там не было. На столе стоял полупустой стакан с клюквенным соком. На тарелке лежали корочка сыра и корочка хлеба. Казалось, здесь вовсю пировала мышь, которую спугнуло неожиданное появление Габриеля.
Джулию он нашел спящей в мягком кресле у камина. Ее голова покоилась на подлокотнике. Во сне Джулия выглядела моложе. Лицо было умиротворенным и бледным, лишь слегка розовели щеки и губы. Габриелю захотелось написать стихотворение о ее устах, и он преисполнился решимости осуществить свой замысел. Поза спящей Джулии напомнила ему картину Фредерика Лейтона «Пылающий июнь». Вся одежда его любимой состояла из красивой ночной сорочки цвета слоновой кости. Одна из тонких лямок сползла вниз, обнажив изящную округлость ее плеча.
Габриель не мог удержаться, чтобы не поцеловать эту восхитительно мягкую белую кожу. Он поцеловал плечо Джулии и присел рядом, нежно гладя ей волосы.
Джулия шевельнулась, открыла глаза, несколько раз моргнула и улыбнулась ему.
От ее неспешной, ласковой улыбки его сердце вспыхнуло, дыхание участилось. Никогда ни к одной женщине Габриель не испытывал таких чувств, и глубина их не переставала его удивлять.
– Доброе утро, – прошептал Габриель, откидывая волосы с ее лица. – Как себя чувствуешь?
– Прекрасно.
– Представляешь, я проснулся, протянул руку, а тебя рядом нет. Я забеспокоился.
– Я спустилась в кухню перекусить.
