Коломба привалилась спиной к стене и выдохнула. Ей показалось, что кто-то снял с ее души огромный камень. Не кто-то, а тетя Мити.
Араселио – жених тети Мити. Он – иммигрант, хотя и не темнокожий. Бежал из Чили молодым много лет назад, потому что солдаты Пиночета хотели его убить. Работает шофером грузовика, и сам почти такой же большой и толстый, как его грузовик. У него прекраснейший голос – такой мягкий и глубокий… Как тот синий диван, что я видела у кого-то в гостиной. Он знает много красивых чилийских песен и поет их под гитару. Тетя Мити познакомилась с ним на бальных танцах, куда они вместе с тетей Динуччей ходят по воскресеньям.
Всю неделю мои тети работают не покладая рук. Тетя Динучча в своей больнице иногда работает и в ночную смену. Еще тогда, когда у нас был папа и дедушка с бабушкой Тоскани были еще живы, тети дожидались воскресенья и… делали прически, макияж, надевали элегантные приталенные платья, туфли с высокими каблуками (но не шпильки, потому что на шпильках можно навернуться будь здоров) и шли на танцы.
Мама тогда еще не разучилась смеяться и подтрунивала над ними: «В их-то возрасте!»
А папа отвечал: «Моя мама танцевала до восьмидесяти семи лет».
«Девчонки» живут вместе и никогда не стремились выйти замуж. У тети Динуччи тоже есть жених-иностранец: он из Польши и зовут его Станислав. Тете Динучче нравятся блондины. Станислав работает гидравликом в строительной компании. Он играет на фортепиано и скрипке, как и мой папа, и выиграл много кубков на соревнованиях по вальсу. У него длинные усы, как у моржа. Когда он здоровается с женщинами, то делает поклон и целует руку – мне тоже, и я всегда смеюсь, потому что у него щекотные усы.
Ну вот, подумала о них, и сразу настроение стало получше. А Араселио вообще молодец – довез тетю до Генуи чуть больше чем за два часа.
Кроме голоса из синего бархата, у Араселио были еще бархатные глаза, но не синие, а черные. Коломба подумала, что за это время он как будто стал выше и больше. Рядом с ним тетя Мити выглядела совсем худенькой и маленькой. Но когда Коломба обняла ее, она оказалась очень даже мягкой.
– Деточка моя! – воскликнула тетя Мити, крепко прижимая к себе племянницу. – Все, забудь про слезы. Теперь я здесь, и волноваться нечего. Где мама?
Синьора Тоскана была, как обычно, у телевизора и не ждала визита.
– Вы застали меня врасплох… – смущенно пробормотала она, поправляя растрепанные волосы. – Коломба не сказала мне, что вы к нам собираетесь…
– Синьора Эвелина эста муй линда э бонита, – галантно произнес Араселио. – Очень красивая и элегантная.
«Элегантность вашего стола! Форма для выпечки для настоящих ценителей», – громогласно отозвался с экрана телевизора прилизанный тип в поварском колпаке. Началась рекламная пауза.
Лео, который успел заметить, как грузовик Араселио остановился возле их дома, уже мчался вверх по лестнице с мячом под мышкой. Взвыв от радости, он бросился тете на шею.
– Ты похож не на льва, а на волка, – сказала она.
Лео засмеялся и принялся рычать, изображая льва:
– Я лев! Лев! Уарргх!
– Ты очень вкусно пахнешь, – сказала тетя, уткнувшись носом ему в щеку. – Как только что испеченный бисквит.
– С кофе утренний бисквит насыщает и бодрит, – протараторила с экрана Камилла Гальвани, которая, как все теледивы, время от времени снималась в рекламе. Несмотря на белый шелковый пеньюар, предположить, что она только что встала с постели, было сложно – с таким-то макияжем и прической.
– Привет, чико! – воскликнул Араселио, взъерошив Лео волосы.
Тетя Мити ткнула его локтем в бок: кажется, по дороге она надавала ему кучу инструкций, которым он теперь должен был следовать.
– Пожалуйста, Леон, – церемонно произнес тот, – я еще не видеть ваш знаменитый Аквариум. Делай мне компанию, пожалуйста. Я плачу лос бильеттос.
В Аквариуме Лео был только один раз – с папой, в четыре года. Он пришел в восторг от предложения Араселио и от того, как тот интересно произносил слова.
– Пойдем! – сказал он и потянул гостя за руку. – Здесь совсем близко.
– Но вы же только что приехали! – слабо запротестовала синьора Эвелина. – Выпейте хотя бы кофе… – Она прикусила язык, вспомнив, что молотого кофе у них не осталось ни ложечки.
«Чашечка горячего эспрессо добавляет жизни интереса», – пропел из телевизора Риккардо Риккарди, одарив зрителей своей неотразимой улыбкой.
Тетя Мити сделала жест, как будто отгоняла муху.
– Нет, нет, пусть идут в Аквариум, – сказала она невестке. – Нам даже лучше остаться сейчас втроем. Надо поговорить об одном важном деле.
Мама сразу приуныла.
– Понятно, они сказали тебе про газонокосилку. Да, признаю, я плохая хозяйка и плохая мать, – с горечью сказала она, как только закрылась дверь за Араселио и Лео. – Если ты пришла меня отчитывать, Мити, то будешь ломиться в открытую дверь. Правда, я не знаю, что со мной происходит… Я совсем не подумала о детях… Мне очень стыдно… – И она тихо заплакала.
«Хватит стыдиться своих волосатых ног! Пользуйтесь воском „Бархатный персик“», – протараторила с экрана блондинка в купальнике.
Коломба с матерью часто беседовали под дурацкую болтовню телевизора, но тетя Мити фыркнула, схватила пульт и, направив его, как пистолет, в сторону экрана, заявила блондинке с гладкими ногами:
– Ну все, хватит!
В маленькой столовой воцарилась тишина. И в этой тишине тетя открыла сумочку, вынула из нее что-то и положила на стол.
Глава пятая
Мы смотрели и не верили своим глазам. Это была перетянутая резинкой пачка банкнот – толстая, как книга страниц в триста. Ну, например, как «Полисена Пороселло», мой любимый роман. Я посмотрела: купюры по пятьдесят тысяч лир.
«Здесь должно быть больше семи миллионов лир!» – сосчитала я в уме.
– Чтобы дотянуть до конца месяца, нам столько не нужно, тетя! – с тревогой заметила я. – И как мы потом их вернем?
– Действительно, – пробормотала мама. – Мы не можем их принять.
– Принять? Вернуть? Какие глупости вы говорите! – рассмеялась тетя Мити. – Да они же ваши!
– Наши?! – в один голос закричали мы с мамой.
– Ваши, ваши. И в банке есть еще. Я приехала как раз для того, чтобы сообщить вам, что больше у вас не будет никаких проблем с деньгами. Если, конечно, не делать глупости, да, Эвелина? Даже самый глубокий колодец может когда-нибудь обмелеть. Поэтому, хотя доход у вас теперь приличный, постарайся, пожалуйста, сдерживаться и не покупать ненужных вещей.
– Доход? Но что ты такое говоришь? – Разволновавшись, мама схватила пульт и нечаянно сжала его вспотевшими ладонями.
«Изысканный завтрак для ваших котов – и ужин изысканный тоже готов», – успел провопить из телевизора тип в белой рубашке, прежде чем его поскорей заткнули.
Я все никак не могла поверить.
– Тетя, ты решила сделать нам подарок?.. Но где ты взяла такие деньги? Ты же столько не зарабатываешь. Тебе дал их твой адвокат?
– В некотором смысле да. Но они ваши. И есть, как я сказала, еще. Но пусть они лучше полежат пока в банке. Этих должно хватить, чтобы рассчитаться с долгами и осилить переезд, – сказала тетя Мити.
Мы смотрели на нее раскрыв рот, не понимая. Какой переезд? Нас, кажется, никто не выгоняет. Пока, по крайней мере.
– Вас ждет хорошая квартира в Милане, – объяснила она. – В доме в нашем же квартале. Вообще-то там восемь квартир, которые являются вашей собственностью, но семь из них сейчас сдаются.
У меня кружилась голова. Что за абсурд? Семь миллионов наличными, плюс еще в банке? Восемь квартир в центре Милана? Как мы могли стать такими богачами?
Синьоре Эвелине между тем эта новость не показалась такой уж невероятной. По телевизору ей часто приходилось видеть, как простые люди в один момент становились миллионерами. Но странно было то, что они, Тоскани, не участвовали ни в какой денежной викторине и не покупали билетов ни в какой лотерее. Откуда же могло свалиться это богатство?
– Наследство? – робко спросила она.
– Наследство, – с довольной улыбкой подтвердила тетя Мити.
– Но откуда?! – недоверчиво воскликнула Коломба. – От бабушки и дедушки Тоскани? Ты и тетя Динучча пошли работать в шестнадцать лет, чтобы дать папе возможность учиться… А дедушка и бабушка Бальди умерли, ты же знаешь, когда мама училась в школе и еще даже не встретила папу. Умерли, не оставив ни сольдо, так что ей пришлось тоже бросить учебу и пойти в секретарши.
Фотографии маминых родителей (когда она была еще маленькой) хранились в семейном альбоме, и еще две висели в серебряных рамках в гостиной и в спальне. Ее звали Эльвира, его – Леоне. С ними все было ясно. Никто не рассказывал про них романтических и экстравагантных историй, как про чету Тоскани.
«Они жили очень дружно. Добрые, щедрые, спокойные, – рассказывала про них Эвелина. – Настоящие домоседы. Кроме меня, у них не было никаких других родственников. И оба любили меня без памяти».
Она всегда была верна памяти родителей. Поэтому Коломба выпучила глаза, когда мама мечтательно вздохнула:
– Может быть, я оказалась дочерью известной актрисы…
– Ну мама! Ты же знаешь, что такое случается только в кино и книгах.
– А вот и нет. В одной из передач «С открытым сердцем» Риккардо Риккарди беседовал с девушкой, которая…
– Никаких известных актрис, – перебила ее тетя Мити. – Наследство – от Тоскани. Точнее, от твоего отца, деточка.
– Но как же… – начала Коломба.
– Но у него не было ничего, кроме скромного заработка! – возразила мама. – Разве что жалкие чаевые от пассажиров корабля.
– У него была его музыка. И еще доброта и сочувствие к людям…
У мамы глаза опять были на мокром месте. Тетя Мити протянула через стол руку и коснулась ее щеки.
– Эвелина, я уверена, что ты сохранила письма Альваро, – мягко сказала она.
Вместо ответа та кивнула на большую лакированную шкатулку с кроликами, стоящую на телевизоре:
– Они все здесь. – Она снова всхлипнула и утерла слезы рукой.
– Вы не помните, чтобы он писал вам из последнего круиза что-нибудь о графе Райнольди? – спросила тетя Мити.
– Этот сумасшедший старик! – сразу вспомнила Коломба. – Он еще падал в бассейн, а папа его оттуда вытаскивал. И еще он все время был безнадежно влюблен – никакие серенады не помогали!
– Ему удалось уплыть на спасательной лодке вместе с еще девятью пассажирами, – с горечью сообщила синьора Эвелина.
Она так и не простила им, этим десятерым выжившим, что спаслись именно они, а не ее Альваро. В последнем письме муж писал, что эксцентричный старый граф был очень даже мил, давал царские чаевые, а когда чуть не получил инфаркт, протанцевав всю ночь с отвязной девицей из Венесуэлы, попросил перенести его в каюту к Альваро, потому что только рядом с ним ему было спокойно.
– Но он не умер от инфаркта. И не погиб при кораблекрушении. Этот девяностосемилетний старик! К тому же одинокий, не знавший, куда девать свои деньги. Разве это справедливо, Мити? А Альваро был молодым, и у него были мы… Почему его не взяли в эту проклятую лодку?
– Теперь бесполезно об этом думать, – сказала тетя Мити. – Как вышло, так вышло. Граф, однако же, оказался человеком благодарным. Пятнадцать дней назад он умер и перед смертью вспомнил о вас в своем завещании. Родственников у него, как ты знаешь, не было, и, зная о ваших стесненных обстоятельствах, он решил оставить все вам.
Мама так и осталась с раскрытым ртом.
– Все нам. Как будто в телефильме, – пробормотала она.
– Но как ты об этом узнала, тетя? – спросила я.
– Нотариус, у которого хранится завещание, дружит с моими адвокатами и сразу поставил нас в известность.
– А ты уверена, что на наследство нет других претендентов? – с тревогой спросила мама. В телесериалах наследники всегда дрались между собой до последнего.
– Не волнуйся, с этим все в порядке. Близких родственников у него нет. Адвокаты проверяли, поэтому я не сразу вам сообщила, чтобы не было разочарований. Завещание составлено как надо. И подумайте только, граф был настолько предусмотрителен, что оставил нотариусу сумму, покрывающую налог на наследство, плюс еще сколько-то на переезд. Так что от вас самих ничего не требуется.
Я уже писала, что в свой одиннадцатый день рождения я разбогатела. Звучит впечатляюще, но, честно говоря, я немного преувеличила.
Во-первых, разбогатела не я, а моя семья: мама, я и Лео. Во-вторых, смотря что под этим понимать. Не подумайте только, что теперь у нас есть виллы, машины, драгоценности, беговые лошади, фирмы, магазины, яхты, собственные самолеты, кредитные карты, картины Пикассо и телохранители, как, например, у Риккардо Риккарди (я вычитала это в телепрограмме, которую покупаю для мамы каждую неделю, и теперь называю его Мильярдо Мильярди и еще Кукарикарди, хоть мама и злится).
У нас есть только эти двенадцать миллионов, которые (так говорит тетя Мити) пойдут на перепланировку квартиры и на обустройство. Потом вдобавок к папиной зарплате мы будем каждый месяц получать арендную плату с семи остальных сдающихся квартир.
По-моему, это очень много, но тетя Мити говорит, что дом старый, жильцы – люди скромного достатка и арендная плата очень низкая. Этих денег нам должно хватать на спокойную жизнь без излишеств – только и всего. Зато бояться и беспокоиться больше не придется. Если, конечно, мама сдержит свое обещание.
Э-будем-посмотрети, как говорит Араселио.
Так заканчивается первая часть истории моей жизни, потому что сейчас 23.46 двадцать первого мая – моего одиннадцатого дня рождения. Через четверть часа начнется вторая часть, но я уже буду спать.
Отложим все до семи часов завтрашнего утра. Спокойной ночи.
