А что? Каждый развлекается в меру своего недоразумения.
– Упертая ты, Янка, – заключила Лера, – просвещаю я тебя, воспитываю, старшенькая, а толку ни фига… Валяй, тебя не переделаешь, собралась – иди, – снизошла сестренка. – Только ты поосторожнее сегодня – тебя же соплей перешибешь, а нынче в зале басмайчики тусуются, мальчики продвинутые, шеф сам их тренирует… Может, я сама к вам попозже загляну – любопытно посмотреть, на что ты там похожа.
Я переоделась, подпоясала старенькую каратеги – тренировочную курточку такую, вроде кимоно, хотя не кимоно, но пусть будет кимоно, чтобы не запутаться, – и направила стопы в «место встречи с истиной». Так с японского переводится «додзё», попросту – спортивный зал, специально оборудованный для занятий карате. Будем проще, правильно?
Зал в «Гусятнике» неплох, потому и пользуюсь. Одна стена зеркальная, как в балетном классе: помогает начинающим корректировать ужимки и прыжки, те самые дачи, укэ, цуки, учи, гери – стойки, блоки, разнообразные удары руками и ногами. В стороне – несколько боксерских груш и пара макивар, не считая десятка двуногих и прямоходящих, которые на данный момент в центре помещения под руководством сэнсея упражнялись в рукомашестве и дрыгоножестве.
Грозные «басмайчики» до серьезных «басмачей» явно не дотягивали. В движениях тяжеловаты, словно заторможены, а без концентрации и скорости сильного удара не получится. Перекаченными на тренажерах мышцами пацанам вольно на пляже соплюшек соблазнять, карате же на иной биомеханике построено. По мне вообще не скажешь, что я в состоянии кирпичи крушить – с десяток, как в лихом кино, без нужды не буду, но за пару-тройку поручусь.
Сам сэнсей Басмаев любопытнее. Авторитетный бизнесмен, давным-давно – выходец с Кавказа, по национальности, я слышала, ингуш, по лицу не скажешь. Тренирован, для своих сорока с изрядным лишком лет в идеальной форме; типа карате владеет, да, вот только слабовато мне в его черный пояс верится. Впрочем, я и своему-то не слишком доверяю, однако моего опыта достаточно, чтобы за басмаевской самодеятельностью разглядеть неплохую базу – на уровне некогда отлично подготовленного бойца армейского спецподразделения, не более того. Но ничуть не менее, а для его «басмайчиков» – так вовсе выше крыши.
В зале на меня особого внимания не обратили. За два года я здесь примелькалась, изначально держалась обособленно, сэнсей не возражал. Так и в этот раз – размявшись, я в сторонке с полчаса отрабатывала ката, то есть формальные упражнения, определенные комбинации блоков и ударов, вроде боя с тенью. Довольно быстро добилась нужного сосредоточения, с удовольствием поимпровизировала, разнообразя обязательную программу «танцев» карате кое-какой конфуистской экзотикой. Никому я не мешала, никто мне не мешал, очередь была за макиварой, но…
Вышло по-другому. Человек предполагает, но не располагает, а женщина есть тоже человек. Для начала в зале в роли зрительницы объявилась Лера, а затем ко мне подошел сам сэнсей Басмаев. Надо же, и этот снизошел, будто сговорились.
Импозантный господин Басмаев в черном кимоно с вышитыми золотом драконами был подчеркнуто любезен.
– Здравствуйте, рад вас видеть, Яна, давно вы не заглядывали. Знаю-знаю, вы в отпуске гуляли. Удачно отдохнули? – приветливо улыбнулся он.
– Благодарю вас, Руслан Ибрагимович, очень хорошо. Надеюсь, я вам не помешала? – обозначила я вежливое уважение.
– О чем вы, Яна, всегда добро пожаловать! А знаете, ваша тренировка впечатляет. Но зачем же вы всё время в одиночку упражняетесь? Нет, ката, конечно, хорошо, макивара тоже, но в нашем спорте без спарринга не обойдешься. Как вы полагаете?
– Без сомнения, Руслан Ибрагимович, я б охотнее с партнером поработала, только все при деле. Да и кто из ваших мастеров, – я про себя поморщилась, – на меня размениваться станет?
– Так может быть я сам на что-нибудь сгожусь? – галантно предложил Басмаев. – Не стесняйтесь, поглядим, что у вас получится. Свободный спарринг, счет до трех ударов, удары на касание, лайт-контакт, не больше… Ну так как – отважитесь?
За что боролись! э-э… и за то спасибо. Давай, коза, попрыгаем. И ножками подрыгаем… А почему бы нет? Правда, партнер раза в полтора потяжелее, но – почему бы нет?
Действительно, а почему бы нет?
«Басмайчики» мигом освободили середину зала, предвкушая изрядную потеху. Пигалица против мэтра, этакой козляти бы волка забодати! Лерка на галерке чуть не аплодировала… Ладно, сделаем публике красиво.
Мы обменялись ритуальными поклонами. Хаджамэ! Танцы начались. Именно что танцы: Басмаев явно собирался сначала вдоволь наиграться, а после победить с явным преимуществом. Ладушки, предложенные правила игры меня устраивали, мне такие кошки-мышки на руку. И на ногу. И вообще: против тренированного мужчины-средневеса мое превосходство в технике можно было реализовать только в виде своеобразных пятнашек на татами.
«Запятнать» себя я не давала, басмаевские выпады блокировала, сама пока не атаковала. Выжидала, что называется – прокачивала, оценивала противника, помаленьку выматывая его и сбивая с ритма. Оценила: работает на публику, уверен – может победить едва лишь пожелает. Комбинирует эффектно, но не эффективно, хотя и не щадит. Опаньки! А пропускать не любит, сам кружево плетет, но на простеньких контратаках сыпется. И дыхание у меня получше, недаром я хотя бы раз в неделю кросс за городом бегаю. Опаньки! А ведь я и завалить его могу…
А оно мне надо? Спасибо, но я и без того здорово лягнула мужика по самолюбию, теперь желательно сохранить лицо. Ему – вообще, мне – в буквальном смысле, поскольку теперь распаренный сэнсей попер на меня всерьез, как бык на матадора. Правила игры без спросу изменились – и если не заваливать, то время было сваливать, только элегантно. Лично мне победа не нужна, но себя я тоже уважаю, по крайней мере за-ради уязвленного самолюбия Басмаева намеренно пропускать его удары я не собиралась – травма гарантирована. Опять-таки – а вот оно мне надо…
Валить – или валить, заваливать его – или от греха подальше лучше сваливать? Из двух зол привлекательнее выглядело третье: я провожу в прыжке эффектную атаку, противник ставит элементарный блок, я изображаю как бы рикошет от блока и мягко, но очень кинематографично рушусь на татами. Все довольны: зрелище достойное, сэнсей как будто «победил», я тоже оттянулась. Трюк чуть-чуть рискованный, но для меня одной, Басмаеву достаточно блок поставить грамотно.
Как в кино придумано.
Поехали.
– Киай!
А где же блок? За что боролись на то и напоролись: вместо блока оказался лоб, но в остальном – всё почти что правильно. Всё как бы по сценарию, но с точностью до наоборот, потому что на татами обрушилась не я, а сам сэнсей Басмаев. Нашелся мне сэнсей! В момент моей атаки до одури запаренный Басмаев сделал шаг вперед и лбом попал по пятке. Или же – под пятку. Или же я пяткой угодила в лоб, кому что больше нравится. По-английски – фулл-контакт, фулл по-русски означает полный. Мог быть и полнее – в полете я успела частично среагировать, чуть смягчить удар, но для нокаута и того хватило. Очень кинематографично получилось, особенно черное кимоно с желтыми драконами…
А где же розы?
В зале – ох! – и тишина кромешная; у Лерки – глаза по чайной плошке, напряжение вокруг – как в воздушном шарике, готовом сию минуту лопнуть: плюмс!..
Однако пронесло. Пауза не слишком затянулась – Басмаев шевельнулся, собрался и поднялся на ноги. Молчание загустело до состояния хоть ломтиками режь.
Сэнсей таки нашелся:
– Поздравляю, Яна, вы лучше, чем мне думалось, – покровительственно выговорил он. – Способности у вас определенно есть, навыки имеются, а мастерство – дело наживное. Будете упорно заниматься – сможете такие вещи делать не случайно, а вполне сознательно. Но не обольщайтесь, вам до этого еще, как говорится, учиться, учиться и учиться. Не расстраивайтесь, бывайте здесь почаще, чем смогу – охотно помогу. – Басмаев поклонился. – Благодарю за спарринг.
– Спасибо вам… – поклон, маленькая пауза, – сэнсей.
Это чтобы не сказать пожалуйста.
Комментарии свои я проглотила. Я всяко при своем, а Басмаев как умел обставился. Нормально, присутствующие на наживку клюнули, босс сохранил лицо, инцидент исчерпан… Или он всерьез?.. Ну тогда не знаю – тогда либо мэтр чего-то не уразумел, либо лично я мужиков вообще не понимаю. Может, я ему последнее соображение отбила? Недаром же в английском fool почти как full звучит, бишь дурак как полный.
Фуул. Фулл. Фуул фулл.
Засим и разошлись.
В дверях меня перехватила Лера.
– Янка, ты чего – с ума сегодня спрыгнула, белены обхавалась? Делать тебе нечего? – без предисловий наехала она. – Какого черта, спрашивается, людей копытами по голове лупить? На фига ты с полной силой врезала? Человек тебя щадя тренировал, а ты ему исподтишка подлянку зарядила! – возмущалась Лера.
Хорошо же публика наживку заглотила.
– Невиноватая я, Лерочка, не нарочно я, он мне сам подставился… И потом, тебе-то что с того, с чего ты разоряешься? Он мужик, в конце концов, не убудет от него – я ж ему по голове, а не по головке съездила. Вот если б метром ниже… – неуклюже оправдывалась я.
– Да тогда бы я тебя безо всяких ваших прибамбасов кончила, самолично, с места не сходя, голыми руками! Ты, конечно, старшенькая, Янка, но это же еще не повод мою половую жизнь грязными ногами трогать. Ясно излагаю? – для особо непонятливых подчеркнула Лера.
Терзавшие меня смутные сомнения, на которые мне было глубоко и принципиально наплевать, переросли в уверенность. Н-да. Что выросло, то выросло. Лерочка в своем репертуаре.
– Ясненько… Басмаев ведь женат… э-э… как бы между прочим, – растерянно пробормотала я.
– А кого такие мелочи волнуют? Тем более я замуж за него не собираюсь, мне и так неплохо… между прочим как бы, – передразнила Лера.
– Откуда же я знала…
– От верблюда! – огрызнулась Лера. – Незнайка на Луне! Ты хоть в курсе, что Басмаев крутую наркологическую клинику собирается открыть? Как бы между прочим, Руслану докторские кадры требуются, а зарплата там – да ты, мать, представляешь, какие в таких коммерческих структурах деньги заморочены?! Идиотка, я насчет тебя уже удочку закинула, а ты будущего босса по лбу оглоушила! Нокаут как повод для знакомства!
Ну опять как пятью пять. Без меня меня женили, оно же – замуж выдали. Пора бы развести.
– Лерочка…
– Да что ты вечно – Лерочка да Лерочка! – перебила Лерочка. – Мне начхать, сестренка, о своей карьере ты можешь не заботиться, но с моей – полегче. Не знала… никогда ты ничего не знаешь! Головой работать надо, а не ногами по голове лупить. Ай, – младшая с досадой отмахнулась, – тебя перевоспитывать – член на хрен менять, время зря терять!
Кто бы спорил. И мысль свежая. А главное – оригинальная.
– И Руслан хорош! – не унималась Лера. – Ладно ты – чокнутая ты, оторва ты, пацанка, но Басмаев – солидный человек, настоящими делами занимается! Ему-то что неймется? Ну как дите мало?е… Ты как хочешь, старшенькая, а я в чем-то этих мужиков в упор не понимаю, – повторила за меня сестренка. – К черту, всё, проехали… А вообще-то, Янка, ты даешь, никогда не думала, – чуть смягчилась Лера. – Знали бы наши одноклеточные мальчики, к кому они в охрану набивались! Тебе, мать, волю дай – ты сама кого угодно не то что охранить, ты и схоронить запросто сумеешь. Разве нет?
– Не знаю, – пожала я плечами.
– Клинический случай, – безнадежно бормотнула Лера. – А если, например, кто-нибудь тебя снасильничать затеет или, на худой конец грабануть попробует, ты тоже незнайкой прикидываться станешь? Ать-два, ножки врозь, спасите, люди добрые?!
– Ну, если на совсем худой конец… Да откуда же я знаю, младшенькая, если никогда не проверяла! А проверять не тянет, знаешь ли, неровен час выяснится вдруг, что в действительности всё не так, как на самом деле… Складно изложила?
– Складно, складно, да только зря старалась, я и без того тебя за дуру не держала. Съела, старшенькая?
– Меняешь гнев на милость, младшенькая?
– Меняю, – пробурчала Лера, – по собственному курсу: в наказание без массажа останешься. Сегодня обойдешься, после твоих подвигов мне не до тебя. Всё, с глаз долой, а там посмотрим…
На том и порешили. Говорят, всё на свете к лучшему: делается – к лучшему, не делается – к лучшему; всё стремится к лучшему в лучшем из миров. Когда помрем – проверим.
А покамест – угораздило ж меня! Нет бы мне чего-нибудь попроще учудить, пар спустить надумавши: в сауну сходить, без нужды обновку справить, на худой конец (э-э, не поймите правильно) переспать бы с кем-нибудь… А я?! Экая оказия: сестренкиного папика я не спросясь обидела. А он, промежду прочим, мужем нашей главврачихи числится, и это не оказия уже, но целая коллизия. А кто-то что-то, кажется, о карьере вякал…
И думай после этого: оно меня касается, или не касается? По мне так не касается, но по жизни подобные запутки до добра обычно не доводят. Да и средоточие житейской интуиции, расположенное ниже поясницы, оно же чувство задницы, признаться, по мелочи тревожило…
Идя к окну – радуйся, смотря в окно – радуйся, летя в окно – радуйся… Шутка мрачноватая такая.
Но я-то здесь при чем?
Глава 4
Думай не думай – жизни не придумаешь: человек предполагает, Бог располагает, а там – как масть пойдет. А коли так, я здесь ни при чем и незачем мне о чужих проблемах беспокоиться – у меня, промежду прочим, собственные есть. Да и ту же интуицию распускать не следует – если к каждому шороху прислушиваться, можно ведь и голосишками обзавестись. Ей голос был! и до свидания. Предупредили – всем спасибо: вам налево, мне направо. Не стучаться же теперь в собственную дверь, спрашивая при этом: кто там? А там как в анекдоте: «Кто там?» – «Я». – «Я-а?!» А если я – не я, то это всё еще скверный анекдот или всё-таки уже шизофрения? Добро пожаловать, авось договоримся…
Жизнь продолжалась. Всё было ничего – то есть ничего из ряда вон особенного не произошло и не происходило. Мои, с позволения сказать, трудовые подвиги остались без последствий. Как и следовало ожидать, поскольку для экстремальной медицины «чехлы в присутствии» вещь если не простительная, то не удивительная, во всяком случае – отнюдь не криминальная. И чего я психовала, спрашивается? Две старушки померли? Ну и что? Не я такая – судьба у нас такая: жили-были, заболели, выбыли, медицина руками развела. Мертвых в морг, живых в машину – поехали, Яна Германовна, вам вызов, поспешите. Так я и отработала еще три смены – без всяких неожиданностей, день и ночь – сутки прочь; с момента возвращения из отпуска две недели минуло.
Сентябрь закончился. Дни стояли необыкновенно яркие, погожие, словно лето краешком, как бывает с солнцем на закате, зацепилось нечаянно за горизонт – и задержалось на какое-то мгновение, напоследок высвечивая всё до мельчайшей черточки. Октябрь наступал. Город, окруженный осенью, пылал, от окраин неотвратимо накатывалась волна полыхающей листвы, захлестывая скверы и сады, деревья теснились в оградах, переполняя их, выплескиваясь наружу, как краски на растревоженную синеву холста. Красное, желтое, бурое, будто бы какой-то заполошный уличный художник мерцающую позолоту и старую, с прозеленью, медь щедро обрызгал киноварью – и отвлекся, запнулся перед завершающим мазком, вместе с которым созданный им мир должен был раз и навсегда закружиться в буйном карнавале, закружив художника – раз и навсегда…
Словом, всё выглядело симпатично.
Очередная смена началась с очередного вызова, и, выяснив, что я опять работаю с весельчаком Калугиным, я пошла к машинам. У водил особого веселья не наблюдалось. Лешка яростно, но безыскусно материл водителя резервного «волгешника», присланного накануне вместо нашего штатного «форда», который вторые сутки простаивал в ремонте. Сменщик скучно, как-то безнадежно, будто по обязанности отругивался, а увидев меня и вовсе съежился и куда-то рассосался. Неприветливый какой. Я протянула клокочущему Лешке бумажку с адресом: дальнее Купчино, там берем какого-то ветеранистого дедушку и везем его в военный госпиталь аж на реку Фонтанку.
– А поближе не было? – недовольно пробурчал Калагун.
– Будет и поближе, до утра времени достаточно, – оптимистично пообещала я.
– Если мы с тобой на этом тарантасе до утра доездим, – не менее оптимистично проворчал Калугин, добавил под нос нечто ну очень матюгучее, и заслуженный отечественный тарантас понимающе чихнул, дернулся и кряхтя поехал.
Оптимизм – штука заразительная, чтобы не сказать заразная, и аукнулся он нам на первом перекрестке. На том самом, крайне невезучем, где две недели назад мы едва не вляпались в автец с криминальными разборками. Помните, когда «тойота» с «мерседесом» грузовик не поделили? Сегодня роль возмутителя спокойствия исполнял до неприличия раскормленный инспектор дорожного движения, этакий потешный Винни-Пух с полосатым жезлом, которому не иначе как со скуки приспичило поиграть в регулировщика. При работающем светофоре, поспешу заметить. Массовик-затейник развлекался в строгом соответствии со служебным положением, водители спецфического юмора не понимали; как и следовало ожидать, со всех сторон неотвратимо нарастали пробки. Было ясно – застряли мы надолго.
Калугин кипел, как радиатор. Для справки: у нас матом не ругаются – у нас им разговаривают. Лешка в выражопованиях не стеснялся, я в основном молчала, занятая переводом с разговорного на мал-мала приемлемый. Среди знакомых слов изредка попадались русские и почти приличные.
Интересно, к чему он это всё?
Калугин выражался:
– И каким же их таким неприличным органом мастрячат, спрашивается, – многосложно кипятился Лешка, – расплодили сволочей, слово нехорошее, только и умеют, слово еще хуже, что заторы создавать и штрафами обкладывать, слово хуже прежнего… Знаешь, как у шоферюг гаишник называется?
Я знала, но молчала.
– Правильно, мастер машинного доения, – поддерживал разговор Калугин. – А если два гаишника? Стало быть, бригада машинного доения. А три? Точно, три гада машинного доения, чтоб их всех, слово хуже некуда… А почему долбанных гаишников в гребаных гибэдэдэшников переименовали, знаешь?
Я догадывалась, но всё равно молчала.
– Правильно опять-таки, слово еще хуже, чем даже хуже некуда, – без знаков препинания продолжал Калугин, – это чтобы самый распоследний чайник уяснил, как по жизни мусора службу понимают. А они ее конкретно понимают: гони инспектору бабки, двигай дальше, понял! А не понял – всё равно плати… всем плати, за всё плати, а если что останется, тебе же самому на сдачу в рожу плюнут. Скажи еще, что нет!
Я пока молчала.
– Ну что за жизнь такая! – самозабвенно клокотал Калугин. – Докатились: иногда и рад бы заплатить – хрен ты с ним, было б дело, а безделица приложится, да толку что с того! Вон в гараже наш гарантийный «форд» ни фига отремонтировать не могут, казенных запчастей даже за собственные деньги не допросишься, слесарюги до того допились, что их не разговором – их уже рублем не прошибешь. Пока не протрезвеют, будем мы на этой развалюхе париться, если раньше вместе с ней на гайки не того… Кстати, Янка, говорят, ты в тачках разбираешься? Угадай с трех раз, почему наш тарантас без продыху чихает: что по-твоему – трамблер? свечи? карбюратор?
Я всё еще молчала.
– Тоже верно, ни в жизнь не догадаешься, – охотно согласился Лешка. – Какие там свечи с карбюратором, когда сменщику, так его растак перетак в разэдак, бензином было лень вовремя заправиться! Он, простой такой, без спросу канистру в бак залил, редиска нехорошая, нашустрил в подсобке. А там же не бензин – та канистра с «форда», а «фордешники» – они же дизеля у нас, на соляре ездят. Человек реальности не видит, а ты мне что-то про свечи говоришь…
Я до сих пор молчала.
– А еще жена сегодня приезжает, мать ее ети, прамама ее йети, – от души пожаловался он. – Представляешь, тещу из деревни в подарок мне везет навеки поселиться! Запудрили мне мозги – погостить, мол, погостить, а тут вдруг выясняется, что мамаша уже тихой сапой дом свой продала, будь она неладна. Всё, ни в туды и ни в сюды, кругом одна засада. Янка, женись на сироте! Вместе с тещей жить – врагу не пожелаешь, ты хотя бы на Эдичку, на Хазарова нашего взгляни – до чего его жена с тещей умудохали. Знаешь же, что бабы с мужиками делают…
Еще бы мне не знать. Ну сами посудите.
Молчать мне надоело.
– Лешенька, словцо ты неприличное, еще раз неприличное и снова неприличное! Ты сегодня что – кактусом позавтракал? – не выдержала я. – Ну ты зарядил!.. Менты тебя достали? Так всех они достали, давным-давно достали, но это же не повод. Сменщик олух, машина барахлит, всё равно не повод – не вчера родились, не в первый раз живем, незачем по пустякам матомной энергией на меня плеваться. Супруга приезжает? Это – да, допустим, это повод, а теща, предположим, даже на причину тянет, признаю, причем на уважительную. Согласна, но я-то здесь при чем – я ж тебе не теща!!
– Жалко, что не теща – на такую тещу я бы и жену с доплатой поменял. А вообще-то это я для профилактики, чтобы жить не так обидно было… Не сердись, ты ведь понимаешь, ты ж свой парень, Янка, – отвалил мне комплиментище Калугин.
Спасибочки.
– Понятно, что не твой… Короче, Лешенька, к чему ты это всё, кроме профилактики? Колись давай, чего тебе из-под меня такого исключительного надо, многосложный мой? – спросила я, сиречь «свой парень Янка».
– Так я же говорю – вилы мне, короче, ситуевина-то у меня какая: машину надо на вокзал сгонять, баб я должен встретить, поезд около полуночи придет. Янка, удружи, я по-быстрому – туда-сюда, за часок управлюсь. Я и Рудасу легонько намекнул, он в принципе не против – мол, если ты отпустишь…
– И всё?!
– Всё.
– И больше ничего?
– А чего еще?
Даже скучновато. Стоило бодягу разводить! Согласие само собой подразумевалось – в такого рода пустяках своему водителю отказывать не принято. Дел на грош, а трепотни на доллар, но по крайней мере время скоротали, пока в заторе маялись. Так, с шутками и прибаутками, под сиреной и миглом…
