– Изыди, Алик, – огрызнулась я.
– Нет, ну в самом деле, разрешите, у меня неплохо получается, я же курсы визажистов кончил.
– Ну уж нет, позвольте не позволить, я уж как-нибудь сама, – решительно открестилась я. – Послушай, визажист, объясни – а зачем вообще ты фельдшером работаешь?
– А мне стаж нужен, я в Военно-медицинскую академию собираюсь поступать. Ну, Яночка Германовна…
Вот подарочек!
– И-зы-ди, – по слогам повторила я.
– Какая же вы грубая, Яна Германовна!
Точно, и ни фига не женственная.
– Что случилось, Яночка? Что-нибудь на вызове стряслось? – догадливо спросила Елена Николаевна.
– Бабку я на ровном месте зачехлила…
Я вкратце рассказала. Распространяться не хотелось – в столовую бочком вполз коллега Брыкин, а уж чьи-чьи, но брыкинские комментарии нужны мне были как козе баян и зайцу телевизор. Чирей в неудобном месте. И без того тошнехонько.
– Не бери в голову, – посоветовала умудренная опытом Леночка Чугуева, – ты тут ни при чем, твое дело маленькое, отпишешься и ладно, а начальство как-нибудь прикроет. Не горюй, всякое бывает. Вон у Эдички Хазарова то ли в прошлом, то ли в позапрошлом месяце тоже был «чехол» в присутствии, да еще какой-то скользкий. Рудас его до седьмого пота парил, несколько часов в кабинете разорялся. И ничего, всё прошло-проехало… – И философически продолжила: – А старухи – что старухи, смерти на них нет. Без нашего лечения они, может быть, лет до ста бы жили, а как они к нам обратились, так сами на тот свет очередь заняли, считай. А мы-то что – мы санитары леса…
– Ай-яй-яй, как нехорошо, Елена Николаевна, – с брыкинского голоса запел милый фельдшер Кукин, – фу, ну как же вы циничны! Бабушек нужно любить и ублажать!
– Ути-пути! Кукин, ты чего – геронтофилом стал? Ты же до сих пор вроде бы обычным педерастом был? – подивилась Елена Николаевна.
– Простите, но я не педераст, просто у меня очень современная сексуальная ориентация, – с гордостью ответил Алик. – И вообще вы бы лучше о своей семейной жизни думали, а в мою бы половую не совались. – И добавил с исключительным достоинством: – Я же к вам в постель не лезу!
Леночку перекосошлепило.
– Только этого для счастья не хватало, – фыркнула она. – Модная ориентация, надо же такое…
– А ты старушку трахнула? – неожиданно спросил меня коллега Брыкин.
И он туда же! То есть медику-то ясно, что коллега всего-навсего поинтересовался, делала ли я покойнице дефибрилляцию, но меня отчего-то вдруг так закоротило, как заколотило, что никто не знает, какой неприличностью я бы разродилась, если б не селектор. «Машина 13–22, доктор Кейн, на вызов, астматик задыхается. Яночка, поехали!» – очень своевременно сообщила Люся, и я таки поехала. А то бы точно разразилась, будто разрядилась…
Разряжаться пришлось на вызовах и в основном по делу. Для начала я угодила на тяжеленный астматический статус у молодого пациента и до того лихо с ним управилась, что сама себе даже позавидовала. Затем вылечила парочку гипертоний, следом подвернулся замечательной красоты инфаркт, который на кардиограмме не всякий бы заметил, а под завязку я и вовсе почти развеселилась.
Повод к вызову был «бабушку раздуло». И действительно, здорово болезную раздуло, как воздушный шарик. Очень крупный шарик, килограммов так на сто. Ничего особенного, просто бабушка горохового супчику от души покушала, вот ее и вспучило. А древний старичок при ней с переляку «неотложку» вызвал, чтобы, значит, бабушка не лопнула, а чтобы до того она на манер аэростата в окно не улетела, он к ее ногам гантели привязал. Типа якорей у дирижабля.
А я ему еще за бесплатно порекомендовала от греха подальше форточки закрыть, чтобы, стало быть, с гарантией бы бабушка никуда не делась. Вот только это я некстати пошутила, потому как старичок и в самом деле все форточки позакрывал, а я, помявши бабке брюхо, немедленно добилась ну очень положительного результата. Точно, в виде основательно испорченного воздуха в закупоренной наглухо квартире. Или – в нюхе основательно испорченного воздуха?
Так или иначе, с бабушкой я разобралась, уколола но-шпу и велела заботливому старичку выгуливать супругу по квартире, пока она не про… э-э… от газов не избавится, а сама взялась за телефон. Признаюсь, воображаемое зрелище старушки, которая, как аэростат на реактивной тяге, с дедом на буксире вылетает в форточку, показалось мне в чем-то даже трогательным. Вроде знаменитой картины под названием «Прогулка» печального художника Шагала. И покуда смерть не разлучит их…
Я с сознанием исполненного долга отзванивалась на базу и уже предвкушала ужин (обед я пропустила) и хотя бы полчаса заслуженного отдыха, как Люся осчастливила:
– Яночка, у нас «умирает» на задержке, ты там рядышком, езжай, – извиняющейся скороговоркой огорошила Пятнашкина, – больше некому, все на вызовах, одна платная простаивает, но на ней Гайтенко, а на обычный вызов козел Гайтенко не поедет, потому как, говорит, он, козел, коммерческий… А там бабушка, семьдесят два года, боли в сердце, задыхается, сознание теряет. Бабка неизвестная, родичи ее недавно из деревни привезли. Езжай, пожалуйста, – попросила Люся. – Поедешь? – Можно подумать, у меня есть выбор. – Адрес запиши…
– Пишу…
Б-блин, опять не доходя уперлась! И не ехать не могу, выбора у меня нет, и закона парных случаев, согласно которому всякая фигня происходит дважды, никто не отменял. Я серьезно, почему-то в нашей «неотложной» жизни неудачи ходят парами, равно как и удачи. Хотите – верьте, не хотите – сами проверяйте, но существует какая-то мистическая закономерность в стечении случайных обстоятельств. Почему – никому не ведомо, однако эмпирически не раз и не два проверено, посему мистика-то мистикой, но статистика – вещь материальная. А поскольку я сегодня наработала уже одного «чехла» в присутствии, ничего хорошего от вызова на «умирает» ждать не приходилось.
Проще говоря, я перетрухала и заранее настроилась звать коллег на помощь. На коммерческих рассчитывать не приходилось платная машина не поедет, на то она и платная, на ней лишь подвижник Рудас в острых ситуациях в помощь выезжает, а о коммерческом козле Гайтенке вообще разговор особый. Но, быть может, Чугуева освободится, пока я добираюсь, а если нет, то я хоть на кого согласная, хотя бы даже на коллегу Брыкина с недоделком Кукиным! Лучше быть позорищем, нежели подсудищем!
Мильон терзаний. Само собою, оставалась некоторая верояция, что все мои терзания обернутся развеселым пшиком – сколько раз я ездила на «умирает», а приезжала на туфту. Разумеется, я как могла надеялась – и пока мы ехали, и пока галопом перла на себе всю имеющуюся в наличии аппаратуру на седьмой этаж без лифта, и пока трезвонила и дожидалась у дверей. Увы, на пороге комнаты все мои надежды разлетелись вдребезги.
Худая землистая старуха, завалившись боком на подпирающие ее подушки, судорожно хватала воздух ртом. На синих губах пузырилась пена, глаза бессмысленно смотрели сквозь меня. Хриплое дыхание с трудом вырывалось из груди, ребра ходили ходуном под ночной сорочкой.
Диагноз можно было ставить без аппаратуры – отек легких, угрожающее состояние, которое возникает из-за того, что сердце в силу тех или иных причин не справляется со своей работой. В данном случае причиной острой сердечной недостаточности был инфаркт, что моей задачи отнюдь не упрощало. В легких чуть дышали самые верхушки, остальное тонуло во влажных хрипах. Дело зашло очень далеко, счет был на минуты.
Мысль о помощи вылетела у меня из головы – не только вызванивать кого-нибудь и ждать, но даже и паниковать было просто некогда. Треволнения исчезли – все, сразу, будто их и не было. Я торопливо открывала ампулы и готовила шприцы, попутно расспрашивая домочадцев. Отвечал немолодой мужчина – сын, судя по всему, а его супруга, женщина существенно моложе, молча стояла в стороне и нервно покусывала губы.
– Давно у вашей мамы с сердцем неприятности?
– Час уже… нет, уже второй. Как случилось, так мы сразу вызвали. Ждали вас, а ей всё хуже, хуже… Что-то страшное случилось, да? Есть надежда? Или – всё уже, совсем?
– Да… то есть нет, не совсем, то есть я вас не о том спросила. Я не о сейчас – раньше она жаловалась, где-нибудь лечилась, обследовалась?
– Нет, мама же всю жизнь в деревне прожила, а в наших деревнях какая медицина, разве что народная – травки там, отвары, всё такое прочее… Нет, ни на что она не жаловалась, просто в последнее время сдавать маленько начала, вот мы ее к себе и взяли. Думали, она у нас под присмотром будет, а заодно с внуком посидит, понимаете?
Понимаю, чего ж тут не понять – доконал старушку петербургский климат. Ну да что теперь…
Старческие вены-ниточки лопались одна за другой, колоть было сущим наказанием. Опять мне не хватало лишней пары рук – в иной ситуации без сноровистого фельдшера лишь бестолку замаешься. Более того – зачастую классный фельдшер сто?ит самого знающего доктора, только откуда же они возьмутся, классные-сноровистые, за их-то, извините вам за выражение, зарплату!
Думала я не об этом. Я вообще не думала – я делала, благо диагноз сомнений не вызывал, а что касается лечения, то оно регламентировано «Стандартами неотложной помощи». «Стандарты» – штука официальная, хотя лечим мы частенько по уму, а по ним оформляем истории болезней. Как же, раз положено снотворное одновременно с мочегонным уколоть, так мы и запишем. Сувенир для прокурора. А там хоть замочись.
Умничать мне времени недоставало, лечила я по писаному в буквальном смысле слова. Запнулась только на морфине – по прописям полагается внутривенная инъекция, по опыту предпочтительней подкожная. Эффекта дожидаться дольше, но при внутривенном введении возрастает риск окончательно задавить дыхательный рефлекс и купировать отек вместе с пациентом. Да и жилы у старушки аховые…
От «Стандартов» я не отступила – изловчилась, уколола в вену. Долго эффекта дожидаться не пришлось.
Отек я купировала.
Вместе со старушкой.
Чего и следовало ожидать. Второй «чехол» за смену. Домочадцам оставался труп, мне – мое, делиться я не буду.
Да и нечем мне делиться, на душе – пустота кромешная, как будто так и надо, словно в самом деле ничего другого я не ожидала, потому что ничего другого просто не могло произойти. Что не так, теперь-то что не так? А если б этот вызов битый час не лежал бы на задержке, если б я работала не одна, а с фельдшером, если бы я плюнула на весь официоз и морфин бы впрыснула подкожно? Нет, ничего бы я не изменила. Я сделала всё то, что сделала, а сделала я всё, что можно и что должно, и больше ничего не оставалось. Случай безнадежный, реальных шансов не было. Получается – всё так, растак и перетак; всё верно, но – неправильно…
Попытаюсь объяснить. Дело было не в этом эпизоде, а во мне, даже не во мне, а будто бы вовне, словно эта самая неправильность пришла откуда-то со стороны и теперь загустела, стянулась и давила аурой злосчастья. Мистика? Всё не слишком просто. По натуре я к избыточным фантазиям не склонна, но – есть многое, друзья мои, на свете, что и не снилось нашим мудрецам. Кажется, я уже тогда нутром почуяла, что привычный ход вещей нарушился и переменился – чувство сродни ощущению от ускользающего сна, раз за разом повторяющегося, оставляющего по себе неясную тревогу…
Тогда от мысли о том, что мне придется дорабатывать оставшиеся сутки, становилось тошно. Что там – сутки! Если бы я знала, что високосный год для меня только начинается!
Глава 3
А если бы и знала, даже если бы я знала, что всамделишные неприятности только впереди, а даже зная это, могла ли я что-то изменить, дабы мое меня бы миновало, и – хотела бы я знать, чтоб это изменить? В самом деле, вдруг бы мне какой-нибудь доброжелатель нашептал, что я в хорошем темпе ненароком зачехлю пару человек и на достигнутом не остановлюсь, походя оглоушу авторитетного предпринимателя, равно предприимчивого авторитета, которому вздумалось поиграться в карате, неожиданно познакомлюсь с всамделишным писателем, проведу незабываемую ночь в милицейской камере – и это покамест не сюжет, а всё еще преамбула?
Н-да, однако… Отвечайте сами, лично я в каком-то смысле фаталистка. От судьбы так просто не уйдешь, и от перемены мест слагаемых сумма не меняется: коли на роду тебе написано огрести по первое число, то, хоронясь от плюхи слева, всё равно схлопочешь справа, фирма гарантирует. Не я придумала: человек предполагает, – Бог располагает, а судьба играет, играет и играет – а проигравший оплачивает счет.
Я еще не проиграла, но после тех злополучных суток чувствовала себя натуральнейшим банкротом. Оставалось уповать на то, что бесконечной невезуха не бывает, беспросветной тоже. Жизнь – система равновесная, подчиняющаяся своего рода закону сохранения: на каждый плюс приходится по минусу, и чем сильнее стянутый на себя положительный заряд, тем мощнее отрицательный копится поблизости. Авось не коротнет, а в остальном – было лучше, станет хуже, а потом гораздо хуже, потому как обязательно когда-нибудь всё снова образуется. Всегда удачи сменяют неудачи, пруха постоянно соседствует с непрухой – и к тому же в точности никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Формула нехитрая.
Не скажу, что обозначившуюся сразу же после той злосчастной смены полосу невезения можно было сравнивать с коротким замыканием. Коротить не коротило, нет, корежить не корежило, неприятности сводились к доставучей, комариной какой-то мелочовке. Какой-то несерьезной, будто бы судьба решила вдоволь нашутиться – от щедрот поюморить, только бы не уморить. Вроде по-своему презанятнейшего случая, когда я с год назад по дороге на работу проколола подряд два колеса, но зато получила внеочередную премию, которой хватило ровнехонько на две новые покрышки. Кому смешно, а кому невесело.
Так же и теперь – вся непруха на уровне пропоротой резины… э-э, не поймите меня правильно. Никаких запуток-непоняток: лопнувший шнурок, сломанная молния на джинсах, запропавшая куда-то записная книжка…
Что еще? Окончательно свихнулся телефон, которому вздумалось явочным порядком расширить круг моего общения. С недосыпу особенно приятно объяснять в неразборчиво хрюкающую трубку, что у меня не банк, не биржа, не агенство недвижимости и не фирма по уничтожению домашних насекомых, а лично я не Маша, не Аркаша и даже не Федор Михайлович. Верно, в том смысле, что я не писатель Достоевский, к сожалению, потому что сам Федор Михайлович умер-с, а памятник ему сидит на бульварчике около метро и поэтому к телефону подойти не может. Точно, а насекомых я уничтожаю – с гарантией, с квартирой и заказчиком.
Такие вот коллизии, чтоб оказиями этакие безобразия не обозвать. Одно к одному через пень-колоду! Мелочи, понятно, суета сует, при ином раскладе я бы на такую чепуху внимания не обратила. До смешного ничего особенного, порознь – ерундистика кромешная, сама бы улыбнулась, но всё вместе доставало пуще тех самых насекомых кровососов.
Дошло до того, что я едва не поцапалась с милейшей тетей Лизой – ни за что ни про что в ответ на обычный для нее доброжелательный интерес к моим проблемам. Понимаю я – на роже у меня написано, что всё не слава богу, но то же у меня! Какого черта, что за дело дражайшей Елизавете Федоровне до всех смертей на нашем отделении, не только двух моих, а именно что всех! При чем здесь я, и при чем здесь ни к месту дотошная Елизавета Федоровна?! Да лучше бы соседка нашим сумасшедшим телефоном озаботилась, пока я в самом деле кого-нибудь не уничтожила!
Раздражение в узде я удержала, но какая-то льдинка, показалось, в нашем разговоре звякнула. Ну и…
Хватит. Шла я шла, но не доходя – довольно, пары дней хандры – больше чем достаточно. Фатализм фатализмом, но везет тому, кто сам себя везет. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt, в том смысле что желающего судьба ведет, а наоборот – влачит, как говаривали древнеримские пижоны, пока не погрязли в этом самом «трахунте» до полного самоистребления. Так то – древние, но я-то вроде современная – баба я вредная и самостоятельная, меня их вялотекущим «трахунтом» так просто не проймешь. Тем паче по-латыни; а по-русски говоря, мне всего-навсего надо было основательно встряхнуться, благо временем и возможностями я располагала.
В смысле времени работа в режиме сутки через трое вообще развязывает руки, а возможностей предостаточно у соседей в «Аргусе». Между прочим, законность подобного сосуществования государственного медучреждения и частной спортивно-оздоровительной шарашки зелым-зело сомнительна. Но вот лично я не возражаю, особенно когда выгоды этого соседства краешком касаются и нас, скромных бюджетных врачевателей: сауной, тренажерами и спортивным залом мы пользуемся даром.
Халява, плиз! кушайте, не обожгитесь. Я прикинула: день у меня свободный, сегодня с утра была среда, по средам в «Гусятнике» кроме всего прочего как бы каратэ. Оч-чень хорошо, отлично, замечательно, давненько я не упражнялась. Вот и прокачусь туда, повыколачиваю дурь из себя и из макивары, а если повезет и удастся поработать в жестком спарринге, то мне так даже лучше. За партнера, правда, не скажу.
В «Гусятнике» я первым делом заглянула к сестренке в массажный кабинет. Попала удачно – Лерка, скажем так, в изящном настроении бездельничала в обществе двух качественно прикинутых молодых людей спортивного сложения. Стриженые парни были вприглядку мне знакомы – приближенные Руслана Ибрагимовича Басмаева, хозяина этого фешенебельного заведения. Серьезные ребята (типа как) – но только не для Леры.
– Сестренка! – Лерка с визгом повисла у меня на шее. – Наконец-то, блудная душа, сто лет тебя не видела! – Мы расцеловались. – Молодчина, что зашла! – Лерочка поворотилась к серьезным мальчикам и распорядилась: – Юноши, оревуар! Непонятно сказано? Вы как – вы потом сами догадаетесь или лучше сразу объяснить, что нам с сестренкой тет-на-тет пообщаться хочется?
– Поняли, типа как ушли… Здравствуйте, Яна, – по пути раскланялись басмаевские мо?лодцы. – Надо же, такая потрясающая женщина, а до сих пор без телохранителя! – в меру своей галантности пошутил один, ростом повыше, окрасом посветлее.
– Непорядок, – с готовностью подхватил второй, в плечах пошире, ежиком темнее, – мы как джентльмены и профессионалы просто обязаны эту недоработочку исправить. Не, в натуре, – оба-два дурашливо расшаркались, – Яночка, вы только намекните, мы вам мигом охрану обеспечим! Днем и ночью, персонально вам – скидка сто процентов!
– А ночью – двести, вам еще доплачивать придется, – пресекла разговорчики сестренка, – разоритесь, мальчики! – Лера шевельнула пальчиком. – Вы меня не слышали? А тогда с чего же вы в дверях застряли, как предметы мебели? Совсем обиженные, симпатичных баб ни разу не видали? Свободны, насмотрелись. Брысь!!
Ух! «Джентльменов и профессионалов» будто ветром выдуло. Ничего себе запрягает Лерочка! Интересненько…
Между прочим, разговорчики разговорчиками, бывают шуточки поплоше, но посмотреть на нас вдвоем, пожалуй-таки, стоило. От нас всяко не убудет – жаль только, за погляд денег не берут, а то б мы приподнялись. Десятая часть по справедливости моя, остальное Леркино. Я могу быть по-своему очень привлекательной – надеюсь, но сестренка – настоящая красавица. Мы сестры, да, на лицо у нас сходство несомненное, но как бы ускользающее – быть может, потому, что сразу же в глаза бросаются различия. Тем мы и любопытны.
Я немного угловата, чтобы не сказать, что жестковата, у меня зеленые глазищи, непокорные каштановые волосы непритязательно пострижены, за моду не держусь, одежку предпочитаю простую и удобную. Лера выше ростом, натуральная синеглазая блондинка с ухоженной роскошной гривой, с фантастической фигурой, врожденной пластичностью и приобретенным шармом. Ну и с соответствующими запросами, конечно, благо жаждущих удовлетворить сестренкины людоедские претензии вокруг нее хватает. В отличие от некоторых – э-э…
Лера себе цену знает, не стесняется и берет от жизни всё с той уверенной легкостью, которой мне порой недостает. Я старше, но проскальзывающее иногда снисходительно-покровительственное отношение сестрички меня не задевает, скорее забавляет. На здоровье, лишь бы впрок пошло, потому что Лера – это Лера; да и мне, в конце концов, жаловаться не на что.
И всё же интересно, с чего бы это Лерочка в «Гусятнике» таким авторитетом стала? Меня терзают смутные сомнения…
Сестра не умолкала.
– Классно! Замечательно! Отлично, что зашла! – тараторила сестренка. – Хоть какое-то разнообразие, – бесхитростно ляпнула она, – а то эти два качка мне своей трепотней наскучили, а работы пока нет. А эти… охранители нашлись, держись от них подальше: охренители они, а не охранители! – усмехнулась Лера.
– А кто они такие? – без особого интереса осведомилась я.
– Так, мелочь, типа как бандиты, – сестренка отмахнулась, – басмаевские бодигарды, при шефе доверенной обслугой состоят, сами по себе на людей не тянут, – авторитетно просветила Лера. – Да ты ж их вроде знаешь: светлый – Стасик, темный – Гарик. Знаешь, нет?
– Вприглядку, – пожала я плечами.
– А больше и не надо, шестерки как шестерки, даром что в костюмах от Кардена ходят… О! – сестренка воодушевилась. – Слушай, старшенькая, а давай-ка я тебя с кем-нибудь из серьезных человеков познакомлю! Не из этих, а из настоящих, которые не на понтах, а всерьез серьезные. А то что ты за бесплатно пропадаешь?
– Трусики заранее снимать? – невинно полюбопытствовала я. – Нет, и что б я без тебя на этом свете делала! – Лерочку ирония не прошибает. – Тпру, младшенькая, заворачивай оглобли, заботоливая ты моя! С личной жизнью я уж как-нибудь сама управлюсь, ладненько? – прямым текстом осадила я.
– Ладно-ладно, не пори гордячку, я же от души, – ни мало не смутилась Лера. – И потом, кто еще о тебе, чудачке, позаботится? Неприспособленная ты какая-то, несовременная, домашняя. В люди не выходишь, на мужиков внимания не обращаешь…
– Младшенькая!
– Я серьезно, старшенькая, ты чем сиднем-то сидеть и с соседкой нянчиться, лучше за меня держись. Со мною всяко веселее, чем с твоей Елизаветой Федоровной… Ой, – спохватилась Лера, – я же с ней тут как-то раз на улице столкнулась. Я тебе рассказывала, нет? Ни фига себе киношка: выхожу из парикмахерской, смотрю – прикол: Елизавета Федоровна из бээмвухи вылезает, а за рулем Стасик наш сидит, ну, этот, один из бодигардов. Бывают в жизни совпадения! К чему бы это, а?
К дождю, наверное. Или, например, к тому, что мир тесен, а Петербург и вовсе город маленький. И времена теперь чудесатые пошли: божьи одуванчики на иномарках ездят, бандиты извозом подрабатывают. А кому сейчас легко?
Задумываться я не стала.
– Что-то мне она такое говорила, – отозвалась я. – Ты вроде бы ее на новоселье позвала?
– Так это я от удивления. – Лерочка была неподражаема. – Вау!! – Сестренку осенило: – Слушай, я же до сих пор тебя не пригласила! Вот я кляча, а! Помнишь, нет – мне ж тринадцатого октября аж 22 исполнится. Молодость проходит, жуть… Короче, я решила новоселье вместе с днем рождения справить. Подходяще: пятница, тринадцатое, самый смак получится. Опять же – люди интересные…
– Младшенькая!!
Может, трусики вообще не надевать?
– Ну чего ты сразу – младшенькая, младшенькая, прям как не родная. Я ж тебя не сватаю – я на новоселье приглашаю. Придешь? – А куда я денусь, спрашивается. – Придешь, никуда не денешься, – за меня решила Лера. – В самом деле, что б ты без меня в этой жизни делала… Кстати, почему бы и тебе отдельное жилье не организовать? Классно, обменяем твои комнаты, у меня как раз на эту тему серьезные знакомые имеются. Что ты в коммуналке плесневеешь? Подумаешь, фамильная квартира! Или умничаешь – ждешь, пока твоя соседка окочурится?
– Тьфу на тебя! Скажешь тоже… Лично мне старушка не мешает, уж лучше пусть живет, смертей мне на работе хватит. Я ж тут отличилась…
– Знаю, – перебила Лера, – говорят, ты за смену двух больных на тот свет отправила. Не расстраивайся, обойдется, начальство не в претензии, я сама краем уха слышала.
Угу, вот так всегда: все про всех всё знают, одна я будто в стороне стою. Неприспособленная я какая-то…
– А вообще-то я тебе сочувствую, – продолжала Лера. – Если честно, Янка, я тебе немного позавидовала, когда я в медицинский не прошла. Тогда жалела, а теперь нарадоваться не могу – при деле, при деньгах, да и на массажном столе у меня никто не помирает. Ну ее, эту медицину! – рукой махнула Лера. – Между нами, старшенькая, что-то мы с тобой прямо как по жизни: начали за здравие, кончили за упокой. Дай-ка лучше я тебе по блату, так сказать, по-родственному массаж организую – по кусочкам разложу, заново сложу, как новенькая будешь!
– Надо же, при деле, при деньгах – и еще массировать умеет! – по-родственному подколола я. – Лерка, не надо табуреткой! Каюсь, каюсь, признаю, ты великий человек, незачем в меня мебелью кидаться! Ой! она же денег стоит, младшенькая, пошутила я! – Самое смешное, сестренка в самом деле массажистка классная. – Прости меня, засранку, это же я чтобы настроение поднять! Уф-ф… уговорила, отдамся я, тебе на растерзание, садистка, только перед экзекуцией в зале поработаю. Лерочка!..
– Пошути мне, пошути – быстренько дошутишься! – табуреткой пригрозила Лера. – За такие шуточки я тебя однажды так на столе уделаю – соскребать придется! – Сестренка фыркнула. – Ты опять на карате приперлась, чучело? Ван Дамм ты наш сушеный, Чак Норрис недоделанный, школа балабола! Напридумывали тоже – цуки, гери, дачи… ща-а ка-а-ак зафигачу! – Лерка прекомично изобразила нечто махательное и лягательное. – Когда ты повзрослеешь, старшенькая? Будь ты мужиком, я бы поняла, наверное, а так – ну чего ты как пацанка конечностями дрыжешь? И не надоело? Сколько лет уже на татами прыгаешь!
А и правда, сколько? Лет восемь… нет, поболее того, десять уже будет. Давненько. Мне еще четырнадцати не исполнилось, когда я провалилась в финале чемпионата СССР по спортивной гимнастике. Что до СССР – жили мы в такой стране, если кто-то помнит, а что до чемпионата, то до соплей обидно – но не то обидно, что чемпионат. Увы, в большом спорте судьба частенько выворачивает так, что из подающих серьезные надежды буквально в одночасье переходишь в разряд бесперспективных. У всех причины разные, одной-единственной обычно не бывает, у меня среди прочего тренер разглядел проявившуюся с возрастом излишнюю резкость в движениях. Он же мне и присоветовал заниматься спортом, в котором бесперспективных просто не бывает.
Карате – спорт, искусство, образ жизни, всё вместе и каждому свое; общие места повторять не хочется. В те годы эту дисциплину только-только легализовали, стоящих специалистов нужно было поискать – но ищущий обрящет. Поначалу пришлось тяжеловато – не из-за нагрузок, нет, для мастера спорта по спортивной гимнастике даже маловато будет. Специфика была в другом – тренированных девчонок не хватало, а смешанные состязания правила не допускали. А жаль, неправильные правила, на тренировках я парнишек-легковесов в свободном спарринге почем зря валила. И не только легковесов, кстати же…
Со временем кое-что наладилось. В Петербурге стало проще: возможностей побольше, класс бойцов повыше, но ни здесь, ни в первопрестольной соперниц у меня по большому счету не было. А заниматься руко-ногомашеством за рубежом – та еще морока: не хватало ни времени, ни честолюбия, и к тому же привкус шоу-бизнеса я не выношу. На последних курсах медицинского от соревнований я тихонько отошла, даже начала покуривать, но форму по возможности держала. Работала уже самостоятельно, ни на какие «школы» не завязывалась: мое дело – как и для чего мне тренироваться. Да и тело, в общем-то мое…
