– Вполне возможно, что для сэра Эдуарда Элгара «Strangers in the Night» были гадкими громыханиями, – возражает Джаспер. – Каждое новое поколение вырабатывает свою эстетику, это факт. Почему вы воспринимаете это как угрозу?
– Джаспер! – говорит сестра Эльф, Беа, которая поступила в Королевскую академию драматического искусства. – Прости, но ты сел за чужой стол.
– Оно и видно, – говорит генерал.
– А… – Джаспер встает и отвешивает легкий поклон гостям за чужим столом. «Будь вежливым». – Очень приятно было с вами познакомиться…
За своим столом, кое-как выдержав закуски (креветочный коктейль) и горячее блюдо (coq au vin)[37 - Петух в вине (фр.).], к десерту Джаспер начинает тонуть в разговорах. Левон и бухгалтер из Дублина обсуждают изменения в налоговом кодексе. Дин с шафером Лоуренса обсуждают Эдди Кокрана. Грифф что-то нашептывает в розовеющее ухо хихикающей подружки невесты. «Смотри на них…» Вопрос; ответ; шуточка; факт; сплетня; реакция на сплетню. «С какой легкостью у них все получается…» Джаспер свободно говорит по-английски и по-голландски, неплохо по-французски, сможет объясниться на немецком и на латыни, но язык мимики и интонаций для него непостижим, как санскрит. Джаспер знает все признаки того, что ему не удалось удержать внимание собеседника: легкий наклон головы набок, замедленный кивок, сощуренные глаза. Такое неумение можно списать на эксцентричность, поэтому спустя час Джаспер не выдерживает и сдается. Неизвестно, является ли его мимическая и интонационная дислексия причиной или следствием дислексии эмоциональной. Он знает, что такое скорбь, злость, зависть, ненависть, радость и весь остальной спектр обычных эмоций, но сам ощущает их всего лишь как легкие перепады температур. Если нормальные люди о нем такое узнают, то не будут ему доверять, поэтому Джаспер вынужден вести себя как один из Нормальных, но постоянно допускает ошибки. А когда он допускает ошибки, Нормальные думают, что он хитрит или издевается. Всего четыре человека на свете и одно бесплотное существо воспринимают Джаспера таким, какой он есть. Но Трикс в Амстердаме, доктор Галаваци ушел на пенсию, Grootvader[38 - Дедушка (голл.).] Вим умер. Формаджо неподалеку, в Оксфорде, а вот пути Джаспера и Монгола больше не пересекутся.
Пятой могла стать Мекка, но ее умыкнула Америка.
«Человек – тот, кто уходит». Джаспер прикидывает, сколько времени займет десерт, кофе и застольные речи. На его часах 10:10. Не может быть. Он подносит часы к уху. «Время остановилось». Он не способен придумать какую-нибудь убедительную отговорку, поэтому незаметно ускользает. Попадает в коридор, где на стенах висят невыразительные английские пейзажи, а на ковре под ногами роятся точки. В двери вваливается толпа игроков в гольф, болтают с удивительной скоростью и громкостью. Лестница предоставляет спасительный выход…
С террасы на крыше, где стоит скамья и вазоны с цветами, открываются виды на гольф-корт, кроны деревьев и кровли Эпсома. День разморенный, полный пыльцы. Джаспер прикуривает «Мальборо» и ложится на скамью. В небе обломками кораблекрушения дрейфуют неприкаянные облака. «Вдыхай все это и выдыхай все это». Джаспер вспоминает лето в Домбурге, лето в Рийксдорпской лечебнице, лето в Амстердаме. «Время – это то, что не позволяет случаться всему одновременно». Джаспер вспоминает прошлый четверг, вид из окна в кабинете Левона на третьем этаже. Туда долетала вонь из мусорных баков. Через пару улиц на плоской крыше загорали три женщины в бикини. Наверное, там был публичный дом – все-таки это Сохо, – и у женщин был перерыв. Две были чернокожими. Одна включила транзистор на полную громкость, и до Джаспера донесся еле слышный голос Ринго Старра: «With a Little Help from My Friends»[39 - «С помощью моих друзей» (англ.).].
– Джаспер, ты не хочешь к нам присоединиться? – спросил Левон.
– Я здесь. – Джаспер отвернулся от окна.
– Ну и что они сказали? – спросил Дин. – Мы заключаем договор?
– Сначала я отвечу на твой второй вопрос, – сказал Левон. – Нет, договор мы не заключаем. Все четыре лейбла нам отказали.
Все молчат.
– Вот радость-то! – сказал Дин. – Поздравляю!
– Мог бы и по телефону сообщить, – сказал Грифф.
– А все-таки что они сказали? – спросила Эльф.
– Тони Рейнольдсу из ЭМИ демки понравились, но у них уже есть андерграундная группа. Pink Floyd.
– Но мы с Эльф звучим совсем не так, как Pink Floyd! – возмутился Дин. – Он все три демки прослушал? Или только «Темную комнату»?
– Да, я сидел с ним рядом. Но он все равно отказал.
– А Вик Уолш из «Филипс-рекордз»? – спросила Эльф.
– Вику в общем понравилось, но он все время спрашивал: «А кто здесь Джаггер? А кто здесь Рэй Дэвис? Кто лицо группы?»
– А кто лицо долбаных The Beatles?
– Вот и я о том же, – сказал Левон. – А Вик мне и говорит: «The Beatles – это исключение, которое подтверждает правило», а я ему: «Нет, The Beatles подтверждают правило, что каждая великая группа – это исключение», а он мне: «„Утопия-авеню“ – не The Beatles», а я ему: «В том-то все и дело».
– А долбаные «Пай-рекордз» на что сослались? – спросил Грифф.
– Мистер Эллиот заявил, цитирую: «Из-за Эльф парни не будут фанатеть с группы. Из-за Эльф девчонки не будут убиваться по Дину и Джасперу и ссать кипятком».
– Это абсурдное и оскорбительное заявление… и вдобавок отдает инцестом, – возмутилась Эльф. – Дурацкая причина для отказа.
– Мистер Эллиот намекнул, что если мы расстанемся с Эльф и сделаем группу клоном Small Faces, то он, возможно, изменит свое мнение.
Эльф шумно выдохнула, будто ее кто-то ударил.
– Разумеется, я его послал куда подальше, – сказал Левон.
– Нет уж, пусть берут нас в комплекте, – заявил Грифф.
Дин закурил сигарету:
– А что сказали в «Декке»?
– Дерек Берк видел вас в «Марки»… – Левон откинулся на спинку скрипучего кресла. – Ему нравится ваша энергия, но он не уверен, стоит ли «Декке» вкладывать деньги в ваш эклектический стиль.
– Короче, нас загнали в угол, – сказал Грифф. – «Большая четверка» дала нам под зад. И что теперь?
– Не отрицаю, это весьма огорчительно, – сказал Левон, – но…
– Так, дело – полный швах, – простонал Дин. – У меня теперь ситуация даже хуже, чем в январе. Я на мели, полгода воздухом питаюсь, а в результате что?
– Замечательная группа, три прекрасные демки, небольшая, но уверенно растущая армия поклонников, пять или шесть классных песен. И движение в нужном направлении. Перспективы.
– Ага, если мы такие замечательные, то где наш контракт на альбом? Вон, Чез Чендлер выбил контракт для Джими Хендрикса всего за три недели!
– И вон, у этих тоже контракты есть! – Дин кивнул на афиши Дика Спозато и сестер Спенсер.
Левон скрестил руки на груди:
– Хендрикс – гениальный ритм-энд-блюзовый гитарный виртуоз. Дик – крунер, менеджером которого я стал по просьбе Фредди Дюка. Сестры Спенсер исполняют популярные арии для широкой публики и для слушателей передачи «Воскресные песнопения». Их пристроить легче легкого. А вот «Утопия-авеню» – совсем другое дело. Вас невозможно втиснуть в рамки известных категорий, поэтому поначалу вас отвергают. Если это вас расстраивает или если вы считаете, что я для вас плохо стараюсь, – то вот, пожалуйста, дверь не закрыта. Все свободны. Вас никто не держит. Бетани вышлет вам уведомления о расторжении нашего с вами договора.
Грифф и Дин переглянулись, но не двинулись с места.
Джаспер смотрел на часы над головой Левона.
На одном циферблате было выставлено лондонское время, на другом – нью-йоркское, на третьем – лос-анджелесское.
– Я был не прав, – признал Дин.
Грифф вздохнул:
– Ага. И я тоже.
– Ну, считайте, что ваши так называемые извинения приняты, – сказал Левон.
Эльф стряхнула пепел с сигареты:
– И что делать дальше?
За низким столиком сидят четверо: бритоголовый настоятель, чье лицо навеки запечатлено в памяти Джаспера, его послушник, градоправитель со своим верным камергером. Подсвеченные грезами ширмы расписаны хризантемами. Из тыквенной бутыли, красной, как кровь, послушник наливает прозрачную жидкость в четыре неглубокие чашечки, черные, как сажа. Звенят хроматические переливы птичьих трелей.
– Жизнь и смерть неразделимы! – провозглашает градоправитель.
Все четверо поднимают чашечки, чествуя странное заявление.
Настоятель пьет лишь после того, как видит, что градоправитель осушил свою чашечку. Они обмениваются любезностями, и лишь потом Джаспер понимает, что здесь присутствует и пятый гость – Смерть. Шероховатые донышки чашечек изнутри смазаны ядом, без цвета и запаха. Сакэ растворило яд, и теперь он в крови всех четверых. Градоправитель и его камергер приняли яд, чтобы настоятель его тоже выпил.
Настоятель все понимает. Этот сценарий написан. Он тянется к мечу, но рука одеревенела. Все, что он может, – это замахнуться кулаком на чашечку. Она катится по полу, подпрыгивая, словно плоский камешек по воде.
– Термит двуногий, наши догматы работают! – говорит он градоправителю. – Елей из душ на самом деле дарует бессмертие!
Они говорят о мести, о правосудии, об убитых женщинах, о принесенных в жертву младенцах, а потом камергер падает грудью на доску для игры в го, черные и белые камни разлетаются в разные стороны. Следом на пол оседает послушник. На губах пенится кровь и слюна. На белый камень садится черная бабочка и раскрывает крылышки…
Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
– Вот ты где, Спящий красавец.
Джаспер открывает глаза и видит Беа. Она совсем рядом, смотрит на него. Потом наклоняется и целует его в губы. Джаспер не возражает. Ее пальцы касаются его лица. «Приятно». Звенят хроматические переливы птичьих трелей. Они встречались два раза: когда Эльф привела ее на репетицию к Павлу, в клуб «Зед», и еще в «Кузенах», где «Утопия-авеню» играли сет. Беа отводит голову назад:
– Только не говори Эльф.
– Как тебе угодно, – отвечает Джаспер.
– Когда натыкаешься на Спящего красавца, ничего другого не остается. Только не воображай.
– Не буду, прекрасная принцесса.
Она садится на скамейку напротив.
«Сад на крыше. Загородный клуб. Свадебный банкет». Джаспер занимает сидячее положение. В небе обломками кораблекрушения дрейфуют неприкаянные облака. «Вдыхай все это и выдыхай все это».
– Речи закончились? Я долго спал? Нам уже скоро играть?
Беа отсчитывает ответы на пальцах:
– Почти. Не знаю, я по часам не замеряла. Да, скоро.
На ней чернильно-синее облегающее платье. Она обладает отчетливой, яркой красотой, которой так не хватает сестрам.
– Ты переоделась, – говорит Джаспер.
– Наряд подружки невесты – не мой стиль. Эльф попросила тебя отыскать и передать сообщение.
Внизу хлопает дверца машины. Беа берет Джасперову пачку «Мальборо» и зажигалку.
Джаспер терпеливо ждет.
Беа выдыхает дым:
– Она сказала: «Чтоб через двадцать минут был на сцене». Это было пять минут назад, так что уже через пятнадцать.
– Передай ей: «Спасибо за сообщение. Я приду».
Беа странно смотрит на него.
«Она еще чего-то ждет?»
– Пожалуйста.
– А как тебе в одной группе с моей сестрой?
– Мм… приятно?
– Как это?
– Она очень талантливая. Хороший клавишник. Голос у нее невесомый и с хрипотцой. Песни сильные.
Самолетик оцарапывает небеса.
Беа сбрасывает туфли, садится, скрестив ноги. Лак на ногтях небесно-синий, как лампа Трикс.
«Может быть, мне полагается задать ей вопрос».
– Откуда ты знала, где меня искать?
– Представила себе, что я – это ты, и подумала… – Беа очень убедительно имитирует Джаспера: – «Как бы мне отсюда выбраться?»
– А это было трудно или легко?
– Ну, я же тебя нашла.
Летний ветерок колышет лаванду в вазонах.
Беа затягивается, передает сигарету Джасперу. На фильтре розовый след губной помады.
– Сыграйте «Темную комнату», – говорит она. – Мне нравится «Оставьте упованья» и «Плот и поток», но, по-моему, «Темная комната» будет вашим первым хитом. Напоминает «Сержанта Пеппера». Цветовой гаммой. Общим настроем.
Джаспер задумывается, что будет, если он коснется ее руки, но, по словам Трикс, дама должна сделать первый шаг. У него сухо в горле.
– Ты же слышал «Сержанта Пеппера»?
