978-5-04-117855-0
ISBN :Возрастное ограничение : 18
Дата обновления : 14.06.2023
– Боялся? – удивленно переспросил я. – Чего же он боялся?
– Женщин. Заточив нас в подвале, он почувствовал себя хозяином положения, но все равно продолжал бояться. Чтобы защититься, он изо всех сил старался не видеть в нас людей. Мы для него были лишь сексуальными объектами. Некоторые мужчины покупают надувных кукол, а у Виктора были мы с Леной.
– Вам никогда не хотелось отомстить за то, что он сделал с вами?
– Несколько лет назад я смотрела фильм «Граф Монте-Кристо». Эдмон был невиновен, но его на много лет заточили в тюрьму. Там он познакомился с аббатом Фариа, и тот помог ему бежать. Но позже аббат сказал Эдмону, что сожалеет о своем поступке.
– Почему?
– Потому что он понял, что Эдмоном движет исключительно чувство мести. Я смотрела этот фильм и ощущала себя Эдмоном. Но, в отличие от него, мне никогда не хотелось мстить. Обретя свободу, я использовала всю свою силу и возможности, чтобы вернуть себе собственную жизнь. Я столько упустила, и мне столько нужно было узнать, столькому научиться. После освобождения я целиком сосредоточилась на собственном развитии. Правда, вскоре я могу снова вспомнить о Викторе.
– Почему?
– Он получил всего семнадцать лет заключения. Его срок скоро заканчивается. Когда он выйдет из тюрьмы, мой страх вернется. Я не знаю, не захочет ли он снова разыскать меня. Кроме того, когда такой человек ходит по улицам, ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности.
Когда-нибудь…
Катя Мартынова
– Катя, проснись!
Голос звучал приглушенно, но был знакомым. Открыв глаза, я увидела Лену. Она была жива и цела – какое облегчение! Хотя голова у меня по-прежнему кружилась, я засыпала ее вопросами.
– Где ты была? Сколько времени? Когда мы поедем домой?
– Уже утро. – У Лены был усталый вид. – Я спала в доме. Виктор разбудил меня и привел к тебе.
Только тут я поняла, что он сам стоит за ее спиной. От вида этого извращенца меня замутило, но одновременно в голове прояснилось. К своему ужасу, я поняла, что лежу под простыней совершенно голая. Стало ясно, что, пока я была без сознания, Виктор снова изнасиловал меня. Осознав это, я зарыдала. Лена стала меня утешать, и Виктор направился к выходу.
– Она останется с тобой, – сказал он, протискиваясь в дверь.
Лязгнули замки.
Когда Виктор ушел, Лена собрала мою одежду и помогла мне одеться. Я изо всех сил пыталась взять себя в руки, но, несмотря на все усилия, продолжала дрожать крупной дрожью.
– Он больше не вернется! – в моем голосе звенела паника. – Мы умрем здесь от жажды и голода, и нас никто не найдет!
Лена пыталась успокоить меня. Она села рядом и обняла меня за плечи.
– Успокойся, – сказала она. – Виктор скоро вернется и отпустит нас.
Я изо всех сил старалась ей поверить. Мы долго сидели обнявшись, потом я легла, не выпуская руки подруги. Я пыталась представить, каково это – снова оказаться дома. Голова у меня все еще кружилась от препаратов. Неожиданно я почувствовала, что кровать подо мной исчезает. Комната начала медленно вращаться, и я провалилась в странный сон. Мне казалось, что я дома, но все вокруг расплывалось и уходило вдаль. Вдруг все изменилось. Взрыв, языки пламени… Я закричала, пытаясь вернуться в родной дом, но вся квартира была объята огнем. А потом все померкло.
Проснулась я от знакомого лязга замков. Потом раздался скрип лестницы, за ним бряцание другого замка. А затем отворилась дверь нашей комнаты.
– Хотите есть? – спросил Виктор, просовывая голову в щель.
Не дожидаясь ответа, он поставил у двери еду. Яйца, белый хлеб, бутылка растительного масла, пакет макарон и пара полулитровых бутылок воды. Когда мы забрали продукты, Виктор передал нам чайник, маленький нож, две чайные ложки и старую электрическую плитку.
– Когда вы отпустите нас домой? – спросила Лена.
– Когда-нибудь, – проворчал он, захлопывая дверь.
Когда он ушел, Лена включила плитку. Она начала нагреваться. Лена налила в чайник воды и положила яйца. Вскоре вода закипела. Повалил пар, в комнате стало еще более влажно. Нож, принесенный Виктором, оказался совсем тупым, но нарезать им хлеб все же удалось. Мы принялись за еду. Хотя мы давно не ели, аппетита у нас не было. Я постоянно думала о возвращении домой. Невозможно было осмыслить произошедшее – и происходящее. Не впасть в панику было тяжело. Больше всего мне хотелось пойти в душ. Мне отчаянно хотелось смыть все, что сделал со мной Виктор, оставить последние 24 часа позади, как дурной сон. Лена была напугана не меньше, чем я, но не поддавалась эмоциям. Она пыталась успокоить меня, твердя, что Виктор скоро нас отпустит, а если нет, то мы найдем способ выбраться.
Его не было несколько часов. Я окончательно уверилась в том, что мы обречены на голодную смерть в этой камере. Когда дверь в очередной раз открылась, я уже не знала, сколько времени прошло с последнего появления Виктора – несколько часов или несколько дней. Я ощутила облегчение, хотя не представляла, что он собирается с нами сделать. Когда Виктор открыл дверь и просунул голову, я затаила дыхание. Секунду он смотрел на Лену, потом перевел холодный взгляд на меня.
– Выходи, – скомандовал он, тыча в меня пальцем. – Буду трахаться с тобой!
От мысли о том, что мне снова придется лежать под этим вонючим стариканом, я покрылась мурашками. Меня замутило. После того, что он уже со мной сделал, у меня все болело, и кровотечение не прекращалось. Я не могла помыться, раны и ссадины сочились кровью. Это было невыносимо. Лена поняла, что я не выдержу того, что он хочет со мной сделать, и вызвалась пойти вместо меня, но Виктор уже принял решение и не собирался его менять.
– Выходи! – заорал он. – Если не выйдешь, я вырублю свет и вентиляцию. Через несколько часов вы обе задохнетесь и помрете!
В тот момент мне было так плохо, что его угрозы на меня не подействовали. Я предпочла бы умереть, лишь бы этот извращенец не насиловал меня, и моя решимость крепла с каждой минутой. Поняв, что я не уступлю, он ушел. Через минуту в комнате стало очень тихо. Вентиляторы остановились, свет погас. Мы оказались в полной темноте. Контраст между светом и мраком оказался сильнее, чем я представляла. В долю секунды темнота окутала меня толстым, тяжелым одеялом. Через минуту я буквально ополоумела. Меня охватила животная паника. Я начала кричать и метаться по комнате. Нащупав стул, я сумела открутить ножку и изо всех сил замолотила ей по стене, крича, что Виктор должен вернуться и выпустить нас.
Естественно, никакого действия мои слова не возымели. Даже если бы в нашем маленьком бетонном склепе взорвалась бомба, наверху ничего не услышали бы. И все же мне нужно было дать выход внутренней агрессии. Я продолжала кричать и молотить по стене, но вскоре тело отказалось меня слушаться. За несколько дней меня дважды насиловали и напаивали снотворным, я почти ничего не ела и находилась в состоянии паники. В подвале было душно и влажно, и от этого мутилось в голове и подкашивались ноги. Тело болело, мысли путались. С трудом переводя дух, я рухнула на пол. Я пыталась сосредоточиться, и вдруг мою голову пронзила мучительная боль. Без вентиляции воздух стал влажным. Если я хочу сохранить сознание, нужно успокоиться и дышать ровно. Маньяк похоронил нас заживо. Если мы не уступим его сексуальным требованиям, он может дать нам задохнуться, свести с ума, уморить голодом.
Мы с Леной долго молча сидели в темноте. Мной овладело какое-то бесстрастное безразличие, и только удары сердца упрямо напоминали, что я еще жива. Темнота была такой полной, что можно было и не открывать глаза – никакой разницы. Проходили часы. Я начала видеть какие-то движущиеся цвета и формы. Возможно, это были шутки разума, но я начала слышать странные, незнакомые звуки. Сидение в полной темноте обострило слух, и я стала различать шорохи, которых в обычном состоянии не заметила бы. Порой мне казалось, что это какие-то привидения. Затем я была уверена, что слышу, как по комнате ползают насекомые, как сочится сквозь бетон вода, как черви копошатся в земле под полом. Чем бы это ни было, но это чувство потом преследовало меня все те годы, когда Виктор наказывал нас, сутками оставляя в темноте.
Через несколько часов, а может быть, через день свет неожиданно включился. Одновременно загудел вентилятор. Маленькая плитка начала нагреваться. И тут же в дверях появился Виктор. На сей раз в одной руке он держал нож, а в другой резиновый шланг.
– По-хорошему или по-плохому? – злобно прорычал он, глядя на меня и протискиваясь в нашу комнату.
Лена снова оказалась смелее меня. Она мгновенно вскочила на ноги, так, чтобы Виктор не мог до меня дотянуться. Естественно, он был сильнее ее. Когда она поднялась, он ударил ее шлангом, но Лена продолжала бороться. Виктор повернулся ко мне, а она схватилась за шланг и попыталась выхватить его, но потеряла равновесие и упала. Стараясь подняться, она сильно порезалась о нож Виктора. Кровь залила ее руку, тяжелые капли упали на пол. Это пятно потом каждый день напоминало нам о том, что могло бы произойти, если бы мы не подчинились нашему мучителю. Лена скорчилась, зажала рану. Виктор схватил меня за руку, я дико завизжала, но он вытащил меня в соседнюю комнату и захлопнул за собой дверь.
Когда я впервые проходила через это помещение, то была слишком напугана и измучена, чтобы заметить что-либо особенное. Теперь же я поняла, что комната была украшена. Когда я увидела, как Виктор ее украсил, меня замутило. Все поверхности были выкрашены в светло-зеленый цвет. На полу лежал ярко-красный ковер, а на стенах висели плакаты и порнографические фотографии женщин в развратных позах. Эта комната была миром фантазий Виктора Мохова – здесь жертвы должны были удовлетворять его сексуальные желания. Мы с Леной были маленькими, у нас не было таких форм, как у изображенных на плакатах. Те женщины были сексуальными объектами. Они соблазняли мужчин, демонстрировали свое желание. Меня же буквально вырвали из детства и швырнули прямо в тайный мир воображения извращенного маньяка. У меня никогда не было эротических фантазий. Я и подумать не могла, что могу стать сексуальным объектом. Теперь же меня окружали изображения женщин, изображения чудовищные и отвратительные. Они делали все происходящее еще хуже – если это вообще было возможно. Когда Виктор швырнул меня на пол, раздвинул мои ноги и яростно вонзил в меня член, я скорчилась от боли. Несколько минут он насиловал меня, а я лежала неподвижно, страшась того, что он сделает потом. Но, кончив, Виктор не захотел ничего больше. Он просто отправил меня назад, в нашу камеру. По ногам у меня текла мерзкая густая жидкость.
Место преступления
Карстэн Графф
После первой встречи с Катей я не сомневался, что буду писать о произошедшем с ней. Чтобы начать работу, я отменил все свои планы на следующий месяц и нашел гостиницу в Рязани. Перед тем как вернуться в Москву, Дэвид познакомил меня с местным прокурором, Дмитрием Плоткиным. Именно он вел следствие по этому делу и арестовывал Виктора Мохова. Как и большинство жителей Рязани, Плоткин почти не говорил по-английски, и я нашел в городе переводчицу, Ольгу, которая стала мне помогать.
После первой же нашей встречи Дмитрий предложил отвезти меня в Скопин и показать место преступления. Мы выехали на машине рано утром. Ольга устроилась на заднем сиденье, чтобы переводить наш разговор. Примерно через час Рязань осталась позади, и мы покатили по русской равнине. Спустя еще час на горизонте показался Скопин. По словам Плоткина, в Скопине проживало около 30 тысяч человек. Когда-то это был процветающий город, куда люди съезжались работать со всей страны: здесь добывали полезные ископаемые. Но в конце 80-х годов шахты закрылись. Сегодня в городе сохранилось несколько фабрик и школ, но социальные проблемы сильно обострились.
Мне Скопин показался городом депрессивным. Мы ехали по пустым улицам. Вдоль них виднелись мрачные неухоженные деревянные дома. Я не представлял, как в них можно пережить суровую русскую зиму. В Скопине мы остановились у местного отделения полиции, к нам подсели суровые полицейские, и мы поехали дальше по лабиринту грязных улиц. Наконец Плоткин остановил машину перед забором. Через калитку мы вошли во двор. Сад полностью одичал. Дом представлял из себя ветхую деревянную лачугу под растрескавшейся и облезлой красной крышей.
– В этом доме вырос один из самых знаменитых насильников России, – Плоткин говорил, как экскурсовод перед группой туристов.
Пробираясь через сад, я заметил, что все вокруг переломано. Шагая по высокой траве, я чуть не наступил на пару керамических гномов. Мысль о том, что кто-то хотел украсить этот сад гномами, показалась мне абсурдной. Я не понимал, как они здесь оказались. Двери были заперты. Несколько окон не заколотили досками, и мы смогли заглянуть внутрь. Насколько я мог видеть, дом был заброшен. В некоторых комнатах не было ничего, кроме груд мусора.
– Виктор Мохов с рождения жил здесь с матерью, Алисой Валентиновной Борисовой, – сказал Плоткин, пока я фотографировал гномов.
– И его мать жила совсем рядом с гаражом эти несколько лет, не представляя, что там происходит? – спросил я.
– Когда Виктор похитил девушек, Алисе Валентиновне было под восемьдесят. Она почти не выходила из дома. Когда девушек освободили, она сказала, что не представляла, чем занимался сын.
– Ну да, – скептически протянул я. – Она не замечала, что ее сын годами роет подвал под гаражом, а потом на протяжении почти четырех лет каждый день носит туда продукты?
– Она знала, что он роет подвал, – пояснил Плоткин, – но Виктор сказал матери, что это будет погреб для хранения овощей и фруктов на зиму. В суде мы не смогли доказать, что Алиса Валентиновна знала что-либо еще. Мы не могли предъявить ей обвинение.
– И она ни разу не захотела посмотреть, какой погреб обустроил ее сын? И ее никогда не удивляло, что в него нет удобного входа?
– Я же сказал, она редко выходила из дома.
– Возможно, она чувствовала, что с ее сыном что-то неладно, – предположил я, – но терзалась чувством вины за его безумие.
– Может быть, – согласился Дмитрий. – Но мы не смогли доказать, что она хоть как-то была в этом замешана.
Разговаривая, мы подошли к ржавому металлическому люку в стене гаража, почти у самой земли. По фотографиям, которые я видел в сети, я знал, что это вход в подвал. Даже при свете дня ржавый люк выглядел зловеще. Нетрудно было представить, какой ужас испытывали Катя и Лена, когда Виктор загнал их в подземную тюрьму.
– Можно туда войти? – спросил я, опускаясь на колени перед люком.
– Извините, но нет, – ответил Плоткин.
– Почему?
Прокурор протянул мне фонарик.
– Загляните внутрь.
Я с любопытством сунул голову в люк и включил фонарик. Подвал был залит водой. Во влажном воздухе сильно пахло гниением и плесенью.
– Это сделал новый хозяин, – пояснил Плоткин.
– Но зачем?
– Дом приобрел всемирную известность. Сюда стали приезжать со всего света. Чтобы любопытные не лазили в подвал, хозяин затопил его. Он очень агрессивен. Когда кто-нибудь приближается к дому, он приходит в ярость.
– А где же он сейчас?
– Неизвестно. Наверное, где-то поблизости. Поэтому я и захватил с собой полицейских – на случай, если он появится.
– А что еще вы знаете о хозяине дома?
– Ему около шестидесяти, и он был в заключении. С Моховым он познакомился в тюрьме.
– А как же ему достался дом Виктора?
– Когда Мохова отправили в тюрьму, его мать осталась дома, – объяснил Плоткин. – Она с трудом передвигалась, но ей пришлось привыкнуть к тому, что разъяренные соседи закидывают ее дом камнями. Они с сыном постоянно писали друг другу. За несколько лет до ее смерти Виктор прислал к ней своего товарища по заключению, недавно вышедшего из тюрьмы. Тот поселился с его матерью. Он пообещал защищать ее и помогать ухаживать за домом и садом.
– И теперь он хозяин дома?
– Он прожил здесь какое-то время, и у них начался роман. Он перебрался к Алисе Валентиновне в спальню и стал ее любовником.
– И она завещала ему дом?
– Да. Я слышал, что он собирается за пару лет осушить подвал.
– Зачем?
– Говорит, что Виктор будет жить здесь, когда выйдет из тюрьмы.
Перед возвращением в Рязань мы решили пообедать в единственном скопинском ресторане. Выбрав столик, я попросил Ольгу перевести меню. В верхней его части, еще до перечисления блюд и напитков, было написано, сколько придется заплатить за сломанные стулья и разбитые тарелки. Судя по всему, драки в ресторане в этом городке не редкость. И это многое говорило о культуре Скопина.
Прежде чем кончилось мое детство
Катя Мартынова
В день, когда кончилось мое детство, я была самой обычной избалованной любовью взрослых четырнадцатилетней девочкой. Я росла в небогатой семье, но родители умело использовали все свои возможности, чтобы обеспечить детям счастливое и спокойное детство. Отец и мать были очень разными людьми, но уважали особенности друг друга. Не могу вспомнить, чтобы они когда-нибудь ссорились.
Отец многим интересовался. Он любил читать и учиться. В детстве его познания в истории и географии казались мне безграничными. По мнению отца, у всего было логическое объяснение. Он всегда считал себя атеистом. Учился в техническом училище, потом женился и стал работать на местном заводе. Хотя мама всегда была глубоко верующим человеком, брак с атеистом ее не пугал. Поначалу она работала на транспорте, но после рождения детей устроилась в продуктовый магазин. У меня была старшая сестра, Аня. В детстве у нас были прекрасные отношения, хотя порой мы ссорились – я частенько «заимствовала» ее одежду без разрешения. Серьезных конфликтов в нашей семье никогда не было. Нам нравилось проводить время вместе, особенно на Рождество, Новый год и в дни рождения.
В школе я была самой обычной лентяйкой и домашние задания частенько не делала. Маму это особо не волновало, но у отца был суровый характер. Когда я не делала то, что нам задавали, он строго ругал меня, а порой на несколько дней запирал дома. По характеру я похожа на мою спокойную, терпеливую маму, но и от отца я кое-что унаследовала – его страстную любовь к животным и талант художника. Он всю жизнь делал наброски карандашом. Поскольку папа страстно любил животных, чаще всего он рисовал именно их. По рисункам сразу видно, что больше всего отцу нравились лошади. Я же с детства предпочитала портреты. Мои школьные альбомы полны изображений прекрасных принцесс и сцен из любимых мультфильмов. На четырнадцатилетие отец подарил мне щенка, маленького пуделя. Я назвала собачку Керри. Керри была моим питомцем, поэтому гуляла с ней ежедневно именно я.
Я с детства знала, что хорошо рисую, но уделяла этому занятию слишком мало времени, чтобы считать рисование своим увлечением. Я была обычным подростком, плывшим по течению и реагировавшим только на сиюминутные импульсы. У мамы были на меня более честолюбивые планы. В первом классе она записала меня в музыкальную школу, и я три года безуспешно пыталась научиться играть на гитаре. Я всегда любила музыку, но после школы мне стало ясно, что музыкантом мне не стать. Когда мама наконец-то рассталась со своей мечтой, я испытала глубокое облегчение. Теперь мне не нужно было ходить на уроки музыки, и новообретенную свободу я высоко ценила.
Каникулы я всегда проводила с семьей. Иногда мы брали дедову машину и отправлялись в походы с палаткой или просто отдыхали на реке. В то время я много читала или просто наслаждалась общением с семьей. Отец играл на гитаре и пел, мама готовила свои фирменные блюда – она замечательно запекала картошку. В моем детстве не было ничего необычного, кроме того, что я вела две жизни, впрочем, как и большинство моих сверстников. Бо?льшую часть года мы жили в городе, но летом родители отправляли нас с сестрой к бабушке в деревню. Мама считала, что нам нужно уезжать на природу. У бабушки мы радовались полной свободе, дышали свежим воздухом, пили парное молоко. Эти поездки были для меня прекрасной возможностью забыть о городской жизни. Днем мы бегали повсюду, купались в пруду и собирали ягоды, а по вечерам жгли костры.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом