Лидиан остался лежать, сотрясаясь от судорог. Вернее, мне так казалось, пока не удалось различить едва слышный смех. Он веселился! Избитый, окровавленный, поверженный, этот подонок умудрялся хохотать. В голове невольно всплыли слова Доннара: «Если тебя это утешит, он был ненормальным задолго до моего проклятия».
И да, я постепенно начинала понимать, что альв был прав.
Отчаянным усилием воли я подавила ослеплявший меня гнев и прислушалась к тихому шепоту в сознании, на этот раз исходившему от сил оленя. Они казались чужими, но в то же время принадлежащими мне, и вибрировали, словно беззвучный голос, безо всяких слов сообщая, что следовало сохранять спокойствие, несмотря на всю предосудительность поступков Лидиана. Если бы это было так просто сделать!
– Ладно, – наконец сказала я, обращаясь к до сих пор смеявшемуся телу под ногами. – Я здесь. Говори.
Лидиан поднялся на ноги. Из разбитого носа по-прежнему сочилась кровь и стекала по шее. Поэтому вид клыков напоминал скорее не улыбку, а звериный оскал.
– Долго же ты собиралась.
– Говори, что должен, и убирайся прочь, чтобы я тебя больше не видела! – прорычала я, сжимая руки в кулаки.
– Хм, к видениям-то все и сводится, не так ли? – протянул зловещий собеседник, снова принимая свой обычный отрешенный облик.
Отлично, сейчас опять начнет нести околесицу. Вот повезло-то! А ведь я хотела как можно скорее со всем разобраться и закончить встречу. Необходимость стоять так близко от монстра – а Лидиан, вне всякого сомнения, являлся монстром – заставляла меня дрожать от ярости и отвращения.
Однако его глаза снова стали ясными и хищно впились в меня. Я отказалась сдаваться и, не дрогнув, вернула взгляд, вызвав еще одну клыкастую улыбку у заклятого врага.
– Должен признаться, что восхищен твоей смелостью. Не каждый отважится оказаться в этом месте.
– Я тебе уже говорила, Лидиан. Ты больше не имеешь власти надо мной.
– И все же сердце твое стучит, как у перепуганного кролика, – возразил он.
– А твое сердце заперто в шкатулке где-то во дворце нового короля гоблинов, – парировала я. – Да и ты сам заперт здесь. Возможно, если будешь хорошо себя вести, я подумаю о том, чтобы похоронить останки и позволить тебе насладиться посмертным покоем. – Нельзя позволять мерзавцу контролировать ситуацию. Я здесь диктую условия. Это мне принадлежали силы и власть. Это я имела право сыпать угрозами. Лидиан мог сколько угодно пытаться повернуть все в свою пользу, но положение дел не изменится.
– Я никогда не смогу насладиться посмертным покоем, – наконец отозвался он, принимаясь лихорадочно метаться из стороны в сторону. – Не тогда, когда позволил случиться тому, что не должно было произойти. Не тогда, когда узнал ужасные новости. Не тогда, когда мир начал разваливаться на куски.
– Хватит загадок! – воскликнула я. – Просто скажи, что ты имеешь в виду.
– Ты уверена, что хочешь знать? – спросил Лидиан и после моего кивка добавил с мрачным выражением лица: – Что ж, отлично.
Поляна вокруг нас пошла рябью и сместилась, превращаясь в совершенно иное место. Под ногами возникли все девять миров. Каким-то образом мы стояли вне их и одновременно находились внутри. Иггдрасиль, великое дерево, удерживало реальности воедино, однако его корни подтачивал гигантский змей с мерцающими алыми глазами, который обвился вокруг ствола. Я недоверчиво уставилась на одну из вечных загадок Лидиана.
«Что случится, когда змей перестанет кусать себя за хвост?»
– Он начнет выгрызать мир изнутри, – невольно прошептала я, выпалив ответ еще до того, как успела подумать, словно он пришел извне.
А ведь именно моей задачей являлось сохранение равновесия, защита реальности! И теперь мой мир, мои миры оказались под угрозой уничтожения гигантским змеем. В душе, в той странной части сознания, которая только отчасти принадлежала мне, вспыхнуло чувство, подобное материнской ярости при виде того, как кто-то вредит ребенку. Несмотря на то, что у меня самой детей не имелось, вместо них выступали девять реальностей. И они разрушались.
– Я же тебе говорил, – прорычал Лидиан. – Пытался предупредить. Во всем виновата ты. И мой дражайший племянничек. Вам было предначертано погубить мир.
Зрелище огромного дерева померкло, и мы снова оказались на поляне. Я обернулась к собеседнику, который уже протоптал в траве тропинку, вышагивая взад и вперед. Гоблин заламывал руки, царапая когтями кожу.
– Мы с Сореном не имеем отношение к гибели мира, – резко заявила я.
– Нет? – Лидиан остановился и поднял на меня взгляд. – Ты хорошо помнишь законы зимы, девчонка?
Последнее слово заклятый враг выплюнул с отвращением, демонстрируя, что для него я всегда являлась лишь жалкой человеческой девчонкой, с которой можно было поступить как вздумается и потом избавиться. Вот только теперь я обладала властью и способностями, пусть и не знала, как ими воспользоваться. Нельзя позволить Лидиану разозлить меня. Не тогда, когда нужно получить от него ответы. Лучше выместить свой гнев потом, когда я очнусь от того состояния, в котором сейчас нахожусь. Но сейчас следовало найти общий язык.
– Конечно, – сухо отозвалась я.
Существовало одиннадцать законов, определявших жизнь Пермафроста. Несмотря на то, что гоблины забыли часть из них с течением времени, будучи оленем, я помнила все.
Слово короля – закон.
Королем может быть лишь сильнейший из гоблинов.
Произнесенные клятвы – нерушимы перед землей, морем и небом, если иначе не решат как дающий клятву, так и принимающий ее.
Олень является источником жизненной силы Пермафроста.
Нельзя использовать преподнесенный дар противно его предназначению, если только сущность его не изменится целиком и полностью.
Именно этот закон не позволял Сорену освободить меня, пока я не начну превращаться в гоблина. А все потому, что изначально Лидиан преподнес меня в качестве подарка.
Все долги необходимо возвращать.
Любой, кто отведает нектар, останется навсегда привязан к землям Пермафроста.
В случае, если двое вступают в поединок, по законам зимы они ограждаются на время сражения от любых противоправных действий, а победитель получает силы и имущество побежденного.
Железо запрещено в Пермафросте под страхом смерти, за исключением случаев, когда его использовал победитель поединка.
Магию нельзя применять для влияния на ход времени.
Все эти законы я прекрасно помнила. Последний и самый древний из них касался собственно передачи сил новому оленю. Эти полузабытые правила определяли жизни всех существ Пермафроста, включая меня. Я обрела предназначение в этой зимней стране. И изменилась навсегда.
– Нет, ты помнишь не все, – Лидиан усмехнулся и продолжил до того, как я успела возразить: – Ты когда-нибудь задумывалась, почему титул монарха не наследуется, а берется в бою? Так происходит потому, что кровь первого короля Пермафроста в сочетании с жертвой оленя скрепила реальности и заставила мирового змея заснуть. Но повторное смешение крови потомков станет причиной его пробуждения, и тогда он примется подтачивать корни Иггдрасиля, чтобы спровоцировать Рагнарек.
При последних словах Лидиана в сознании забрезжила смутная тревога, хотя я пока не могла определить, что ее вызвало. А он тем временем продолжал:
– По этой причине прямые потомки первого короля Пермафроста подверглись полному уничтожению. Однако женщины часто не замечают, когда дело касается линии престолонаследования, так что нескольким удалось сбежать. И ни они, ни их дети, ни дети их детей никогда не участвовали в Охоте, так как знание о запрете передавалось из поколения в поколение. – Гоблин прекратил метаться по поляне, хотя по-прежнему нервно сжимал руки, оставляя следы когтей на коже. – Этот секрет тщательно охранялся. Но мне известно абсолютно все. Все тайны, все мысли. Каждый вздох и каждый шаг, каждое сердцебиение и каждое движение.
Лидиан безумно расхохотался, а потом горько заметил:
– Но конечно же, я не мог никому ничего рассказать. Проклятый темный альв запечатал мои уста. И какой смысл во всеведении, если им не с кем поделиться? А затем я увидел ее, последнюю из рода первого короля, и тотчас узнал, что ее сын встретится с другим ребенком, и эти двое неразумных детей станут причиной гибели мира. А потому я убил источник опасности. Вот только отпрыск ее выжил. Пришлось захватить тебя, чтобы понять, каким образом вы планируете уничтожить реальности. Эта информация была единственным слепым пятном в моем всеведении. Ведь как можно видеть судьбу той, кто живет, но при этом является мертвой? Пограничного, потустороннего, лиминального существа? Теперь, после путешествия в это междумирье, я знаю, куда смотреть, но тогда… О, тогда приходилось спрашивать. Вот только ты не желала отвечать на мои вопросы. И настало время устранить угрозу. Однако все планы нарушились из-за проклятого ранения железом. А затем… Затем ты и сама стала свидетелем дальнейший событий.
Лидиан замолчал, но все же завершил свой рассказ:
– Никто не оценил мои попытки спасти мир, так что я решил прекратить сопротивляться судьбе и подарил тебя племяннику. Подумал, что он и его гордыня сами совершат то, чего не добился я. Однако просчитался. Когда же попробовал исправить ошибку и все же уберечь разрушение вселенной двумя глупыми детьми, ты воспротивилась и победила. Теперь же реальности оказались под угрозой. И все по твоей вине!
5. Признание сумасшедшего
Лидиан снова хохотал и хохотал, пока смех не перешел в надрывный кашель, а затем снова разразился истеричным хихиканьем, не сводя с меня внимательного взгляда ядовито-зеленых глаз.
Я глубоко вдохнула воздух, который в этом странном месте между мирами казался одновременно и холодным, и теплым. Меня поразили вовсе не слова Лидиана, нет. Пока он говорил, перед мысленным взором разворачивались образы, похожие на сновидения. Они сменялись так быстро, что я едва успевала их различать, но обрывались всегда на одном и том же моменте: Сорен восседает на троне, а я стою рядом, и в каштановых прядях моих волос видны белые пятна, как у молодого олененка. После этого мировое древо ломалось и падало, а вселенная растворялась в черной пустоте.
Нет, тревогу и дурноту вызвало вовсе не признание сумасшедшего гоблина и не его извращенная правота, отчасти объяснявшая жестокие поступки. Но на самом деле ничто не могло их объяснить. Да и само слово «правота» намекало, что он находился на стороне добра, на правильной стороне. Скорее, можно сказать, что этот безумец говорил правду насчет гибели миров и нашей с Сореном роли в этом.
Причиной тревоги стало понимание, что нити судьбы в любом случае бы сплелись в полотно, вне зависимости от обстоятельств. Это подтверждали мелькавшие перед глазами образы разных сценариев развития событий, всегда заканчивавшиеся одинаково.
Миру было предначертано погибнуть.
И мы с Сореном должны были стать тому причиной, стараясь его спасти.
Так что в каком-то извращенном, больном смысле Лидиан делал то, что считал правильным. Не только потому, что обязан был послужить злодеем в финальном сценарии, хотя и поэтому тоже, но и потому, что по мере сил пытался уберечь мир от разрушения. Однако эти попытки включали ужасные, кошмарные поступки.
Тревога и дурнота отступили, когда я решила, что все это больше не имело значения. Что нельзя больше было думать о прошлом. Что постоянные мысли о пережитом обязательно сломали бы меня. А я не могла позволить Лидиану себя сломать.
Приняв решение, я заметила, что по привычке успела сгорбиться, и выпрямилась, вперив тяжелый взгляд в собеседника. Он тут же прекратил хохотать, перевел дыхание и с интересом склонил голову набок, напомнив мне этим движением племянника и заставив неуютно поежиться.
Значит, Лидиан понял, что означает мой взгляд.
– Мы с Сореном станем причиной гибели мира, так? – ровным голосом спросила я. Безумный гоблин быстро и резко кивнул. – Полагаю, у тебя есть предложение, как этому помешать? – бесстрастно уточнила я, стараясь сосредоточиться на том, чтобы дышать спокойно и не выдать переполнявшие меня эмоции.
– Думаю, да, – отозвался он.
– Ты думаешь? – позволила я себе язвительный комментарий.
– До того, как наступит Рагнарек, воцарится Фимбульветр.
– Знаю. – Я кивнула, подтверждая, что помню легенду. В детстве отец часто пугал меня историями о трехлетней зиме, когда лед и холода захватят всю землю, а солнце перестанет светить. Все посевы и животные погибнут, а остальные существа ослабнут от голода, так что воины мертвецов, которые прибудут для сражения, с легкостью одержат победу. Раньше я считала эти рассказы выдуманными. Но с тех пор поселилась в Пермафросте, говорила с богами и убила драугра, а сама стала лиминальным созданием. Так что не удивлюсь, если каждая легенда окажется правдивой.
– Начало Фимбульветра должен трижды провозгласить Фьялар[4 - Фьялар (древнесканд. «обманщик») – красный петух, который в скандинавской мифологии предвещает наступление Рагнарека.], – продолжил рассказ Лидиан. – Его крик разобьет цепи, удерживающие паруса «Нагльфара», и армия мертвых двинется к месту сражения.
Эти имена казались такими древними, но такими знакомыми! Фьялар, гигантская птица, чей клич сумеет освободить от оков ужасный корабль, построенный из отросших ногтей погибших и несущий воинство непогребенных мертвецов, которые не заслужили достойного погребения.
Хотя план так и не прозвучал, но я поняла, к чему клонит Лидиан.
– Если убить Фьялара до того, как он прокричит и разобьет цепи «Нагльфара», то мы сможем предотвратить Рагнарек, – медленно сказала я. – И если повезет, то гигантский змей снова впадет в спячку.
На губах собеседника заиграла улыбка. Каким-то образом из-за этого он стал выглядеть даже более зловеще, чем когда бредил.
– Умная девочка, – кивнул он, проигнорировав мое недовольство словом «девочка». – Вот только проблема заключается в том, что Фьялар является лиминальным существом. А выследить того, кто находится одновременно где-то и нигде, довольно затруднительно.
– Если только кто-то другой не покажет путь в междумирье, – закончила я мысль.
Улыбка Лидиана превратилась в полноценную ухмылку. Я же усилием воли сохранила нейтральное выражение лица, помня о своем статусе оленя.
– Ты хорошо справляешься с новостями, – заметил гоблин, не спуская с меня заинтересованного взгляда.
– Не думай, что твои прошлые проступки прощены, забыты или оправданы, – резко сказала я. – Не воображай себя героем, вынужденным совершать зло ради высшей цели. Я встречала достаточно как монстров, так и монстроподобных героев, чтобы видеть между ними отличия. Ты всегда, всегда будешь монстром. – От моего ледяного тона в воздухе появились снежинки, а вокруг стало холодно, будто вся вода разом замерзла. – Ни одно из твоих деяний не было оправдано стремлением к высшей цели. И ни один из поступков не предназначался для блага всего мира или спасения его обитателей. Ничего подобного! Боль, которую ты причинил, страдания и ужасные дела, которые я даже озвучивать не хочу… Ничто этого не изменит.
Я сделала шаг вперед по промерзшей насквозь траве. Как и его племянник, Лидиан был выше меня по меньшей мере на две головы. Но в этом пространстве между мирами я сумела каким-то образом посмотреть врагу прямо в лицо, встретить его взгляд на равных. И только ощутив похрустывание под ногами, поняла, что это кристаллики льда, сформированные магией, приподняли меня на один уровень с ненавистным собеседником.
– Пока ты полезен, – продолжила я. – Но эта польза никогда не перевесит совершенных преступлений и не заставит их забыть. Ты – всего лишь инструмент. А когда перестанешь приносить пользу… – Я пожала плечами и опустилась обратно на землю. – Что ж, ты и сам знаешь, что происходит со сломанными вещами.
Внезапно в самой глубине сознания меня позвал по имени едва слышный голос. Затем что-то резко дернуло меня, словно за повод, тянущийся из центра живота.
– Полагаю, отведенное нам время истекло, – прокомментировал Лидиан. – Да и я сам, боюсь, не сумею долго сохранять ясность ума. И без того это потребовало огромных усилий. Но похоже, мы пришли к некоему соглашению.
– Похоже на то, – ответила я, выдавая настолько холодную и злобную усмешку, что даже Сорен бы ею гордился.
– Передавай племяннику от меня привет.
Дерг! И мир вокруг меня раскололся, а меня потянуло прочь с поляны по воздуху, по земле, через реки и моря, пока я не оказалась в собственном теле, задыхаясь и моргая.
Диаваль тоже тяжело дышала. С ее пальцев по-прежнему сыпались голубые искры, а темные глаза неестественно ярко мерцали. Но в остальном вокруг нас царила полная тишина. Двор был пуст. Я дождалась, пока наставница успокоится, а ее глаза снова станут обычными.
– Прости, – она бросила на меня извиняющийся взгляд. – Я смогла продержать тебя там только двадцать минут. Надеюсь, этого времени было достаточно.
– Да, вполне, – отозвалась я, протягивая руку и помогая подруге подняться. Она пошатнулась, но устояла на ногах. – Спасибо, Диаваль.
– Что удалось выяснить? – спросила она, опираясь на меня, так как без поддержки ощутимо покачивалась, будто от невидимого ветра.
Я вздохнула. Из всех, кому я собиралась рассказать о плане Лидиана, наставница по магии должна принять новость с наименьшим осуждением. Но скоро придется поведать обо всем и Сорену. Ведь если его безумный дядя был прав, мы обязаны исправить ситуацию, которую сами же и спровоцировали.
Эта мысль не слишком меня расстроила, так как я до сих пор находилась под влиянием другой своей стороны. Олень приглушал эмоции, которые помешали бы исполнению долга, а потому я ощущала их словно из-за толстого стекла. Интересно, Сорен тоже испытывал нечто подобное?
Рассказывая Диаваль об услышанном от Лидиана, я наблюдала за выражением ее лица. Она оставалась практически бесстрастной, лишь пару раз кивнула, словно получив подтверждение собственным соображениям. Непонятно было, следовало этому радоваться или огорчаться.
– Что ж, это… усложняет ситуацию, – наконец подвела Диаваль итог моим словам.
– Думаешь? – саркастически фыркнула я.
– Сорен наверняка закатит истерику.
– Спасибо за поддержку, – отозвалась я, но болезненно зажмурилась, признавая правоту собеседницы. Как бы ни проходил разговор, закончится все плохо. – Я как раз собиралась поведать ему о ситуации этим утром.
– Ты кажешься довольно спокойной, учитывая все происходящее.
– Думаю, это распределение обязанностей так влияет, – кивнула я и отряхнула штаны от невидимой грязи. – Олень отвечает за следование долгу перед Пермафростом, а потому не допускает сильных эмоций. Как только человеческая часть перехватит контроль, я почти наверняка превращусь в рыдающую размазню, похороненную глубоко в душевных переживаниях.
Последние слова прозвучали едко, но были очень близки к истине. Неизвестно, когда именно более рациональная половина уступит бразды правления, но как только это произойдет, я почти гарантированно стану возмущаться и переживать по поводу того, что необходимо сделать во имя спасения мира.
Хотя даже уравновешенное мышление оленя не могло приглушить отвращение к присутствию Лидиана. Отвращение как по отношению к нему, так и к самой себе. Я по-прежнему просыпалась от кошмаров из-за того, что безумный мучитель сотворил со мной. Казалось бы, после его смерти дурные воспоминания должны исчезнуть, побледнеть и больше не беспокоить меня, но этого не произошло. Теперь я и сама понимала, как глупо было на это надеяться. Душевные раны, которые нанес этот монстр, до сих пор кровоточили, а шрамы, оставленные им на теле, причиняли боль как физически, так и морально. И это не считая преследовавших меня снов, когда родители укоризненно взирали на ставшую оленем дочь. Или еще более невыносимых, когда я возвращалась в деревню и жила как обычная девушка. Даже если все случившееся со мной в Пермафросте и было ненастоящим, мне не хотелось просыпаться.
Диаваль стояла рядом, нерешительно занеся руку над моим плечом, точно не в состоянии определить, утешит это прикосновение или спровоцирует вспышку гнева. Я кивнула, и подруга обняла меня.
– Если это поможет, я обязательно тебя поддержу. Как и Сеппо с Розамундом. Мы можем поговорить с Сореном вместе.
– Нет, спасибо, – я покачала головой, ощущая, как тревожно сжимается сердце. – Он и так расстроится, что вы все узнали про Лидиана раньше него. Так что мне нужно побеседовать с Сореном наедине. Только так я сумею заставить его выслушать и понять.
