Я все время думаю о маме. Я не видела ее почти два года. Люди здесь говорят, что не знают, где она, но я им не верю. Что, если отец снова бьет ее?
Так что я открываю окно и вылезаю наружу. До земли высоковато, но я спрыгиваю удачно. Я иду по дороге, и рядом со мной тормозит машина. Водитель велит садиться. Он отвозит меня в полицейский участок, и там мне дают шоколадное печенье, когда я говорю про свой день рождения. Потом приезжают люди из детского дома и забирают меня обратно. Это уже не в первый раз.
– Мы тебе говорили, – втолковывают они. – Это твое последнее предупреждение. Если ты опять так сделаешь, мы отправим тебя в другое место.
Я плачу, пока не засыпаю.
На следующий день милая улыбчивая пара приходит, чтобы забрать девочку с нижней койки. Они собираются ее удочерить.
– А тебя никто не хочет забирать, – говорит мне воспитательница. – Потому что ты трудный ребенок.
Глава 10
Джо
Сердце колотится, когда я вставляю билет в автомат на станции Бристоль-Темпл-Мидс. Я жду, что зазвенит сигнал тревоги или что кто-то подскочит и спросит, какого черта я тут делаю. Но билет выскальзывает с другой стороны, и я прохожу через барьер, который снова закрывается за спиной. Пензанс ждет меня!
Не поднимая головы, я спешу к последнему вагону. Все места заполнены, кроме одного. Я плюхаюсь туда, но тут же появляется молодая женщина.
– Здесь занято! – говорит она, показывая на торчащий из-под меня лист газеты, оставленной на сиденье.
Простонав, я поднимаюсь, и она усаживается на мое место. Наглая корова.
У меня ноги отваливаются после ходьбы. Мне необходимо присесть.
– Могу я чем-то помочь? – раздается голос позади меня.
У меня замирает сердце. Это звучит похоже на… Я медленно оборачиваюсь.
– Можно взглянуть на ваш билет?
Это железнодорожный контролер! Нервничая, я протягиваю билет. Его брови недоуменно поднимаются. Он смотрит на меня, оглядывая поношенную куртку и грязные кроссовки, а потом опять на билет.
– Первый класс, – говорит он так, будто сам в это не верит. – Это в голове поезда.
– А долго дотуда ехать? – спрашиваю я.
– На этом поезде четыре с половиной часа.
Он не называет меня «мадам», замечаю я.
Поезд уже тронулся. Я спотыкаюсь, пока пробираюсь по проходу, и хватаюсь за спинки сидений. Я прохожу мимо ребенка, сидящего на коленях у матери.
– Мама! – говорит он. – Почему у этой тети нет волос?
– Ш-ш-ш. – Женщина крепче прижимает ребенка. – Не лезь к ней. Она пьяная.
Я хочу возразить, что это неправда. Трудно удержаться ровно, когда поезд набирает ход, особенно когда ты далеко не девочка. Но запах вчерашнего вина еще не выветрился из моего дыхания.
Дверь головного вагона открывается медленно, словно не хочет меня впускать. Я осматриваюсь по сторонам. Ого, какие роскошные мягкие кресла! Я сажусь на ближайшее, со столиком. Старикан с седыми волосами сидит напротив, читает книгу. Он поднимает голову и пристально глазеет на меня. «Я ведь не чудо-юдо двухголовое, приятель», – хочется мне сказать.
Он принюхивается. По выражению его лица понятно, что он не в восторге от моей компании. Я знаю, что от меня пахнет, но ничего не могу с этим поделать. «Я же не могу принять душ», – хочу я объяснить. Он встает и пересаживается в другое кресло через проход.
Он оставил стакан кофе и открытый пакет с сэндвичем. Наполовину съеденным.
– Извините, – говорю я, протягивая руку и трогая его за плечо. Он дергается, как будто я его ударила. – Вы это больше не будете?
Он качает головой. Наверно, думает, что еда теперь грязная оттого, что я на нее подышала.
Я быстро проглатываю сэндвич. С ветчиной и яйцом. Мой любимый. Поскорее, пока сосед не передумал, допиваю кофе, хотя он чересчур сладкий. Вот так-то лучше. Впервые за несколько дней я чувствую себя почти сытой.
Меня клонит в сон под убаюкивающий стук колес. Тут так тепло и уютно. Я стараюсь не закрывать глаза – надо контролировать обстановку вокруг, – но это бесполезно. Я не в силах сопротивляться дремоте.
Хотя и знаю, что это опасно.
Ежевика, или куманика (Rubus fruticosus)
Существует поверье, что может вызывать злых духов. Также считается, что лечит коклюш. Остерегаться собирать после Дня святого Михаила, ибо сказано, что иначе дьявол вас достанет.
Глава 11
Элли
В тюрьме разрешается иметь определенное количество личных вещей (при условии, что они не представляют собой угрозы), но вскоре я сдала свои часы на хранение, потому что постоянно смотрела на них и от этого ожидание становилось еще тягостнее. Я не предполагала, что рассмотрение дела займет столько времени.
Странная штука – когда ты ребенок, то запоминаешь не столько отдельные недели или месяцы, сколько сезоны. К тому времени, как нам установили центральное отопление – нарциссы отцвели, а мой младший брат Майкл уже умел улыбаться и хихикать при виде меня. Когда он научился переворачиваться – наступило лето, и если я была хорошей девочкой, мне разрешали катать его по саду в коляске, но только пока моя новая мать находилась неподалеку.
Я всегда старалась избегать неровных участков асфальта из-за трещин. Никак не могла избавиться от беспокойства – вдруг с моим младшим братом что-то случится. То же самое я испытывала по отношению к отцу и бабушке Гринуэй, и даже, кажется, к моей новой матери. В конце концов, моя настоящая мама умерла. Что, если смерть заберет и всех остальных, кого я люблю? А Майкл казался особенно уязвимым, потому что был очень маленьким.
Что еще хуже – я не могла отделаться от страха, что нечто плохое может произойти с кем-нибудь из них из-за меня. Я помнила, как расстроила маму, спросив, почему она не может завести еще одного ребенка. Вскоре после этого она заболела. Я не осмеливалась рассказать об этих страхах отцу или бабушке Гринуэй. Просто старалась быть самой лучшей сестрой и дочерью из возможных.
Моя новая мать, к моему восторгу, иногда позволяла немного помочь ей. Больше всего мне нравилось помогать купать маленького Майкла после того, как я возвращалась из школы.
– Смотри, чтобы ему в глаза не попала горячая вода! – говорила она, когда я с большим энтузиазмом намывала его губкой. Потом я поднималась наверх и проводила вечер с бабушкой.
– Правда ведь Майкл прелесть? – постоянно повторяла я.
Она фыркала.
– Он совершенно обычный, насколько это можно сказать о ребенке. Это не мой любимый возраст. И имей в виду, они не становятся намного лучше, когда подрастают.
Затем она поджимала губы и устремляла взгляд в телевизор.
– Ха! – комментировала она иногда. – Вот возьми хотя бы эту группу «Абба». Шведы, что ли. Совсем не та музыка, что в мое время!
Когда листья на деревьях стали золотыми, это произошло – Майкл пополз. Он был такой быстрый!
– Взгляни только, как резво он может перебраться с одной стороны комнаты на другую! – говорила я бабушке Гринуэй.
Теперь иногда нам обеим разрешалось присматривать за ним, пока моя новая мать готовит ужин.
– Не спускайте с него глаз ни на секунду, поняли? – говорила она нам. И мы не спускали.
Но однажды, когда я пыталась делать домашнее задание на деление столбиком, из кухни донесся крик:
– Помогите, кто-нибудь!
Я помчалась туда. Майкл издавал странные звуки. Его лицо покраснело.
– Я не знаю, что с ним! – кричала моя новая мать. Она была бледной и держала его на руках перед собой. – Что делать?
Я быстро выхватила его, положила себе на колени и похлопала по спинке. Но ничего не произошло.
– Он умирает, он умирает!
– Нет, он не умрет! – крикнула я в ответ. Я не позволила бы.
Я снова постучала его по спине, на этот раз всей ладонью, а не тремя пальцами. Он кашлянул, и из его рта вылетел маленький черный комочек.
Изюм.
Она пекла булочки. Должно быть, оттуда он и попал в горло Майкла.
Лицо братишки мгновенно обрело привычный цвет.
– С тобой все хорошо, все хорошо, – причитала моя новая мать, забрав его у меня и прижимая к себе. Майкл все еще широко раскрывал глаза от ужаса. – Откуда ты знала, что нужно делать?
Вот теперь, когда мой маленький брат был в безопасности, меня затрясло.
– Я санитарка в скаутском отряде, – пролепетала я.
Шейла расплакалась.
– Спасибо тебе. – Она высморкалась. – Наверно, изюм упал на пол. Тут нет моей вины.
Она выжидающе посмотрела на меня, будто думала, что я не соглашусь. Я промолчала. Так было проще.
В тот вечер, когда отец возвратился домой, он крепко и от души обнял меня.
– Сегодня ты спасла брату жизнь, – сказал он. – Мы очень гордимся тобой.
Когда после чая я поднялась в гостиную бабушки Гринуэй, то ожидала, что она тоже поздравит меня. Однако она даже не упоминала об этом, пока я не собралась спать.
– Ты сегодня совершила хороший поступок, дорогая. Но подобных случаев станет больше. Попомни мои слова.
Мне не хотелось выяснять у отца, что имела в виду старушка. У него все равно по вечерам оставалось не слишком много времени на меня. Когда входил в дом, он первым делом всегда целовал в щеку мою новую мать и спрашивал, все ли с ней «в порядке». Потом баюкал Майкла на руках, глядя на него так, словно не мог поверить, что тот действительно существует.
– Мой сын, – повторял он без конца. – Мой сын.
В последнюю очередь он мог взъерошить мне волосы и спросить, как у меня прошел день и была ли я «хорошей девочкой».
– Да, папочка, – отвечала я, вспоминая о домашнем задании, которое закончила перед чаем, и о том, как помогала своей новой матери купать Майкла; проверяла, что он достаточно сухой, прежде чем мы одели его в мягкую голубую пижаму, пахнущую детским стиральным порошком. А затем мы сидели с братишкой рядом, и я заводила ключом свою музыкальную шкатулку. Ему нравилось хлопать под музыку в свои маленькие пухлые ладошки с ямочками.
Позже, после происшествия, люди, присматривающие за мной, спрашивали: ревновала ли я. Правда в том, что нисколько. Я очень сильно любила Майкла, до боли в груди. Я бы сделала ради него что угодно. По сути, я теперь ходила за ним по пятам, чтобы быть уверенной – он больше не подберет изюм или что-то другое, чем можно подавиться. В скаутском отряде мне вручили нашивку на форму, когда узнали, что я спасла младшего брата. Я носила ее с гордостью.
– Она заслуживает того, чтобы быть его матерью, – а не ты, – сказала бабушка Гринуэй жене моего отца, когда я кормила Майкла завтраком. Он сидел на высоком стульчике, а мачеха подпиливала ногти за кухонным столом. – Малец мог бы помереть, если бы не Элли. Я уже говорила тебе раньше. Тебе надо обратиться к доктору насчет…
– Прекрати свои глупые бредни сейчас же! – перебила Шейла. На ее щеках появились два розовых пятна, как всегда, когда она злилась. – Ты сама не понимаешь, что говоришь, мама!
И она продолжила подпиливать ногти. Моя новая мать не желала, чтобы кто-то другой прикасался к моему младшему брату в первые дни. Но с того случая, как он чуть не задохнулся, она была более чем счастлива, когда я присматривала за ним.
– Она потеряла свою исключительность, – мрачно сказала как-то бабушка Гринуэй. – Теперь, если что-то произойдет, сможет обвинить кого-то другого.
Мой десятый день рождения прошел без особой суеты.
– Я слишком занята, чтобы устраивать ей вечеринку, – услышала я однажды вечером фразу своей новой матери, адресованную отцу. Это несправедливо! Я стану единственной в классе, у кого не будет праздника! Почему отец не заступился за меня и не настоял? Но у меня по крайней мере оставался Майкл. Он был лучшим подарком на свете.
К тому времени, как снова появились нарциссы, мой младший брат начал ходить. Это означало, что я ни на минуту не могла отвести от него взгляд. Он перебирался от одного предмета мебели до другого, часто падая и ушибая колени. А потом громко плакал, и жена моего отца, которая обычно «пыталась немного отдохнуть», тут же прибегала.
– Что ты с ним сделала?
– Ничего.
– Не смеши меня, Шейла, – говорила бабушка Гринуэй. – Дети всегда падают в таком возрасте. Если бы ты тоже иногда за ним следила, вместо того чтобы постоянно спать, – ты бы это понимала.
– Замолчи, мама! Перестань меня все время критиковать, а иначе можешь уйти и жить в другом месте.
Нет! Я не могла потерять и бабушку! Мы с миссис Гринуэй соглашались – спорить не имело смысла. Нам оставалось лишь сидеть тихо и ждать, пока уляжется гнев Шейлы.
Однако – и я знаю, что это прозвучит ужасно, – временами я задумывалась, насколько проще шла бы жизнь, если бы моей новой матери не существовало, а здесь были бы только я, папа, Майкл и бабушка Гринуэй…
Та женщина в детском доме говорила правду. Никто не хотел меня удочерять. Когда я снова попыталась убежать, меня отправили в заведение более жесткого режима. С решетками на окнах. Там мы тоже учились, но я не уделяла занятиям большого внимания. Все, чего я хотела, – поскорее вырасти и выбраться оттуда. И вот наконец мне восемнадцать! Я могу жить в хостеле. Делать то, что нравится, – и никто не будет указывать мне, что именно. Я устраиваюсь на работу в супермаркет, и это очень здорово, потому что смогу получать скидку на еду. Но самое классное – девушки, с которыми я вместе работаю, по-настоящему дружелюбны.
– Пойдешь с нами в клуб в эту пятницу? – спрашивают они.
