Савушкин, вспомнив Нитранске Правно, спросил:
– А вы такого Йожефа Пастуху знаете?
Томек подумал с минуту, а затем неуверенно уточнил:
– З Нитранского краю?
– Да, из Правно.
Старик кивнул и улыбнулся.
– Да, помню. Нас в корпусе было двадцать тысяч человек, но очень много кого я помню, особенно словаков… Он из четвертый артиллерийский полк, до войны был в Нитра. Остался в Америке. Да, помню. – И ещё раз улыбнулся.
– Эк вас судьба побросала – по всему миру… – Сочувственно произнёс Савушкин.
Старый Томек вздохнул.
– Не по своя воля. Мы, словаки – домоседы.
Савушкин кивнул.
– У вас тут почти что рай. Вон, – он кивнул на сад, – Завтра ноябрь, а листья ещё на деревьях. В шинели жарко. И хоть война – нет проблем с продуктами…
– Земля хорошая. И руки. Мой сад каждый год даёт тридцать пять или сорок центнер яблок или абрикосов – но надо за ним каждый день ухаживать. Обрезать, окучивать, лечить… Каждый день!
– Хм… А что вы с такой уймой фруктов делаете?
Бывший легионер ухмыльнулся.
– У меня своя винокурня, как это называют в России. Делаю или абрикосовицу, или яблоковицу.
– Это в смысле… фруктовый самогон? Палинку?
Хозяин кивнул.
– Можно и так их назвать. Продаю большой склад алкоголя. Продавал… Сейчас не знаю, что делать с палинкой этого года – все бочки залил. Мадьяры не берут, война. – Подумав, добавил: – Я вам с собой дам бочку сто литров!
Савушкин хотел было отказаться – но в последнее мгновение спохватился и удержал в себе вежливый отказ. Чёрт его знает, как дальше пойдёт, а сто литров палинки – это сто литров палинки, всегда может пригодится…
– Спасибо!
Старый легионер махнул рукой.
– Не про что говорить. – Затем, взглянув на настенные часы, деловито произнёс: – Пора к мадьярам, за топливом для лодки.
Савушкин кивнул.
– Хорошо, когда вернётесь – будет кто-то из наших. Мы думаем грузиться завтра утром.
– Правильно. Сегодня я с Иржи поставлю насосы, зальём соляр, проверим моторы, ночью кто-то из вас будет спать на «Гизелле» – а на рассвете пойдёте в Будапешт. Вечером будете там. Знаете, куда вам надо?
– Остров Чепель.
– Я дам вам карту реки – старая, но другой нет.
– Ещё раз спасибо!
Старый Томек вздохнул.
– Не про что говорить, едете в самый пасть волка…
Савушкин развёл руками.
– Такая служба…
Старик ничего на это не ответил, лишь вздохнул, затем встал, взял шапку и вышел из дома. Савушкин – надо признать, не без труда – разбудил Некрасова и тут же сам завалился спать, отчего-то будучи в отличном расположении духа – хотя на следующий день им и предстояла дорога в самую волчью пасть, как сказал старый легионер Томек…
Холодный резкий ветер гнал непрошенные слёзы из глаз и тысячами мелких иголок колол кожу лица – но ни Савушкин, ни Котёночкин не уходили в рубку, своим присутствием поддерживая бодрость духа рулевого – которым попросился быть Иржи, мотивируя это просто: «Плавил сом са по Дунаю, а никто з вас то не робил!».
Шли на малом ходу, во-первых, из-за скверной погоды и слабой видимости – уже в тридцати-сорока метрах не было видно ни зги – а, во-вторых, принимая во внимание неопытность судоводителя. Иржи утверждал, что рулил катером многократно, но присутствовавший при этом старый Томек уточнил, что катер тот был обычной моторной лодкой, которой он дал порулить племяшу в тридцать седьмом году…
Погрузка «Гизеллы» прошла хоть и нервно – но в целом успешно: загрузили и оружие, и провиант – старик-хозяин напоследок расщедрился, и вместе с бочонком палинки закинул на борт мешок картошки, чем немало порадовал старшину Костенко – и всё, какое было, обмундирование, воинское и гражданское, вместе с чемоданами загадочных венгров. Ноябрь, в такую пору лишних шинелей или сапог не бывает… Сейчас в тёплой глубине рубки Некрасов со старшиной набивали пулемётные ленты, радист же прослушивал эфир – в данный момент это был их единственный источник информации…
– Володя, третий час идём по Дунаю, скоро будет Эстергом, мост Марии-Валерии, а там Вышеград – а никаких мадьярских или немецких военных кораблей так и не встретили. Зря только тряпку эту вывесили, – произнёс Савушкин и махнул головой в сторону кормы, где на ветру трепетал венгерский флаг, принесенный заботливым стариком-хозяином вместе с пятьюдесятью литрами солярки.
Лейтенант пожал плечами.
– Тоже поражаюсь. У них тут вроде должно быть до чёрта кораблей и судов, и своих, и трофейных – они ведь и чехословацкие, и югославские суда захапали… А никого. Но это нам на руку. И хорошо, что погода такая мерзкая, и мы на малом ходу идём – нас с берега и не видно, и не слышно!
Савушкин согласно кивнул. Осмотрев горизонт, произнёс:
– Полдень. А такое чувство, что утро ещё и не наступило. Ветер шквалистый, морось эта, мгла какая-то, сырость дикая… А ещё говорили – «голубой Дунай»…
– На больших реках всегда свой микроклимат. Иржи, что там? – Вдруг тревожно спросил лейтенант, указывая вперёд.
– Где? – Рулевой, всполошившись, начал вертеть головой.
– Впереди, правее фарватера!
Савушкин также всмотрелся в серую дождливую пелену, метавшуюся над Дунаем – и, действительно, впереди, ближе к правому берегу, увидел какую-то груду металла, торчащую из воды.
Иржи, также обнаружив препятствие, всмотрелся в него и вполголоса промолвил:
– Речна баржа… Ропна… Руско – нефтяна. Утонула…
– Нефтеналивная баржа? – уточнил Котёночкин.
– Так.
Лейтенант обернулся к Савушкину.
– Товарищ капитан, из воды торчит только корма. Значит, подорвалась на мине…
Савушкин досадливо поморщился.
– Да не спеши ты диагноз ставить! Может, не всё так плохо, может, просто авиация поработала… Да даже если и мина – у нас водоизмещение всего семнадцать тонн, чуть больше, чем у рыбацкой лодки. А у этой баржи – тысячу. Чувствуешь разницу? – И, обращаясь к рулевому: – Иржи, ты что думаешь?
Словак мрачно кивнул.
– Мина. Томек говорил – америцки летадла кидают Дунай магнетицки мины…
Савушкин кивнул.
– Разумно. Магнитную мину простым тралом не вытралишь. А глубины для неё здесь самые подходящие, пять-семь метров… – Савушкин с досады ударил кулаком по крыше рубки: – Вот чёрт! Не хватало ещё на союзной мине подорваться! – И, уже обращаясь к лейтенанту: – Володя, на всякий случай кликни хлопцев наружу. Если подорвёмся – то наверху у них будет шанс уцелеть…
Из проёма боевой рубки показалось лицо Некрасова.
– Товарищ капитан, там у вас сыро и холодно. А у нас тут тепло и сухо. Мы лучше внутри посидим, при пулемётах. Тем более – их надо почистить, пять лет за машинками никто не ухаживал…
– Ты всё слышал?
Снайпер пожал плечами.
– Вас мудрено не услышать, на всю реку ругаетесь… Ежели мина рванёт – то всем капут, и на мостике, и в трюме. Так мы лучше в тепле смерть встретим, всяко приятнее…
– Ладно, вам виднее. Костенко! – кликнул Савушкин старшину. Тотчас в проёме рубки появилось лицо старшины.
– Вже тридцать пьять рокив Костенко… туточки я, товарищ капитан!
– Бочонок, что старик с собой нам дал – далеко?
– Пид рукою…
– Нацеди три стаканчика.
– Есть! – Чуть замешкавшись, старшина спросил: – Може, вы казали шисть? Тут шось плохо чувать…
Савушкин махнул рукой.
– Давай шесть. Но не больше, чем по сто грамм. Чисто в медицинских целях…
– Ото ж! – обрадованно ответил старшина и исчез в глубине рубки.
Появился он через пару минут, на медном подносе торжественно вынеся три серебряные чарки, до краёв наполненные ароматной янтарной жидкостью. Савушкин кивнул лейтенанту:
– Принимай, Володя! Иржи, бери чарку. Оскоромимся… Мало ли, сейчас мина рванёт у нас под брюхом, а мы даже и не попробовали палинку старика Томека…
– Типун вам на язык, товарищ капитан! – С этими словами Котёночкин поставил поднос на крышу рубки. Савушкин первым махнул свою чарку – палинка зашла мягко, почти как вода, но через несколько секунд зажгла настоящий огонь внутри. Самое то для такой погоды, подумал капитан…
– Старшина, а где такие чарки взял?
– Да тут, на камбузе. Тут всэ е, и посуда, и кастрюли, и сковороды, и сотейники… Хочь роту можно накормить!
Лейтенант, выпив свою палинку – выдохнул, и, оглядев реку – произнёс:
– А ведь в Будапешт мы к полуночи где-то придём, или даже ещё позже…
– И что? – спросил Савушкин.
– Там мосты. Опоры. Вероятно движение судов. Вряд ли можно будет фонари использовать…
Капитан задумался. А ведь заместитель прав…
– Иржи, как ты думаешь, в Будапешт нам стоит ночью входить? Или лучше днем?
Словак покачал головой.
– В Будапеште йе сем мостов. Два вельке островы. Не сом вельми добры капитан. Лепше цез день…
Савушкин кивнул.
– Значит, так и сделаем. От Комарома до Чепеля где-то сто сорок километров, тридцать пять мы уже прошли. То есть к сумеркам мы окажемся… – командир разведчиков достал из планшета карту, глянул, что-то прикинул, и продолжил: – Где-то в районе Дунакеси. Или… Погоди-ка… Смотри, Володя, – Капитан указал на карту: – За Вышеградом Дунай разделяется на два гирла, посередь которых остров Сентендре. Если мы пойдём по малому гирлу, что правее – вряд ли наткнемся на мины. На карте там указаны глубины в три метра, не думаю, что американцы туда свои железяки кидали, на таких глубинах они не успеют на боевой взвод стать. Мы по этому гирлу пройдём, хоронясь, и у островка Лупа заночуем. Как тебе такая мысль?
– Обнаружат нас мадьяры. Штатские или военные – по-любому. Ширина этого гирла – всего сорок-пятьдесят метров…
– Согласен, есть риск. Но вряд ли наше появление вызовет тревогу. С запада идём… Иржи, ты как считаешь?
Словак пожал плечами.
– Маме мадьярску влайку… флаг. Я вем морзеовку. Могу працовать на ратьер[9 - Ратьер – Сигнальный фонарь особого устройства, применяемый как средство связи в темное время суток на близком расстоянии (как на якоре, так и на ходу). Позволяет давать сигналы и вести переговоры (по азбуке Морзе) при помощи узкого луча света, посылаемого в определенном направлении. Этот луч бывает виден только там, куда он точно направлен. атьеРать.], – и рулевой кивнул на фонарь с ручкой, установленный на крыше рубки.
– И что ты будешь отвечать, если нас с берега или с мадьярского корабля запросят опознавательные?
Иржи улыбнулся.
– Зопакуем… ответим всетко, на цо опытаю. В таком почаси… в такой погоде ай так ниц не похопья… Не поймут!
– Ты просто повторишь их сигналы, я правильно понял?
Словак кивнул.
– Так.
– Хорошо. Значит, так и поступим. Ну а если что – у нас тут четыре пулемёта. Не дай Бог, конечно…
– Товарищ капитан, Эстергом! – произнёс лейтенант и указал на едва виднеющийся в ветреном дождливом сумраке величественный собор на правом берегу Дуная.
– Ого! – Только и промолвил Савушкин. Сооружение, построенное на прибрежной скале, действительно внушало уважение. Но долго наслаждаться видами им не довелось – с моста требовательно замигал зелеными вспышками сторожевой фонарь.
