– Доктор Небогипфель, прошу прощения за вторжение, – произнес священник, однако единственным ответом ему стало эхо, отразившееся от черных балок, и мелькание теней, смутно видневшихся над головой.
Почти целую минуту он стоял на пороге, подавшись вперед, разглядывая сверкающие машины, чертежи, книги, беспорядочно перемешанные с остатками еды, пустыми ящиками, горами угля, сена и мелкого мусора, разбросанные по всему пространству лишенного внутренних перегородок дома; затем, сняв шляпу и ступая крадучись, словно тишина была священной, прошел в убежище доктора, судя по всему, покинутое хозяином.
Заглядывая во все закутки, преподобный осторожно пробирался через беспорядок, по необъяснимой причине ожидая найти Небогипфеля притаившимся в резких черных тенях среди мусора – так сильно было в нем неописуемое ощущение незримого внимательного присутствия. Ощущение это было настолько явственным, что когда, прервав бесплодные поиски, священник уселся на заваленную чертежами Небогипфеля скамью, он почувствовал необходимость обратиться к тишине сдавленным хриплым голосом:
– Его здесь нет. Мне нужно кое-что ему сказать. Я должен его подождать.
Ощущение оставалось настолько явственным, что шорох песчинок, сползающих по стене в пустом углу за спиной, заставил его покрыться испариной и резко обернуться. Там ничего не было, но, повернувшись обратно, преподобный остолбенел от ужаса, пораженный внезапным беззвучным появлением Небогипфеля, мертвенно-бледного, с запятнанными красным руками, скрючившегося на металлической платформе странного вида, пристально смотрящего глубоко посаженными серыми глазами в лицо гостю.
Первым порывом Кука было завопить от страха, однако у него перехватило горло, и он лишь завороженно уставился на причудливое лицо, совершенно внезапно обретшее зримое воплощение. Губы дрожали, дыхание вырывалось короткими судорожными всхлипами. Нечеловеческий лоб взмок от пота, а жилки вздулись, узловатые и багровые. Руки у доктора, обратил внимание преподобный, дрожали, как дрожат они у худых людей после интенсивной мышечной нагрузки, а рот беззвучно открывался и закрывался, словно ему тоже было трудно говорить.
– Кто… что вы здесь делаете? – наконец выдавил он.
В ответ Кук не вымолвил ни слова; волосы его встали дыбом, пока он смотрел, разинув рот, на характерное темно-красное пятно, испачкавшее чистую слоновую кость, сверкающий никель и блестящее черное дерево платформы.
– Что вы здесь делаете? – повторил доктор, поднимаясь. – Что вам нужно?
Кук совершил над собой нечеловеческое усилие.
– Во имя всего святого, что вы такое? – выдохнул он, и тут же со всех сторон словно опустились черные шторы, сметая в непроницаемую безмолвную ночь сидящего перед ним на корточках крошечного призрака.
Когда к преподобному Элайе Улиссесу Куку вернулись чувства, он обнаружил, что лежит на полу в старом Мансе, а доктор Небогипфель, полностью расставшись с пятнами крови и следами прежнего своего возбуждения, склонился над ним, держа в руке стакан бренди.
– Не беспокойтесь, сэр, – с легкой улыбкой сказал философ, когда священник открыл глаза. – Я не приводил к вам ни бестелесного духа, ни чего-либо столь же необычного… позвольте предложить вам вот это?
Священник покорно принял бренди и озадаченно всмотрелся в лицо Небогипфеля, тщетно ища в своей памяти событие, предшествующее беспамятству. Наконец он смог сесть и увидеть перекошенное металлическое сооружение, появившееся вместе с доктором, и тотчас же все происшедшее мгновенно всплыло в сознании. Преподобный перевел взгляд с сооружения на отшельника, затем с отшельника на сооружение.
– Никакого обмана нет, сэр, – продолжал Небогипфель с легкой тенью насмешки в голосе. – Я не работаю со сверхъестественным. Это самое настоящее механическое устройство, безусловно принадлежащее этому убогому миру. Прошу прощения – всего на одну минуту.
Поднявшись на ноги, доктор шагнул на платформу из красного дерева, взялся рукой за затейливо изогнутый рычаг и повернул его. Кук протер глаза. Определенно, никакого обмана не было. Доктор и машина исчезли.
На этот раз преподобный испытал не ужас, а лишь небольшое потрясение, увидев, как доктор снова появился «в одно мгновение» и спустился с машины. Он пошел прямо, сложив руки за спиной и опустив голову, до тех пор пока не наткнулся на препятствие в виде циркулярной пилы; затем, резко развернувшись на каблуках, сказал:
– Я тут подумал, пока был… далеко… Не хотите ли отправиться в путешествие? Я был бы очень рад спутнику.
Священник по-прежнему сидел на полу, с непокрытой головой.
– Боюсь, – медленно произнес он, – вы сочтете меня глупым…
– Вовсе нет, – перебил его доктор. – Это я веду себя глупо. Вы ждете объяснений всему этому… хотите сперва узнать, куда я направляюсь. За последние десять лет и даже больше я так мало общался с людьми этой эпохи, что перестал делать должные поправки и уступки их сознанию. Я сделаю все от меня зависящее, но, боюсь, этого окажется недостаточно… Это долгая история… вы находите, что сидеть на полу удобно? Если нет, вон там довольно уютная коробка, или за вами охапка сена, или вот эта скамья – с чертежами теперь покончено, но я боюсь за кнопки. Вы можете сесть на «Арго времени»!
– Нет, спасибо, – медленно ответил священник, подозрительно глядя на кособокое сооружение, на которое указывал Небогипфель. – Мне и здесь удобно.
– Тогда я начну. Вы читаете сказки? Современные?
– Должен признаться, боюсь, я читаю много беллетристики, – виновато произнес священник. – В Уэльсе у рукоположенных священников, совершающих церковные таинства, пожалуй, слишком много свободного времени…
– Вы читали «Гадкого утенка»?
– Ганса Христиана Андерсена – да, в детстве.
– Замечательная сказка – для меня она всегда была полна слез и душещипательных надежд, с тех самых пор, как попала ко мне в моем одиноком детстве и спасла от вещей, о которых лучше не говорить. Эта сказка, если правильно ее понять, расскажет вам практически все, что следует знать обо мне, чтобы уяснить, как мысль об этой машине родилась в мозгу смертного… Даже когда я впервые читал эту простую историю, собственный опыт из тысячи горьких случаев уже научил меня сторониться людей, среди которых я родился, – и я понял, что это сказка про меня. Гадкий утенок, оказавшийся лебедем, переносивший презрение и горечь, чтобы плыть к высочайшей цели. С этого самого часа я мечтал встретиться с близкими мне, мечтал найти сочувствие, в котором так остро нуждался. Двадцать лет я жил этой надеждой, жил и работал, жил и странствовал, даже любил, и наконец впал в отчаяние. Лишь однажды среди миллионов недоуменных, удивленных, безразличных, полных презрения и коварства лиц, которые я встретил в своих страстных блужданиях, появилось то, которое посмотрело на меня так, как я этого жаждал… посмотрело…
Он умолк. Преподобный Кук посмотрел ему в лицо, ожидая увидеть проявление глубокого чувства, прозвучавшего в его последних словах. Опущенное лицо доктора было угрюмым, задумчивым, но губы он твердо сжал.
– Одним словом, мистер Кук, я обнаружил, что был одним из каготов[8 - Каготы – пренебрежительный термин, относящийся к группе жителей стран Западной Европы (Франция, Испания), которые пострадали от отвращения и презрения к ним их сограждан. Плохая репутация каготов связана с суеверием, приписывавшим им проказу, зловоние и т. п.], которые именуются гениями, – человеком, опередившим свое время, человеком, проницающим мысли более мудрой эпохи, творящим то, что остальные не могут понять, и что во все годы, уготовленные мне, не будет ничего, кроме молчания и страданий души, – полное одиночество, самая острая человеческая боль. Я понял, что являюсь анахроническим человеком – мое время еще не пришло. В жизни меня удерживала единственная призрачная надежда, за которую я цеплялся до тех пор, пока она не превратилась в нечто определенное. Тридцать лет беспрестанного труда и глубочайших размышлений о скрытых обстоятельствах материи, формы и жизни, и наконец вот это, «Арго времени», корабль, плавающий во времени, и теперь я отправляюсь на встречу со своим поколением, в путешествие сквозь века в ту эпоху, которой принадлежу.
IV. «Арго времени»
Умолкнув, доктор Небогипфель всмотрелся в озадаченное лицо священника, внезапно охваченный сомнениями.
– Вы полагаете, что это полное безумие, – сказал он, – путешествовать во времени?
– Это определенно расходится с общепризнанными представлениями, – сказал священник, допуская интонацией небольшой намек на полемику и имея в виду, судя по всему, «Арго времени».
Как видите, даже священник англиканской церкви может порой позволить себе легкую насмешку.
– Да, это определенно расходится с общепризнанными представлениями, – вежливо согласился философ. – Более того – это бросает им вызов на смертельный поединок. Всевозможные представления, мистер Кук, – научные теории, законы, религиозные верования или, если спуститься к основам, логические посылки, идеи, или как вам угодно их называть, – все они исходят из бесконечного характера вещей, являются лишь схематическими карикатурами на несказанное, тем, чего следует всячески избегать, кроме случаев, когда они необходимы для формулировки результатов, – точно так же как контуры мелом нужны художнику, а чертежи и сечения – инженеру. Люди, вследствие своего крайне тяжелого существования, верят в это с трудом.
Преподобный Элайя Улиссес Кук кивнул, молча улыбаясь, как человек, чей противник невольно уступил очко.
– Прийти к тому, чтобы смотреть на мысли, как на полные отражения предметов, так же легко, как катить бревно. Посему практически все образованные люди верят в реальность геометрических представлений древних греков.
– О, сэр, прошу прощения! – вмешался Кук. – Большинство людей знают, что геометрическая точка не имеет материального воплощения, точно так же, как и геометрическая прямая. Полагаю, вы недооцениваете…
– Да, да, все это признаётся, – спокойно сказал Небогипфель. – Но возьмем теперь… куб. Он существует в материальной вселенной?
– Разумеется.
– Мгновенный куб?
– Не понимаю, что вы подразумеваете под этим выражением.
– Без каких-либо других расширений, существует ли тело, обладающее длиной, шириной и высотой?
– Какие еще расширения могут быть? – подняв брови, спросил Кук.
– Вам никогда не приходило в голову, что в материальной вселенной никакая форма не может существовать, не имея расширения во времени?.. У вас даже мысли такой не было, что ничего не отделяет людей от геометрии четырех измерений – длины, ширины, высоты и длительности, – кроме инерции мышления, импульса, данного философами Средиземноморья в бронзовом веке?
– Если взглянуть на все с такой точки зрения, – сказал священник, – действительно получается, что в понятии трехмерного бытия где-то кроется изъян; однако…
Он умолк, предоставив достаточно красноречивому «однако» выразить предубеждение и недоверие, заполнившие его мысли.
– Когда мы возьмем этот новый светоч четвертого измерения и в его свете заново исследуем нашу науку физику, – после некоторого молчания продолжал Небогипфель, – окажется, что нас больше не ограничивают безнадежные привязки к определенному мгновению времени – к нашему собственному поколению. Передвижение по оси длительности – навигация во времени – оказывается в пределах, во-первых, геометрической теории, а также и практической механики. Было время, когда люди могли перемещаться только горизонтально и в своей изначально определенной местности. Над ними плыли облака, недостижимые, таинственные колесницы грозных богов, обитавших среди горных вершин. С практической точки зрения в те времена люди были ограничены передвижением в двух измерениях; и даже тут их дополнительно сдерживали окружающий океан и гиперборейские страхи. Однако этим временам было суждено закончиться. Сначала судно Ясона проложило путь между Симплегадами[9 - Симплегады – в греческой мифологии скалы, плававшие у входа в Понт Эвксинский (Черное море). Сталкиваясь, эти скалы уничтожали корабли.], затем спустя много времени Колумб бросил якорь в бухте Атлантиды. Потом человек разорвал двумерные пределы и вторгся в третье измерение, воспарив вместе с Монгольфье к облакам и погрузившись в водолазном колоколе в пурпурные сокровищницы вод. И вот теперь следующий шаг, и перед нами открываются скрытое прошлое и неведомое будущее. Мы стоим на горной вершине, а под нами расстилаются равнины веков.
Небогипфель умолк, глядя на слушателя.
Преподобный Элайя Кук сидел с выражением сильного недоверия на лице. Чтение проповедей безоговорочно открыло ему глаза на некоторые истины, и он во многом подозревал пустые разглагольствования.
– Все это обороты речи, – спросил он, – или я должен понимать их буквально? Вы говорите о путешествии во времени так, как можно говорить о Всемогущем, пролагающем Свой путь на крыльях бури, или вы… э… действительно подразумеваете то, что говорите?
Доктор Небогипфель скромно улыбнулся.
– Подойдите и взгляните на эти чертежи, – предложил он, после чего, стараясь максимально упростить, стал объяснять священнику новую четырехмерную геометрию.
Незаметно для самого Кука его неприятие исчезло, и теперь, когда в качестве доказательств можно было предъявить такие осязаемые вещи, как чертежи и модели, казавшееся ранее невозможным стало реальным. Наконец священник поймал себя на том, что задает вопросы, и по мере того как Небогипфель не спеша и с полной ясностью раскрывает изумительную суть своего странного изобретения, его интерес возрастает все больше и больше. Доктор рассказывал об исследованиях, время незаметно текло, и священник удивился, увидев в открытую дверь сгустившуюся синеву умирающего дня.
– Это путешествие, – завершил рассказ Небогипфель, – будет изобиловать немыслимыми опасностями – в одном кратком испытании я уже побывал в когтях смерти, – но оно сулит и немыслимые радости. Хотите ли вы отправиться со мной? Хотите побывать среди людей золотого века?..
Однако при упоминании философом смерти сознание Кука снова заполонили жуткие ощущения, испытанные им в начале визита.
– Доктор Небогипфель… можно один вопрос? – спросил преподобный, колеблясь. – У вас на руках… это была кровь?
У Небогипфеля вытянулось лицо.
– Когда я остановил свою машину, я оказался в этой комнате, в такой, какой она была прежде, – медленно произнес он. – Чу!
– Это шумит ветер в деревьях по дороге к Рвстогу.
– Больше похоже на голоса распевающей хором толпы… когда я остановился, я оказался в этой комнате, в такой, какой она была прежде. За столом сидели старик, юноша и подросток – читали книгу. Я незамеченный стоял за ними. «Злые духи набросились на него, – прочитал старик, – но написано, что тому, кто справится, будет дарована вечная жизнь. Они приходили умоляющими друзьями, но он избежал всех их ловушек. Они приходили сильными мира сего, но он отверг их именем Царя Царей. Говорят, что однажды, когда он переводил Новый Завет на немецкий язык, перед ним появился сам нечистый…» В этот самый момент подросток испуганно обернулся и, в страхе застонав, лишился чувств…
Остальные набросились на меня… Это была жестокая схватка… Старик вцепился мне в горло с криком: «Человек ты или дьявол, изыди…»
Я ничего не мог поделать. Мы покатились по полу… у меня в руке оказался нож, который выронил из дрожащей руки его сын… Вслушайтесь!
Умолкнув, он прислушался, но Кук смотрел с тем самым выражением ужаса, которое появилось у него на лице, когда его сознание захватило воспоминание об окровавленных руках.
– Вы слышите, что они кричат? Чу!
«Сжечь колдуна! Сжечь убийцу!»
– Вы слышите? Нельзя терять времени!
«Смерть тому, кто убивает калек! Смерть приспешнику дьявола!»
– Быстрее! Быстрее!
Совершив над собой усилие, Кук решительно направился к двери, на лице его застыл
отвращение. С ревом устремившаяся навстречу ему толпа черных фигур, озаренных красными отсветами факелов, заставила его отпрянуть назад. Закрыв дверь, священник повернулся к Небогипфелю.
Тонкие губы доктора скривились в презрительной усмешке.
– Если вы останетесь здесь, они вас убьют, – сказал он и, схватив не сопротивляющегося гостя за руку, силой увлек его к сверкающей машине.
Сев на помост, Кук закрыл лицо руками.
Через мгновение дверь распахнулась настежь, и на пороге, моргая, застыл старик Причард.
Тишина. Хриплый крик, внезапно переходящий в резкий, пронзительный вопль.
Громоподобный рев, подобный вырывающемуся на свободу могучему водяному потоку.
Путешествие Аргонавтов времени началось.
Машина времени
I. Введение
Путешественник во времени (приходится так называть его) разъяснял нам непонятные для нас вещи. Его серые глаза блестели и щурились, а обычно бледное лицо покраснело и оживилось. Огонь ярко пылал в камине, а мягкий свет лампочек накаливания, помещенных в серебряные лилии, отражался в пузырьках вина и сверкал в наших стаканах. Наши стулья, бывшие его изобретением, отличались необычайным удобством и скорее ласкали нас, нежели служили сиденьем, в комнате же господствовала та приятная послеобеденная атмосфера, которая освобождает мысль от рамок определенности и дает толчок фантазии.
Он излагал нам свою мысль, отмечая ее главные пункты своим тонким указательным пальцем, а мы сидели и лениво восхищались его серьезным отношением к новому парадоксу (как мысленно называли мы это) и его поразительной изобретательностью.
– Вы должны внимательно следить за мной. Я буду оспаривать те идеи, которые считаются почти общепризнанными в настоящее время. Геометрия, например, которой вы обучались в школе, основывается на ошибочном представлении…
– Не слишком ли это сложный предмет, чтобы начинать с него? – спросил Фильби, большой спорщик, с рыжими волосами.
– Я и не требую, чтобы вы соглашались со мной без разумных оснований. Вы скоро поймете, что мне от вас нужно. Вы знаете, конечно, что математическая линия, линия, не имеющая толщины, не имеет и реального существования. Учили вас этому? Не существует также и математической плоскости. Все это чисто отвлеченные понятия.
– Справедливо, – подтвердил Психолог.
– Точно так же не может иметь реального существования и куб, имеющий только длину, ширину и толщину.
– Я протестую, – заявил Фильби. – Плотное тело может существовать. Все реальные вещи…
– Так думает большинство людей. Но подождите минуту. Может существовать мгновенный куб?
– Не понимаю вас, – возразил Фильби.
– Может ли куб, не имеющий какой бы то ни было продолжительности существования, существовать реально?
Фильби задумался.
– Ясно, – продолжал Путешественник во времени, – что всякое реальное тело должно обладать протяжением по четырем измерениям, то есть должно иметь длину, ширину, вышину и продолжительность существования. Но вследствие природной ограниченности нашего ума, которую я сейчас объясню вам, мы склонны не замечать этого факта. На самом деле существуют четыре измерения, три из них мы называем измерениями пространства, а четвертое – времени. Существует, однако, стремление провести нереальное различие между первыми тремя измерениями и последним, но это объясняется тем обстоятельством, что наше сознание движется с перерывами в одном направлении, вдоль последнего измерения, с начала и до конца нашей жизни.
– Это, – сказал Очень молодой человек, делая отчаянные усилия зажечь сигару над лампой, – это… в самом деле очень ясно!
