Ясмин, раздражённо фыркнув, бросила на колени одну из трёх рваных подушек. В своё время они принадлежали родителям Ясмин и Дина, аптекарям, которые встретили свою погибель много лет назад во время нападения халифа Сарасина на границы Деменхура. Халиф убивал жителей или уводил их в плен, оставляя за собой целые лиги опустевших домов. Родители Ясмин и Дина попали в первую категорию.
Дин после их смерти как будто в бездну провалился. Стал призраком среди живых; бродящим на свободе заключённым.
В прежние дни он был солдатом, но то было давно. Увидев гибель близких, даже худший из мужчин покинул бы обречённую на смерть армию. Не то чтобы он дезертировал. Не то чтобы остальную армию это заботило.
– Зафира, прошу тебя, – настаивала Ясмин, пока свет от огня отбрасывал тени на её лицо.
Боль в её голосе царапала сердце.
– Ты же знаешь, что в ближайшее время у нас может не оказаться шанса побыть вместе. Посидеть вот так бок о бок, наедине.
Зафира зажмурилась. Святые небеса, она и без лишних напоминаний знала об этом. Ясмин безумно любила Миска, и он обещал ей лучшую жизнь. Зафира не завидовала их любви, поскольку за те многие луны, которые Миск провёл в ухаживаниях за Ясмин, она научилась принимать их союз. Однако свадьба – это другое. Свадьба – это финал. Зафира не ведала, как продолжать дружбу, если сестра её сердца отныне не будет одна.
Зафира открыла глаза. Ясмин по-прежнему не отводила взгляда, ожидая ответа.
– Я знаю, Ясмин. Я всё знаю. – Зафира прикусила губу, пытаясь подобрать слова. Лгать она не умела, посему решила, что маленькой правды будет достаточно. – На меня напали два сарасинца. Знаешь, в сравнении с их чудовищными лошадьми Сахар выглядел собакой. Я увела их в Арз… и сбежала. Мне кажется, они живы.
Пока что.
В луче света глаза Ясмин засияли, как зарамский мёд.
– Ты сбежала, а они – нет? Я всё правильно поняла? Почему они вообще там оказались? Они могли быть убийцами, Зафира!
И сомнений в том не возникало.
– Для хашашинов они слишком крупные.
– О, ты, значит, эксперт по размерам хашашинов? Сарасинцы знают, что делают.
– Если бы знали, то не пытались бы схватить меня и отвести к султану, – возразила Зафира. – Я не сделала ничего такого, за что меня стоило бы преследовать.
Брови Ясмин приподнялись.
– Kharra! Зафира! Это же султан! А если он пошлёт своего сына? У тебя нет шансов против Принца Смерти!
Зафира вздрогнула. Всякий раз, желая султану смерти, она получала напоминание о его преемнике. Список жертв наследного принца был настолько велик, что он, как говорят, перестал смывать кровь со своих рук.
– Почему, Зафира? – Ясмин повысила голос. – Почему ты не можешь остановиться? Хватит уже притворяться мужчиной и прятаться. Встреться с халифом и чиновниками и покажи им всем, кто ты есть на самом деле. Я уверена, они дадут тебе в помощь охотников. Ты помогаешь народу, и в этом нет ничего постыдного.
– Я никогда не утверждала обратного, – отчеканила Зафира. – Но разве халиф способен помешать планам султана?
Глаза Ясмин вспыхнули.
– Откуда тебе известно, что именно султан отправил сарасинцев? Мы не знаем, что творится в Сарасине в отсутствие халифа. Ты не можешь знать наверняка, чего хотели те люди.
Возможно, по халифатам поползли слухи о могуществе Зафиры. О таинственном человеке, что переступает порог тьмы, но всегда находит дорогу обратно.
Огонь в очаге зашипел, тени заплясали по комнате.
– Ты, верно, думаешь, что халиф возненавидит тебя за то, что ты женщина? – полюбопытствовала Ясмин.
Сей аргумент стал постоянным спутником Зафиры и весьма ей надоел. Ясмин сама видела, что творилось в деревнях, так почему не могла понять, что Зафира ничем не отличается от девушки, выпекающей хлеб?
– Нет, он не возненавидит меня, но исказит моё существование. Или ты решила, что они не переосмыслят мои достижения? Я ничем не отличаюсь от множества девушек, которые из раза в раз осуждаются мужчинами. Ты только послушай, как они отзываются о Сёстрах Забвения! Посмотри на наших женщин. Они слушают эту чушь и верят, что мы никчёмны и виноваты во всех грехах. Они считают, что должны потерять всякую свободу в браке… – Зафира остановилась; кожа заполыхала от стыда.
Ей стало неловко. Она поносила брак в день свадьбы Ясмин, понимая, что сестра её сердца так долго его ждала.
– Я ничего не теряю, выходя замуж за Миска, – спокойно ответила Ясмин. – Я, напротив, кое-что обретаю.
Однако Зафира, как и большинство женщин, не имела того, чем могла похвастаться Ясмин. Не было у неё мужчины, который любил бы настолько, что не мог бы выразить любовь словами. Мужчины, который считал бы её равной себе, а то и выше.
– Я не знаю, Ясмин, – прошептала Зафира, впившись ногтями в ладони и оставив на коже маленькие полумесяцы.
Она опустила глаза на узоры хны, протянувшиеся по рукам Ясмин. Гладкая кожа невесты сияла в свете пламени. Этого и ждали от женщин: красоты, замужества. Не женщин отправляли на охоту во тьму Арза. Не женщин просили потрошить животных и кормить жителей деревни.
Ясмин покачала головой:
– Я знаю. Неважно, кто ты. Ты есть сила. Почему ты должна поддерживать ложь и обманывать саму себя, прячась под мужской одеждой? Или ты тоже ставишь мужчин выше женщин? Подумай о девушках, которым сможешь помочь, оставаясь собой.
Воцарилось молчание.
– Чего ты ждёшь, Зафира? – резким шёпотом спросила Ясмин.
Схватив пустую плошку, Зафира отправилась на кухню. Женщины, которых Миск обещал прислать в помощь Ясмин, должны были прибыть с минуты на минуту. Но она не хотела, чтобы разговор вот так закончился.
Зафира и сама не знала, чего ждала. Но ведь был в её действиях смысл? Она хотела доказать что-то ещё.
Завоевание Арза казалось ей недостаточной целью.
Зафира отличалась от самоуверенной Ясмин, чья роскошная фигура, которой она гордилась, вызывала зависть у толпы. Зафира бежала от гордости. Бежала от самой себя.
Внезапно дверь распахнулась.
– Я снял с оленя шкуру, Ясмин, – крикнул Дин.
Зайдя внутрь и увидев у очага Зафиру, он расплылся в улыбке.
– О, ты по-прежнему здесь.
На правом носке юноши зияла дыра, обнажая один из пальцев.
– А-х-х, Зафира, – протянул Дин, вышагивая по потрескавшемуся каменному полу, – у тебя такой вид, будто Ясмин устроила тебе одну из своих знаменитых выволочек.
Зафира расхохоталась. В глазах Дина вспыхнула искра. Он опустил взгляд на губы девушки, но спустя мгновение перевёл его на собственные руки. У Зафиры перехватывало дыхание.
– Я за инструментом, – добавил Дин. – Олень чуть больше обычного.
– Неужели ты жалуешься? – поддразнила Зафира или, по крайней мере, попыталась поддразнить. Слова Ясмин и очевидное намерение Дина усугубляли и так непростую ситуацию.
– Никогда не посмею, – заверил Дин, наконец отыскав нож с большими зубьями. – Ещё увидимся?
– Только с позволения невесты. Ты ведь знаешь её нрав.
Дин, расхохотавшись, закрыл за собой дверь.
Воцарившуюся тишину нарушал лишь треск огня. Зафира выдохнула и, подняв глаза, увидела окутанную тенями Ясмин. Сестра её сердца стояла у двери, прислонившись к ней спиной. Внимательно глядела на Зафиру.
– Придёт время, и кто-нибудь раскрасит твои бледные щёки, – задумчиво обронила Ясмин.
– Даже не мечтай, Ясмин. Никогда прежде я не краснела, – возразила Зафира, ощутив внезапный прилив усталости.
Она снова разложила подушки, на этот раз очертив пальцем выцветший узор. Не видела Зафира в своём будущем ни брака, ни любви.
– Деменхурцы редко заливаются краской. Ты и сама не румяна. Но вот Миск… Он глядит так, будто всю деревню способен поджечь одним только взглядом.
Ясмин покачала головой.
– Есть на свете тот самый мужчина, Зафира. Я знаю наверняка. Возможно, такой же сварливый, как и ты. Однажды он заглянет в твои ледяные глаза, и ты покраснеешь и захочешь начать жизнь с чистого листа. Я уверена в этом.
Вот только печальный тон Ясмин не соответствовал столь обнадёживающим словам.
В один прекрасный день мать Зафиры встретила такого человека. Умм[13 - Мать.] оставалась с Бабой до самой его смерти, а теперь существовала без жизни. Ни жива, ни мертва. Мысли о родителях разрывали Зафире душу и упорно напоминали, что она – всего лишь сломленная девушка, которая, притворяясь кем-то другим, пытается воспитать младшую сестру в слишком холодном для жизни месте. Сердце Зафиры по сей день пыталось собрать воедино разбитые части, чтобы вновь сделаться целым.
Кровь в её жилах текла с бесстрастием, а не с любовью или желанием жить в месте, где все улыбались и смеялись, пока холод поглощал тела, а отсутствие магии иссушало души. Где даже «Бакдаш»[14 - Бакдаш – кафе-мороженое.] не закрывал свои двери для толп посетителей, и те по-прежнему скупали ледяное мороженое, дрожа от холода и жаждая тепла.
Зафира, собрав осколки разбитого сердца, сняла капюшон. Мысли о Бабе и Умм в одночасье исчезли. Ясмин была неправа. Зафира никогда не совершит подобной ошибки. Она никогда не позволит себе влюбиться.
Какой толк от любви, если однажды тебе суждено её потерять?
Глава 4
Новая смерть в списке Насира не возложила тревог на его душу. Напротив, ему стало легче. Наследному принцу стоило бы чувствовать вину за убийство человека, единственным преступлением которого было любопытство. Однако Насир убивал и за меньшее, оттого и не корил себя за содеянное.
На обратном пути Афья шла вяло, как будто знала, какой поступок совершил хозяин. Вскоре они миновали дома цвета тёмного песка, а затем и единственный флаг с гербом Сарасина, изображающим солнечное затмение и меч в его центре. Далее они пересекли границу между Сарасином и Крепостью султана. Разница была поразительной: небо прояснилось, солнце накалилось, пески обрели соломенный цвет.
На окраине Крепости выстроились облицованные жёлто-коричневым камнем дома с плоскими крышами, дверьми из тёмного дерева и медными арками, скрывающими правду об истинных трущобах. В поисках лучшей жизни люди со всей Аравии стекались в могучую столицу. Они стремились жить рядом с Султаном, бессмертным сафи[15 - Сафи – бессмертное существо наподобие эльфа, умнее и быстрее любого человека.], спасшим королевство от краха после исчезновения Сестёр.
Султанша давно погибла, а её муж – отец Насира – был настоящим чудовищем. Вернее, стал настоящим чудовищем.
По мере приближения к дворцу количество домов уменьшалось, а их размеры, напротив, увеличивались. Здания обладали собственными минаретами, остроконечными медными куполами и каменными дорожками, ведущими в безупречные дворы. Но, несмотря на всё это, Насир сомневался, что живущие в них люди были счастливее тех, кто жил в трущобах.
Дорога, которой следовал Насир, не вела через рынок, что не могло не радовать. Меньше всего на свете принц хотел бы столкнуться с глухим молчанием и рухнувшими на колени обывателями. Его дорога была спокойной, хотя и вела мимо нескольких бродячих торговцев. Один из них толкал тележку, наполненную яркой хурмой, тёмным пелузианским виноградом и полупустыми мешками с оливками. Другой торговец вёз тележку поменьше с изделиями из серебра, держа путь в более богатый конец города.
Вскоре дорога раскрасилась знакомыми тенями. Представший перед глазами дворец, в отличие от чёрного сердца султана, был прекрасен. Перед Насиром раскинулась известняковая громада с детальной резьбой и оконными решётками, за которыми виднелись очертания теней. Своей красотой отполированный до блеска жёлто-коричневый камень не уступал возносящимся в небо минаретам. Золотые купола были инкрустированы сверкающим обсидианом, добытым на вулканах западного Альдерамина. Шпили куполов заканчивались изгибами, что походили на капли воды. Они служили напоминанием, что без воды люди являлись лишь добычей для голодных песков пустыни.
Стражи у чёрных ворот встали по стойке «смирно», как только часовой объявил о прибытии принца. Насир спешился, снял капюшон. Пробежав пальцами по непослушным волосам, чтобы стряхнуть песок, он бросил поводья одному из слуг.
– Убедись, что за ней будет должный уход.
– Слушаюсь, мой принц, – поспешил заверить стражник.
Пройдя через стрельчатую арку, Насир очутился в выложенном плиткой дворе. Первым же делом он погрузил палец в центральный фонтан, окрасив воду в розовый цвет. Причина, по которой султанша поручила соорудить фонтан в виде льва, для Насира до сих пор оставалась загадкой. Он никогда не расспрашивал мать; он просто ценил её жизнь, пока и ту не забрали.
Подойдя к двустворчатой двери, Насир заметил, что стражники, схватившись за медные ручки, как один сглотнули. Страх. Который очень легко посеять и так же легко удержать.
Внутри царила тишина. Эхо шагов разносилось по залам. Тьма окутала Насира удушающим плащом. На позолоченном балконе горничные и слуги с поклонами разбежались по углам, как крысы. Тьма была настолько густой, что даже отличить крысу от человека не представлялось возможным.
Единственным спасением от мрака служили тусклые факелы, однако в их свете ничто не задерживалось надолго.
Насир направился к лестнице. Из противоположного коридора появился слуга с подносом. При виде принца на лице мужчины отобразилось изумление, и поднос с кофе опрокинулся на пол.
Слуга рухнул на колени и заскулил – заскулил – над серебряным подносом. Из медного кофейника далла растекалась тёмная жидкость.
Тысячи воспоминаний промелькнули в голове Насира вспышками давно забытого. Разлитый кофе. Разбитые чашки. Жгучая пощёчина.
Он сглотнул. Моргнул. Где-то между ударами сердца родилась слабость.
– Пощадите меня, – почти пискнул слуга.
Мысли Насира застыли.
«И не мечтай, болван». Так, наверное, сказал бы султан.
– Молчи. И убери за собой. – Слова прозвучали тихо, равнодушно, но пульс при этом участился, как у испуганного ребёнка.
Две служанки поспешили на помощь, и Насир, не теряя времени, направился дальше. Ему и оглядываться было не нужно. Насир прекрасно знал, что измождённый слуга с закрытыми глазами кивает в знак благодарности за спасение от беспощадных побоев.
Принц стиснул челюсти. Каждый даамов раз, когда слуга ассоциировал его с султаном, Насир ненавидел себя сильнее.
– Насир! Как скоро вы вернулись! – раздался бодрый голос.
Принц зажмурился, чтобы успокоить закипающий гнев.
«Когда я уже доберусь до этой проклятой лестницы?»
Любимец султана, генерал аль-Бадави сиял волчьей ухмылкой, не обращая внимания на моющих пол слуг.
– Понравились дети на верблюжьих бегах? – спросил генерал, сверкая тускло-голубыми глазами. Гнев сковал его челюсть, отчётливо демонстрируя, как он относится к беспомощным детям на спинах верблюдов. Наконец-то его неприязнь была вызвана чем-то кроме действий Насира.
– У меня нет времени, Альтаир. – Насир повернулся, желая уйти.
– Так уж жаждете встречи с султаном, а? Не терпится расцеловать его сандалии?
Насир загорелся желанием сорвать с головы генерала аккуратно уложенный тюрбан – который, к слову, он носил в точности как Насир – и засунуть ему в горло. Генерал, безусловно, заслужил звание красавца, однако его внутренний мир, периодически дававший о себе знать, был полон ненависти. Он как будто родился для того, чтобы ненавидеть Насира.
