– А почему не зайчик?
– Потому что зайчики дикие и живут в лесу, а кролики домашние и ручные.
– У тебя есть хозяин? – удивился Слава.
– У меня есть хозяйка, – Кролик кивнул на меня.
– Правда? – ахнул мальчик. – Он ваш?
– Мой.
– А Волк тоже ваш?
– Нет, Волк приблудный.
– Чего это я приблудный? – возмутился Волк. – Я же дикий! Где вы видели ручного Волка?
Кролик усадил Славу к себе на колени, но, вместо того чтобы смотреть в камеру, мальчик попытался ткнуть ему пальцем в глаз. Амелин вовремя отдернулся.
– Ты правда Кролик?
– Конечно.
– Любишь морковку?
– Я люблю яблоки.
– Мам, дай яблоко, – потребовал Слава.
Женщина полезла в сумку.
– Я сейчас не голодный, – признался Кролик.
– Мам, дай яблоко!
– Ты же слышал, Кролик сказал, что он не хочет кушать.
– Дай яблоко… – Мальчик оказался упертый.
Мама со вздохом протянула ему яблоко.
– На. Ешь, – Слава ткнул его в маску: – Я хочу посмотреть.
– Давай мне, – предложил Волк. – Я съем.
– Нет, – отрезал мальчик. – Волки яблоки не едят.
И с еще большей силой стал пихать яблоко в резиновую кроличью морду:
– Ешь!
Осторожно заведя руку ему за спину, Кролик принялся щекотать мальчишку и, пока тот, извиваясь, визгливо хохотал, второй рукой аккуратно забрал яблоко и передал мне.
Перестав дергаться, Славик тут же заметил пропажу:
– А где яблоко?
– Я его съел.
– Как съел?
– Ну ты же хотел, чтобы я его съел?
Мальчик схватил его руку, Кролик показал пустую ладонь, но настырный ребенок полез проверять и вторую руку.
– А ты какие-нибудь стихи про кроликов знаешь? – спросил Амелин.
– Зайку бросила хозяйка… – подсказала мама.
– Под дождем остался зайка… – продолжил мальчик.
Женщина взглянула в окно, воскликнула:
– Боже мой, Слава, наша станция, – подхватила сына под мышки и утащила на выход, а яблоко осталось у меня.
Только они скрылись, как с соседних кресел к нам перебралась расфуфыренная женщина лет тридцати и тихим, заговорщицким голосом произнесла:
– Ребят, а можно я тоже вас пофотографирую? Мне в Фейсбук пост писать нужно, а в голове ни одной мысли. А так ваши фотографии размещу и подпишу, что в электричках весело ездить. Только сядьте рядом.
– Сто рублей, – нагло заявил Лёха.
Она согласилась.
Я собиралась пересесть, чтобы не портить им кадр. Но женщина попросила остаться. Потому что из-за красных волос я похожа на Красную Шапочку и очень гармонично смотрюсь рядом с Волком.
Над Красной Шапочкой Лёха так долго угорал, что привлек внимание всего вагона.
Возле нас нарисовались три малолетние девчонки в коротких юбках с ярко накрашенными губами. Одна из них прямиком плюхнулась Кролику на коленки, а вторая приткнулась к Волку.
– Можешь отойти? – довольно невежливо сказала мне третья, собираясь фотографировать подруг.
Однако ответить я ничего не успела.
Дико взвыв и прорычав «Вам сколько лет?», Волк принялся судорожно отпихивать девчонок от себя, точно заразу:
– Идите на фиг. Отвалите.
Девчонки сначала возмутились, почему ребенку можно, а им нет, но потом стали хихикать и еще больше насели на Лёху.
В итоге одна дотянулась до ушей Волка и сорвала маску.
Перед ними предстал взмокший, разрумянившийся и симпатичный, как никогда, Лёха. Синие глаза сияли. Щеки пылали. Длинный зарубцевавшийся шрам на левой щеке покраснел и придавал его смазливой физиономии оттенок брутальности.
Девчонки оторопели и смутились. Вредное, хулиганское выражение на их лицах сменилось кокетливыми улыбочками.
– Отдай, – Лёха протянул руку.
Девчонка с маской в руке оживилась и попятилась:
– Это ты свой шрам под ней прячешь?
– Это чтобы ты не ослепла от моей красоты. Быстро отдала!
– Не-а.
Лёха рывком привстал. Девчонки шарахнулись назад, и та, что с маской, перекинула ее своей подруге.
– Вы че, оборзели?
Лёха вскочил и кинулся за ними по проходу. Послышался радостный визг и шум.
Мы с Кроликом поднялись посмотреть. Народ в вагоне со смехом наблюдал за происходящим.
Одна из бывших Лёхиных подружек от обиды написала на него заявление в полицию, обвинив в домогательстве, и, хотя потом очень быстро заявление это забрала, потому что оно было липовое, Лёху все равно долго песочили, угрожали статьей и запретили приближаться к несовершеннолетним девушкам в принципе.
Он загнал одну из них на сиденье, навис и уже собирался отнять маску, как вдруг, резко отшатнувшись, крикнул нам:
– Заберите у нее маску. Мне нельзя, а то посадят.
– Давай я, – отозвался Амелин так, словно, кроме нас, вокруг никого не было. – У меня справка из психдиспансера, мне ничего не будет.
В вагоне повисла тишина. Смех прекратился. Опасаясь, что Амелин подойдет к ней, девчонка сама протянула Лёхе маску.
Больше до Москвы нас никто не беспокоил.
Пока мы шли до электрички, пока ехали на ней, мне казалось, что самое главное – вернуться домой, и тогда все будет хорошо. Но уже в метро, в битком набитом вагоне на Кольцевой, я вдруг осознала, что после трех недель, проведенных вместе в деревне, после всего, что там произошло, пара районов между нами теперь превратятся в огромное расстояние.
– Ты чего? – Амелин заглянул в лицо. – Тебе больно? На ногу кто-то наступил?
Он поискал глазами возможного обидчика.
Мои руки за его спиной еще крепче сжались в замок.
– Давай зайдем, где-нибудь поедим?
– А как же спать?
– Может, не будем спать?
– Как, вообще?
– Ну, пока что.
– А что будем делать?
– Погуляем.
– После бессонной ночи, пяти километров пехом и электрички? Да и мышцы болят, – он распрямил плечи, потягиваясь: – Особенно под ребрами.
– Может, тебе к врачу?
– Да нет. Два-три дня отлежусь, и все. Это же просто растяжение.
– А поехали сразу к тебе?
– У меня там соседи. Забыла?
– Они соседи по квартире, а не по комнате.
– Думаешь, Артём стучится? Это же его квартира. Я там просто сплю. Я тебе говорил.
Но я знала, что Артём уехал и в квартире никого нет.
– Все ясно.
– Можешь прямо сказать, что тебя беспокоит?
Такой серьезный, участливый взгляд черных, как бездонный колодец, глаз.
Когда не требовалось, Амелин понимал все без слов, а теперь тупил, как умственно отсталый.
– Ничего.
– Хорошо. А то мне показалось, что ты расстроена.
На нашей ветке я так крепко заснула, что, когда он меня разбудил и вывел из вагона, долго не могла сообразить, что происходит и как мы там оказались. Ушла, даже с Лёхой не попрощалась.
– Мы хотели поесть, – вспомнила я уже возле своего дома.
– Ты на ногах еле держишься.
– Почему ты за меня это решил?
– Потому что ты спала.
– Все, пока, – я отобрала у него свой рюкзак. – Спасибо, что проводил, несмотря на дикую боль от растяжения. Давай. Увидимся как-нибудь.
– Тоня, ты мне точно не хочешь ничего сказать?
