– Он мог менять обувь.
– Мог. Только есть одно «но», Валя. – Валера печально улыбнулся. – Некоторые увечья разной обувью были нанесены предположительно в одно и то же время. Так что… Ты ищи, майор, ищи. Кстати, что там с кровью, которую наш следопыт Николя Усов вымел из-под снега? Эта кровь принадлежит жертве?
– Генетический анализ пока не готов. Но группа вроде бы совпадает.
– Ты в отдел? – Валера резво засобирался, стаскивая с себя халат и надевая дубленку. – До метро подкинешь? Хотел сегодня своих на каток вытащить, обещал…
Он довез Валеру до метро и потом всю дорогу ворчал, разговаривая с приборной панелью автомобиля. Панель светилась мягким светом, транслируя показатели технического состояния. Все было в норме – не то что в его душе.
– Как так можно?! – воскликнул он, загоняя машину на стоянку у отдела. – Избивать неделю слабую девчонку! Ногами, кастетом…
– Не такая уж она и слабая, товарищ майор, – возразил Сережа Воронин. – Неделю пыток выдержала, но так и не проболталась.
– В смысле? – покосился на него Горелов.
Он вытащил его из постели, позвонив еще у метро, куда довез Валеру Володина, и приказал в отдел ехать. Результатов нет, а он спать вздумал! В воскресенье! Да еще болтать, о чем не следовало.
– Если предположить, что из нее выбивали какую-то тайну, то она долго молчала, – пояснил старший лейтенант.
– Она могла просто ничего не знать, понимаешь, Сережа?! Просто могла ничего не знать! А эти уроды думали, что знает, если их в самом деле было несколько. И убийца просто не переобувался.
– Жестоко, – проговорил Сережа, пролистав отчет патологоанатома Володина. – Очень жестоко. Били, били и бросили на снег умирать.
– Могли просто не донести до нужного места, чтобы добить и спрятать. Кто-то спугнул или из сил выбились. Что по камерам видеонаблюдения? Отчет готов? Что имеем?
– Ничего интересного, товарищ майор, – сразу сник Сережа. – Никто посторонний не парковал автомобиль на подъездах к парку.
– А не посторонний? Местный?
– Тоже нет. Все места возможных парковок в районе парковой зоны в интересующее нас время были пусты. Только утром подъехала машина наших свидетелей. И еще нескольких лыжников, но они в другом направлении покатили. Я проверил их алиби на ночь и раннее утро: чисты и безупречны.
– Снегоход? Чьи следы были обнаружены под снегом, установить удалось?
– Снегоход тоже не засветился нигде. Там можно проехать, не попадая в камеры. Кто о них знает, обойдет на щелчок пальцев. Необходимости выезжать на проезжую часть на снегоходе нет и возможности проехать – тоже. Трасса чистая, – старший лейтенант Воронин развел руками. – И снегоходы в поселке у каждого второго, товарищ майор.
– Список, Сережа. – Горелов ткнул пальцем в свой стол. – Список мне сюда каждого второго! Коттеджный поселок новый, не так уж густо заселен. Сотни полторы-две проживающих, я думаю.
– Триста пятнадцать человек, товарищ майор, – кисло улыбнулся Воронин. – Зарегистрировано триста пятнадцать.
– И что? – Горелов недобро покосился на коллегу. – Это не триста пятнадцать тысяч, а триста пятнадцать человек. Вычислить среди них убийц не так уж сложно. Не быстро, согласен, но не сложно.
– А вы считаете, что убийца из поселка?
Горелов со вздохом глянул на Воронина. Рассеянный, не выспавшийся, сто процентов, оставил в постели свою новую подружку и всеми мыслями сейчас там, с ней. Какой от него выхлоп?
– А ты так не считаешь, Сережа? – отчетливо скрипнул он зубами. – Сам же сказал, что никто не засветился на камерах в интересующее нас время. Машина, стало быть, исключается. Снегоход…
– Но!..
– Но снегоход по проезжей части не прошел бы. Значит, точно кто-то из местных. Не от Москвы же по лесам кто-то ее вез! Это бред, Сережа. Искать надо среди местных. Есть кто-то подозрительный? С грязным прошлым? С судимостью или приводами? Что говорит участковый?
– Пока ничего. Собирает сведения. Обещал к утру понедельника переслать мне на почту.
Сережа выразительно глянул на настенные часы, стрелки которых ползли к одиннадцати утра, и принялся рассуждать:
– А если предположить, что тело доставили на машине до парковой зоны, припарковались вне зоны камер, сгрузили снегоход и на нем уже…
– Слишком хлопотно и рискованно. Велика вероятность, что остановят «гайцы». Нет, товарищ старший лейтенант, это кто-то из местных. Или из соседнего поселка. Как там он, говоришь, называется? – вопросительно поднял брови Горелов.
– Березовое. – Сережа тяжело вздохнул. – Там населения, товарищ майор, почти двадцать тысяч. Искать – не переискать. Это даже не иголка в стоге сена. Это… пылинка.
Горелов промолчал, рассматривая на карте расположение соседнего с парковой зоной населенного пункта. Расстояние от парка до поселка Березовое – десять километров. Полем, лесом, снова полем. Ни оврагов, ни водоемов, ни оживленных трасс, ни блокпостов. На снегоходе – катись, не хочу. Удобно? Удобно. Безнадежно, в плане поисков преступников? Практически.
– Что там с нашими свидетелями? Выписались они из больницы после нервного потрясения? – решил он немного отвлечься от мрачных мыслей.
– На сегодняшний день, по моим сведениям, еще там. И муж, и жена Гребневы – оба в больнице.
– Какие впечатлительные, – поморщился Валентин. – Хотя, не каждый день прогулка так оборачивается. В какой они больнице, Сережа? Навещу…
Он успел попасть в больницу до тихого часа. Мог бы отложить беседу на завтра – доктор готовил их в понедельник к выписке, – но им двигало непонятное злое упрямство. Сегодня, решил он. И Сережу отправил к участковому.
– Никаких завтра, старший лейтенант, – оборвал он его нытье. – Сегодня. Вечером сведения должны быть у меня. Обо всех? кто хоть когда-то попадал под пристальное внимание полиции. И радуйся, что я тебя сегодня в Березовое не отправляю.
– Радуюсь, – кисло улыбнулся Воронин.
– Туда съездишь завтра, – пресек его «веселье» майор. – Пообщаешься с местными коллегами…
Больничный коридор был пуст: время обеда. Дверь столовой – третья слева – чуть приоткрыта, оттуда слышался звон ложек и тарелок. Горелов уже переговорил с лечащим врачом супругов Гребневых, справился об их самочувствии. Вопросы было разрешено задавать практически любые. Все оказалось не так страшно, и обморок супруги, спровоцировавший следом обморок супруга, был вызван скорее утренним голоданием, нежели нервным стрессом.
Майор Горелов встал под стендом с суровым рекомендательным текстом и замер в ожидании. С момента обнаружения мертвой девушки прошло три дня, а он так и не сумел расспросить тех, кто ее обнаружил. Сразу после того, как приехала полиция? женщина потеряла сознание, а следом за ней и ее супруг, разволновавшийся из-за жены. Суета врачей «Скорой» оттеснила Горелова, и поговорить с любителями ранних лыжных прогулок так и не вышло.
Первым из столовой вышла она – Гребнева Анна Ивановна. Не высокая, полная, но очень подвижная, как мячик. Горелов уже знал, что ей пятьдесят восемь лет, она на пенсии, не работает. В поселке живет со дня его основания, то есть пять лет.
– Да, с первого кирпича, если можно так выразиться, – подтвердила она, присаживаясь на скамью под стендом и настороженно посматривая в его сторону. – Поначалу, конечно, хлопотно было. Кругом стройка. Магазинов нет.
– Почему именно здесь?
– Лес… – Она мечтательно улыбнулась. – Как только мы увидели эти ели!.. Не смогли устоять! А вот и Степа…
Ее супруг в больничной пижаме – высокий, костистый, с копной седых волос – медленно шел в их сторону, неуверенно улыбаясь. Он поздоровался, но руки не протянул и присел рядом с женой.
– Да, лес, – подтвердил он их выбор. – Где еще найдешь место, чтобы в ста метрах можно было глотнуть свежего воздуха? Везде надо добираться по полдня.
– Понятно… – Горелов вежливо улыбнулся. – Мне бы хотелось узнать подробности того утра, когда вы…
– Едва не задели лыжной палкой бедную девочку? – судорожно вздохнула Анна Ивановна. – Да рассказывать-то особенно нечего. Встали утром. Степа чаю выпил. Я натощак, как всегда. Выехали на лыжах из дома. За десять минут добрались до парка. Встретились с другими лыжниками. Поздоровались.
– Скажу сразу: мы с ними незнакомы, – встрял Степан Иванович. – Не считали нужным. Здоровались – да, в лицо друг друга знаем, но и только.
– Ага… – кивнула Анна Ивановна. – Поздоровались и разъехались в разные стороны. У них другой маршрут. Катим себе, катим, а она лежит. Руки, как восковые. Господи!
– Ну, ну, успокойся, милая, – дотянулся до ее ладони супруг и строго глянул на Горелова. – Это все, что мы можем вам сообщить. Сразу позвонили, дождались. И сюда вот попали.
– Понятно.
Горелов встал, поблагодарил, попросил быть на связи и двинулся к выходу.
– Товарищ майор, – вдруг окликнула его женщина.
– Да, да. – Он остановился и дождался, когда она подойдет.
– Мне могло показаться, но кажется, я видела какую-то тень дальше по лыжне, – неуверенно призналась она. – Может, это птица была, может, собака, а может, еще кто. Но показалось, что-то мелькнуло далеко впереди между елей.
– Тень… – со злостью прошептал Горелов, выходя из терапевтического отделения. – Надо искать тень!
Глава 5
Будильник затрещал над самым ухом. Маша вздрогнула, мгновенно проснулась, но лежала еще какое-то время, не открывая глаз. А будильник продолжал надрываться, раскручивая старую спираль в облупившемся теле.
Он был ее наследством – старый, не ломающийся будильник, исправно отсчитывающий Машины сиротские годы. Каждый вечер она заводила его, а утром слушала оглушительный треск. Еще она унаследовала деревянную рамку со старой поблекшей фотографией, на которой двое взрослых счастливых людей держали за руки маленькую кудрявую девочку. Взрослыми были ее родители, кудрявой девочкой – она сама. Еще имелся чемодан, будто бы кожаный и дорогой. Она слышала, как шептались воспитатели. С ним она приехала в детский дом, когда ее родителей накрыла лавина в горах. В чемодане была ее одежда, пара кукол, будильник и рамка с фотографией. Этот чемодан сейчас хранился на антресолях в квартирке, которую Маша получила, выйдя из детского дома. Правильнее сказать, она ее выбрала.
Квартирка была небольшой, меньше, чем у Тани. И не в новом доме. Санузел совмещенный. В кухне едва поместились холодильник, газовая плита, стол и пара тумбочек. Прихожая полтора на полтора метра. Но вот комната…
Она в нее влюбилась, едва взглянув. Большая, светлая, с нишей, куда Маша тут же впихнула кровать, накрыв ее толстым шерстяным ковром. Ковер ей подарила нянечка тетя Соня, полюбившая Машу, как свою родную дочку. Все советовала на стену повесить, но Маша постелила на кровать, сочтя, что ковер на стене – не современно. Совсем недавно – весной – в комнате появился большой шкаф с зеркальными раздвижными дверями. Он ей очень нравился.
– Зачем тебе такой большущий шкаф, он же почти пуст. Вещичек-то никаких нет. Деньги на ветер, – укоризненно качала головой тетя Соня, навестив как-то свою любимицу. – И телевизор такой большой зачем? За эти деньги два бы купила: один на кухню, второй в комнату.
Может, и верно она все советовала – добрая, старая, мудрая тетя Соня, опекавшая Машу все сиротские годы. Но она не слушалась, делала все по-своему. Кровать под толстым шерстяным ковром. Большой, почти пустой шкаф. Огромный телевизор на стене. И…
И подвесное плетеное кресло на лоджии. Оно было таким дорогим и ненужным приобретением, что тетя Соня просто глаза закатила и пальцем у виска покрутила.
– Совсем свихнулась, девочка моя, – проворчала она и тронула ветхую раму. – Лучше бы окна поменяла, свистит из всех щелей.
Но в кресло послушно уселась и просидела в нем почти час – все то время, что они пили чай и разговаривали.
– Удобно как, детка, – погладила белоснежное плетение подлокотника тетя Соня, выбравшись из кресла. – Сидела бы, да сидела. Правильно сделала, что купила! Мы, старики, мудры задним умом. А по молодости, помню, на первую зарплату приемник себе купила, хотя сапог не было. Правильно, Машенька! Молодец. Должна ты пожить хоть теперь в удобстве и комфорте. Нужные вещи покупать очень скучно…
Это было летом. А осенью тетя Соня умерла, оставив Машу совсем одну. Таня не в счет. Они хоть и считались подругами, и работали вместе, и койки в детдоме стояли рядом, но по-настоящему близки никогда не были. Многое из того, что делала Таня, Маше не нравилось. И ее идеи: как можно быстрее разбогатеть и удобнее устроиться в жизни, казались ей полной утопией.
Сама Маша хотела…
Будильник захрипел и заткнулся – закончился завод. Маша открыла глаза и уставилась на тонкую полоску света от уличного фонаря, делившую потолок ее комнаты ровно пополам. Скинув с себя одеяло, она свесила ноги и села, сгорбив спину. Так она просыпалась, сколько себя помнила. Отслушав будильник и открыв глаза, она садилась, сгорбившись, и сидела еще минут пять, ни о чем таком важном не думая.
Сегодня не думать не получалось. Странные мысли лезли и лезли в голову. Они даже ее обычные легкие сны превратили в кошмары. И утром не давали покоя, и вечером. Ей срочно требовалось принять решение. Надо было что-то делать с информацией, которой она стала обладать несколько дней назад. И с совестью, без конца нашептывающей ей, как поступить.
Она не может промолчать после того, что видела из окна автобуса и вчера по телевизору! Она больше чем уверена, что видела убийцу, знает его в лицо и сможет опознать. С ее помощью его призовут к ответу! Посадят в тюрьму, чтобы он больше никогда, никогда не совершал зла.
Через три дня Новый год. Она, как всегда, собиралась встретить его в детском доме. Подарков уже наготовила самым маленьким и обещала с пирогами помочь послезавтра: у нее как раз выходной. Ей нравилось там хлопотать. Она ощущала себя в семье, другой у нее просто не было. Вернее, когда-то была, но она ее не помнила.
В этот праздник они усаживались со старшими в большой столовой за огромным столом. Ели, пили чай, смеялись, устраивали конкурсы, играли. Потом детей отправляли спать, а воспитатели и выпускники, которым нравилось бывать здесь в Новый год, сидели и вспоминали, вполголоса пели какие-нибудь веселые песни. На душе у Маши в те часы было светло и нежно, улыбка не сходила с губ. Домой под утро она возвращалась счастливой.
А теперь вопрос: сможет ли она быть счастливой в грядущую новогоднюю ночь с грузом страшной тайны? Ее шутки, смех, нежность – не покажутся ли они фальшивыми? Дети же очень чуткие. Их обмануть практически невозможно.
Маша резко вскочила с кровати, прошлась по голому полу до балконной двери, выглянула из окна. За ночь улица изменилась до неузнаваемости. Тесный уютный дворик, где не было места машинам и мусорным ящикам, укрыло толстым слоем снега. Белым стало все, даже провода между фонарными столбами. Улица казалась белым листом бумаги, ждущим своего художника. Маша неуверенно улыбнулась. Через десять минут – точно по графику – явится дворник дядя Паша. Его жесткая метла прочертит первый штрих на заснеженном тротуаре. Потом потянутся жители дома, отстрочив следами тропинки от подъездов до соседнего двора, где располагается автомобильная парковка. Ветер крепче вцепится в провода, сметет с них белоснежную пыль. Темное небо осветится бледной голубизной. Начнется день.
Она быстро приняла душ и почистила зубы, потом позвонила Игорю.
– Не понял, тебя из дома забрать, что ли? – сонно бормотал он, задавая нелепые вопросы.
– Нет, Игорь. Я задержусь. Предупреди там всех. Пусть Мария Яковлевна за меня подежурит.
– Не понял. Бр-рр…
Маша представила, как Игорек трясет головой. Сальная челка наползает на глаза, он сдувает ее и медленно поднимается с койки.
– Ты заболела, что ли, Машка? Что сказать?
– Нет. Я здорова. Мне просто надо в полицию, – нехотя призналась она, понимая, что без подробных объяснений он не станет для нее ничего делать.
– Зачем?! – Все, он проснулся окончательно. – Ты что-нибудь натворила?
– Нет. – Она стояла возле газовой плиты и ждала, когда закипит молоко, чтобы залить им растворимый кофе, уже засыпанный в большую чашку. – Ты вчера не смотрел местные криминальные новости? Про то, что в парковой зоне нашли труп девушки?
– Как-то проскочило мимо. А что?
– В новостях просили всех, кто может помочь, откликнуться.
– А ты можешь помочь? – фыркнул Игорек. – Вознаграждение, что ли, обещано?
– Нет. Не обещано. Просто… мне кажется, я знаю эту девушку. И того, кто ее убил.
Игорек странно хрюкнул, потом присвистнул, изрек философское «н-да» и заверил, что все сделает, как она просит.
– Марию Яковлевну оповещу. Начальство в известность поставлю. Машка… – Он недолго помолчал. – А ты уверена, что хочешь проблем? Зачем тебе во все это дерьмо влезать?
– Чью-то оборванную жизнь ты называешь дерьмом, Игорек?
Она отключила телефон, подхватила с огня старый ковшик, залила вскипевшее молоко в кружку, размешала.
Он сказал «проблем»? Почему у нее непременно должны быть проблемы? Она же хочет помочь! Она так воспитана. Их наставники годами вбивали им в головы, что принцип «один за всех и все за одного» до сих пор работает. Зло всегда наказуемо, а добро непременно добром вернется.
Да ну его! Она сделает то, что должна. И будь что будет.
Маша выпила огромную чашку растворимого кофе с половиной сладкой булки, оставленной на утро с вечера. Помыла чашку, ковшик, убрала все в тумбочку, пошла в комнату и встала перед распахнутым шкафом. Вопросом «что надеть» можно не задаваться: выбор был невелик. Но капроновые колготки в такой мороз и снег – это, пожалуй, слишком. Она взяла с полки теплый спортивный костюм, шерстяные носки. В прихожей достала из-под вешалки низкие меховые ботинки: их им выдали в детском доме перед самым выпуском. Таня свои сразу выбросила, назвав «прощай, молодость». Маша их тоже не любила, но выбрасывать не стала: надевала, чтобы вынести мусор или добежать до ближайшего магазина. Сегодня она собиралась пойти в полицию с важным заявлением. И кто знает, может, придется ехать на то место, где она в последний раз видела жертву живой! А это снег и холод.
