– Думаю, Отто больше понравится осмотреть Шпигельтурм, – вмешался Вильгельм, как будто Отто ничего не говорил. – Архивы герцогства – это самое интересное.
– О Вильгельм, вы всегда настаиваете на своем! – воскликнула Эмили.
– Вы можете сводить туда Отто позже, – твердо сказала Анна. – Но сперва он хочет подняться на Шванентурм.
– Тогда ведите его сами, – начальственно заявил Вильгельм. – А я пойду и поищу то, что хочу показать ему.
– Я пойду с вами, – присоединилась к брату Эмили. – Помогу искать.
– Просто вам лень подниматься наверх, – хмуро пробурчал Вильгельм, вовсе не обрадовавшись тому, что двенадцатилетняя сестрица решила составить ему компанию.
– Пойдемте. – Анна протянула руку Отто. – Оставим их, пускай препираются.
И она решительно повела своего кузена к башне. Вильгельм не успел остановить ее. Вот повезло!
Вся жизнь Анны строилась вокруг правил, ритуалов, бесконечного шитья и проходила под строгим материнским надзором. Возможность провести немного времени наедине с прекрасным юношей превосходила любые ее самые буйные фантазии. Невероятно, что все сложилось так легко, без всяких усилий с ее стороны. Это была эскапада, которую мать наверняка не одобрила бы, ведь она неустанно твердила, что юная леди никогда не должна оставаться наедине с мужчиной, чтобы не скомпрометировать свою репутацию. Хотя ни разу не объяснила, что именно может произойти, впрочем, было ясно: речь шла о чем-то ужасающем. Но ведь Отто не в счет, правда? Он член семьи и ненамного старше Анны.
Могучая башня Шванентурм возвышалась над ними, на мощеный двор падала ее квадратная черная тень. Анна остро ощущала, что по пятам за ней идет Отто. Она радовалась, что надела новое красное шелковое платье с золотым лифом, расшитым петлями из жемчуга. В этом наряде и с распущенными по спине светлыми волосами Анна чувствовала себя красавицей. Сибилла, изображенная на портрете с раскосыми глазами и длинными золотистыми локонами, которые пленили курфюрста, считалась главной красоткой в семье, все соглашались с этим, но сегодня Анна упивалась мыслью, что тоже может выглядеть прелестно.
Стражники у дверей взяли на караул при их приближении.
– Эту башню построил мой предок, герцог Адольф, – сказала Анна, налегая на тяжелую дверь.
– Позвольте мне, – вмешался Отто и тоже приложил силу.
Анна пошла вперед, приподняв пышные юбки, чтобы удобнее было подниматься по ступенькам.
– Старая башня рухнула лет сто назад, – продолжила она, пытаясь спрятать свою нервозность за стеной фактов. – Герцог Адольф сделал ее выше прежней.
– Да, она и правда высокая! – поддакнул Отто. – Эти ступеньки, наверное, никогда не закончатся. Давайте немного передохнем.
Анна повернулась и поймала на себе восторженный взгляд юноши.
– Вы очень милы, – сказал Отто, – и это платье вам к лицу.
Глаза его совершили путешествие от ее стройной талии к выпуклостям груди под бархатным лифом.
Затрепетав от похвалы, Анна улыбнулась, просто не могла удержаться. Она знала: нельзя позволять ему говорить такие интимные вещи, а себе – принимать комплименты. Но ее так и распирало от радости; она не могла сдвинуться с места, уйти и испортить этот момент.
Оба они слегка запыхались, когда преодолели последний лестничный пролет, который вел к туррету[3 - Туррет – вертикальная надстройка в виде башенки на углу главной башни или стены средневекового замка.] наверху башни, и вошли в узкую, почти ничем не обставленную комнату с окнами в каждом торце. Турецкий ковер в свое время, наверное, обошелся предкам Анны в целое состояние, но теперь был потертым. Девушка подошла к окну с видом на реку. Внизу перед ней простирался город Клеве – лоскутное одеяло из красных крыш и шпилей.
Отто остановился сбоку от нее.
– Прекрасный вид, – сказал он, глядя поверх ее плеча. Анна чувствовала его дыхание, оно нежно касалось уха. – Так поведайте же мне о Лоэнгрине. – Голос Отто был как ласка.
Анна попыталась сосредоточиться на легенде, которую обещала рассказать, но разум ее был переполнен этим странным, головокружительным чувством. Неужели это любовь? Она видела, как сильно любят друг друга ее родители, и знала, наслушавшись болтовни фрейлин и горничных, что любовь иногда бывает похожей на помешательство и толкает людей на глупые поступки, как будто они лишились рассудка. Любовь способна сделать человека невероятно счастливым или бесконечно несчастным. И теперь, стоя в этой пыльной комнатушке, впервые оказавшись наедине с молодым человеком, Анна поняла, что такое сильное влечение к кому-то. Чувство было восхитительное, но и пугающее, словно ее тянуло к чему-то грандиозному и опасному, и она не знала, как остановить себя.
Но она должна! Скоро ей предстоит стать замужней женщиной, и Анна научена хранить верность своему будущему супругу.
– Вы знаете, почему эту башню называют Лебединой?[4 - Шванентурм (нем. Schwanenturm) – в переводе Лебединая башня.] – спросила она у Отто, заставив себя собраться с мыслями и продолжить разговор. – Не думаю, что в Лимбурге вы слышали легенды, которые известны в Клеве.
– Когда я был маленьким, мать рассказывала мне разные истории, но я почти все забыл.
– Над нами, наверху туррета, есть золоченый флюгер, – сказала Анна, слегка задыхаясь. – На нем сидит лебедь, которого в старину изображали на своих гербах графы Клеве в честь Рыцаря Лебедя, загадочного Лоэнгрина. Взгляните сюда. – Она повернулась и вытащила из-под лифа эмалевую подвеску. – Это моя личная эмблема. Два белых лебедя обозначают невинность и чистоту.
Отто взял руку Анны в свою и наклонился, чтобы рассмотреть, что лежит у нее на ладони. И вдруг легонько поцеловал ее запястье. Анна вздрогнула от удовольствия.
Она еще не обезумела – пока нет. Была научена, что добродетельная женщина не должна позволять мужчине целовать себя, пока не станет его нареченной невестой. Анна отдернула руку, и Отто выпрямился.
Слегка дрожащим голосом она продолжила рассказ:
– Два белых лебедя направляли лодку Лоэнгрина, когда он плыл по Рейну давным-давно, чтобы посетить графиню Клеве по имени Эльза. Она пребывала в большой печали, потому что ее супруг умер и какой-то деспот пытался занять его место, принудив несчастную вдову выйти за него замуж. Лоэнгрин пришел на помощь. Он сверг тирана и женился на Эльзе.
Отто во все глаза глядел на Анну.
– Если она была так же красива, как другая принцесса Клеве, которую я могу назвать, тогда я снимаю перед Лоэнгрином шляпу. – Голос его звучал немного хрипло.
Анна вдруг ощутила жар на щеках. Она понятия не имела, как реагировать на такой комплимент.
– Он был знаменитым героем, – вновь заговорила Анна, стараясь сохранить спокойствие. – Но на следующий день после свадьбы он взял с Эльзы обещание никогда не спрашивать, как его зовут и кто его предки. Неизвестный ей и никому другому, он был рыцарем Святого Грааля и часто отправлялся выполнять секретные поручения. Эльза согласилась, они жили счастливо, и у них родилось трое прекрасных сыновей, которые стали моими предками.
– Сейчас вы скажете, что все закончилось плохо, – высказал предположение Отто.
– Да. Эльзе очень хотелось узнать, получат ли ее сыновья большое наследство от отца. Она не смогла удержаться и задала ему вопрос, которого поклялась никогда не задавать. Когда она это сделала, Лоэнгрин испытал невыразимую муку. Вырвался из ее объятий и покинул замок – этот самый замок. И там, на реке, его ждали два лебедя с лодкой, на которой он прибыл в Клеве. Он уплыл на ней, и больше его никто не видел.
Отто качал головой, не отрывая глаз от Анны:
– И что стало с Эльзой?
– Ее охватила такая печаль от этой утраты, что она умерла. Ведь она очень любила Лоэнгрина.
Впервые Анне стало ясно, как ужасна была потеря Эльзы. Вероятно, на ее лице отразилась печаль, потому что Отто без всяких предисловий шагнул к ней и обнял ее, прижав к себе. Не успела Анна остановить его, как он прикоснулся губами к ее губам и лизнул ее язык своим. Это было чрезвычайно странно, приятно и вместе с тем отвратительно. Она и представить себе не могла, что поцелуи могут быть такими, но знала: так делать нельзя, это плохо. Что подумают о ней родители?
– Нет, – сказала Анна, отстраняясь.
Отто крепко держал ее в своих объятиях.
– Да! – выдохнул он. – Прошу вас, не лишайте нас этого удовольствия! В этом нет ничего дурного. Не нужно бояться.
– У меня может быть ребенок, – запротестовала Анна и удивилась, когда Отто засмеялся. – Может, – предостерегающим тоном повторила она. – Матушка Лёве говорила, что от поцелуев появляются дети.
– Кто такая матушка Лёве? – спросил Отто, а сам при этом терся носом о ее нос, пока она вполсилы пыталась высвободиться.
– Моя няня.
– Ничего-то она не знает! Ребенка от поцелуев у вас быть не может. Это безвредно. И вам понравилось, я точно знаю. – Он продолжал крепко держать ее и так соблазнительно улыбался, что у Анны стали подкашиваться колени.
Как же страшно говорить о таких вещах с мужчиной!
Отто снова поцеловал ее, на этот раз мягко и нежно, а потом потянул на ковер, целуя ее полузакрытые глаза и гладя по щекам. Руки его блуждали повсюду, и восхитительное ощущение, которое он пробуждал в ней, затмило звучавший в голове тревожный колокольчик. Он сказал, тут нечего бояться, и она ему поверила. Он был гостем в доме ее отца – благовоспитанный молодой человек, который, она могла на это рассчитывать, знал, как следует себя вести. И в нем нарастало захватывающее дух возбуждение, которое было таким заразительным.
– О Анна! – тихо воскликнул Отто, не отрывая от нее глаз и наматывая на пальцы локон ее волос; дыхание его становилось все более частым и прерывистым. – Позвольте мне любить вас! Я не причиню вам вреда.
Его губы вновь сомкнулись на ее губах с большей горячностью, а потом он протянул руку вниз, задрал ей юбку, сорочку и – к изумлению Анны – начал нежно трогать ее потайные места. Она не сопротивлялась: ее слишком сильно захватили чувства и ощущения, о которых Анна никогда даже не мечтала.
– Как у вас есть губы здесь, – прошептал он, нежно водя по ее рту языком, – так же есть они и здесь, для тех же целей.
Пальцы его двигались ритмично, исследовали ее все смелее, и Анна почувствовала нараставшее внутри исключительно приятное ощущение. Она не испугалась, но удивилась, как мало знала свое собственное тело, и никакого стыда не было. Вот оно, безумие, о котором шептались женщины! Жила ли она вообще до этого момента?
То, что случилось дальше, было невероятно прекрасно, и Анна отдалась этому, ни о чем больше не думая, потому что просто не могла мыслить разумно. Несильная боль, а потом она вознеслась на Небеса. Удовольствие нарастало, и она почувствовала, как тело Отто содрогается в спазмах. Он вскрикнул и стал медленно расслабляться, лежа поверх нее и внутри нее, прижимая ее к себе и бормоча бессвязные слова любви, а ее накрыло волной безудержного экстаза, который все усиливался и усиливался, пока она не подумала, что вот-вот потеряет сознание.
Она лежала, совершенно ошеломленная, а он повернул к ней голову и улыбнулся:
– Вам понравилось, как мы целовались, Анна?
Девушка кивнула, думая, какие же красивые у него глаза.
– О милая Анна, – проворковал Отто, снова касаясь ее губ губами, – вам понравилось, правда? Я вижу.
– Да. Я и не представляла, что бывают такие удовольствия. – Анна лежала в его объятиях, чувствуя себя невероятно счастливой, и ей хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше.
– Вот для чего Бог создал мужчину и женщину! – Отто улыбнулся.
– Так делать было нельзя, да?
Здравомыслие возвращалось к ней, и вместе с ним явилось осознание того, что она участвовала в чем-то запретном.
– Конечно нет. – Он отпустил ее и, сев, стал зашнуровывать рейтузы. – Но пусть это будет нашим секретом. Родители этого не поймут. Они считают, такие удовольствия доступны только в браке, но я не вижу ничего дурного в том, чтобы наслаждаться ими и раньше.
Анна ощутила чувство вины. Унесенная потоком безумия, она нарушила заповеди, внушенные ей матерью. Но это было так прекрасно! Почему же тогда она чувствует, как в нее заползает страх? Это был страх, что все откроется, – поняла Анна, – и ничего больше. Неужели она станет жалеть о том, что доставило ей такую радость?
– Мы можем пожениться, Анна? – спросил Отто, глядя на нее жадными глазами.
– Мне хотелось бы этого! – с жаром отозвалась она. – Но меня обещали сыну герцога Лоррейнского. – Слова застыли у нее в горле.
Отто молча уставился на нее:
– Я не знал.
Анна покачала головой:
– Я этого не хочу, но мой отец ищет союза с Лоррейном.
Слишком поздно поняла она: то, что сотворили они с Отто, должно было произойти после брака. Они похитили сокровище, по праву принадлежавшее Франциску.
– Помолвку можно расторгнуть, – сказал Отто.
– Сомневаюсь, – покачала головой Анна, почувствовала, как подступают к глазам слезы, и поняла, что на ее лице должно было отобразиться страдание.
Бедняжка встала, привела в порядок платье и направилась к двери.
– Куда вы, Liebling?[5 - Любимая (нем.).] – с изумленным видом спросил Отто.
– Нам нужно возвращаться. Мы пробыли здесь слишком долго, – ответила Анна.
Он снова обнял ее и поцеловал, долго и страстно, не оставив в ней никаких сомнений по поводу его чувств. Теперь они принадлежали друг другу, и ничто не могло изменить этого: вот о чем говорили ей его губы. Анну захлестнули эмоции. Ей хотелось, чтобы этот момент длился вечно, но она заставила себя отстраниться, не смея оставаться наедине с ним еще хоть на миг дольше.
– Я люблю вас, Анна, – услышала она шепот Отто.
Не обращая внимания на болезненное ощущение между ног, она стала торопливо спускаться по лестнице. Ей нужно поскорее добраться до своих покоев, где можно будет излить в слезах свою печаль. Там есть чистая вода, мыло и полотенце, чтобы смыть с себя следы греха, и она снимет платье, которым так гордилась, но которое теперь замарано пятнами ее морального падения. Отто прав. Произошедшее между ними нужно держать в секрете; к тому же у Анны просто не имелось в запасе слов для описания случившегося. Если родители узнают, ее станут винить. Начать с того, что она не должна была оставаться наедине с Отто, тем более позволять ему целовать себя и ложиться рядом с собой. Они скажут, что он обесчестил ее, принцессу Клеве, находясь гостем в доме ее отца. Но все же было не так! Она легла с ним по своей воле – и была в полном восторге. Отто сказал, что любит ее, и завел речь о браке, хотя никогда им не принадлежать друг другу. Глаза Анны вновь наполнились слезами. Она вышла из башни, молясь про себя, чтобы стражники не заметили ее отчаяния.
– Анна! – крикнул у нее за спиной Отто. – С вами все в порядке?
– Шпигельтурм там! – срывающимся голосом крикнула она в ответ. – Они будут ждать вас. Скажите им… скажите, что у меня разболелась голова и я пошла прилечь.
Оставив Отто стоять столбом, Анна быстро пошла в свои покои. К счастью, там никого не было. Матушка Лёве, по своему обыкновению, наслаждалась послеобеденным сном.
Заливаясь слезами, Анна расшнуровала лиф и рукава платья и сбросила его на пол, потом налила воды из кувшина в таз. Обмывая себя, она заметила кровь на батистовой сорочке. Были ли это месячные гости, о появлении которых предупреждала мать? Когда Анна спросила, почему у женщин должна течь кровь, мать просто ответила, что такова воля Божья и она узнает об этом больше ближе к свадьбе. Анна задумалась, имеет ли эта кровь отношение к тому, что случилось сегодня.
Она поменяла сорочку, а испачканную положила отмокать в таз с водой. А что делать с платьем? На его подкладке тоже была кровь. Анна взяла влажную тряпку, которой мыла себя, и принялась оттирать пятна. Вскоре они стали почти незаметными; если специально не искать, ничего и не увидишь. Сырое платье было засунуто в сундук, а надето другое, из кремового шелка с алой отделкой. Потом Анна посмотрела на себя в зеркало, чтобы проверить, не приметит ли кто, что она плакала. Глаза слегка покраснели, но объяснить это можно, сославшись на головную боль. А голова у нее и правда побаливала от груза любви, вины и отчаяния, который она теперь несла.
Когда башенный колокол позвал всех к ужину, Анна быстро спустилась по лестнице и прибыла в столовую вовремя. Отец терпеть не мог опозданий.
Отто уже был там с дядей Отто и тетей Элизабет. Анне хотелось броситься к нему в объятия, но вместо этого она заставила себя не смотреть на него, понимая, что он жадно ищет ее взгляда. Никто не должен догадаться, что у них есть тайна.
– Как ваша голова? Лучше? – спросила тетя Элизабет.
– Гораздо лучше, благодарю вас, – ответила Анна.
– Вы сменили платье, дитя мое, – заметила мать.
– В том было жарко. – Она молилась, чтобы Отто не выдал их каким-нибудь случайным словом или взглядом; мать иногда бывала очень наблюдательной.
Трапеза оказалась тяжелым испытанием. Анна старалась вести себя как обычно и съесть отборного карпа и жареную свинину, которые ей положили. Она не смела вспоминать о случившемся в башне, чтобы не залиться краской и не выдать себя. Это было нелегко, когда Отто, такой красивый, сидел в опасной близости от нее, и живот у Анны сжимался от любви и желания. Ей потребовалось собрать все внутренние силы, чтобы не подавать виду. Но, кажется, никто не заметил в ее поведении ничего необычного.
После ужина пришли музыканты с трубами, лютнями и арфами. Мать предпочла бы всегда слушать только арфу, свой любимый инструмент, если бы это было в ее власти. Когда отзвучала последняя нота, герцогиня одарила музыкантов улыбкой, что случалось с ней нечасто.
– Мне хотелось бы потанцевать, – задумчиво проговорила Эмили, – или спеть.
Мать нахмурилась:
– Мое дорогое дитя, вам известно, что женщине неприлично танцевать и петь на людях.
– Знаю, – мрачно буркнула Эмили, – но я так люблю музыку и танцы.
Тетя Элизабет неодобрительно посмотрела на нее.
