Она сделала пламя таким мощным и громким, что перестала слышать собственные мысли. И все-таки тот вопль проникал сквозь стену огня.
Рин зажмурилась. Представила, как падает навзничь, в жар Феникса, в огромную пустоту, где ничто, кроме ярости, не имеет значения. К пронзительному вою добавился хрип.
Гори, думала она, заткнись и гори.
Глава 2
– Отличная работа, – сказал Катай.
Рин крепко обняла его и притянула к себе, долго не размыкая объятий. Казалось бы, ей пора уже привыкнуть к кратковременным разлукам, но с каждым разом Рин становилось все труднее его покидать.
Она пыталась убедить себя, будто это лишь потому, что Катай – источник ее силы. А не просто из-за эгоистичного страха, что, если с ним что-то случится, она окажется беспомощной. Конечно, нет. К тому же она чувствовала себя в ответе за Катая. И даже виноватой. Разум Катая протягивался, словно канат от нее до Феникса, и Катай испытывал все ее чувства – ярость, ненависть и стыд. Он удерживал ее на грани безумия, а она взамен обрекла на безумие его. Этот долг ничем не оплатишь.
– Ты дрожишь, – сказала Рин.
– Ничего страшного, ерунда.
– Врешь.
Даже в тусклом свете зари Рин видела, как трясутся его ноги. Катай едва стоял. Этот спор возникал после каждого сражения. Каждый раз Рин возвращалась и видела, что с ним сделала, смотрела на его бледное, осунувшееся лицо и понимала, что для него это была пытка. Но каждый раз он это отрицал.
Она могла пореже использовать огонь, если бы Катай попросил. Но он никогда не просил.
– Я справлюсь, – мягко ответил он. И кивнул куда-то за плечо Рин. – А ты привлекаешь внимание.
Рин обернулась и увидела выживших жителей Худлы.
Такое случалось достаточно часто, и она уже знала, чего ожидать.
Сначала они опасливо приближались мелкими группками. Удивленно шептались, испуганно тыкали пальцами. Потом, когда понимали, что новая армия – не мугенская, а никанская, однако не ополчение, а нечто совершенно новое, и солдаты Рин не собираются занять место прежних угнетателей, люди становились смелее.
«Она та самая спирка? – спрашивали они. – Ты та самая спирка? Ты одна из нас?»
И вот шепот уже становился громче, толпа гуще, ее обступали люди. Выкрикивали ее имя, название ее острова, имя ее бога. Легенда о ней уже распространилась повсюду, Рин слышала, как ее имя передавали из уст в уста по всему полю.
Люди подходили ближе, чтобы дотронуться до нее.
У Рин заныло в груди. Дыхание участилось, в горле пересохло.
Катай крепче сжал ее руку. Ему не было нужды спрашивать, что не так. Он это знал.
– Ты ведь… – начал он.
– Ничего страшного, – промямлила она. – Все нормально.
Это не вражеские руки. Ей не грозит опасность. Рин это понимала, но ее тело – нет. Она сделала глубокий вдох и собралась. Нужно отыграть свою роль, не выглядеть перепуганной девчонкой, которой она когда-то была, или усталым солдатом, каким на самом деле себя чувствует. Нужно стать лидером, в котором они нуждаются.
– Вы свободны, – сказала она дрожащим от истощения голосом. Пришлось откашляться. – Ступайте.
По толпе пробежал шепоток, когда все услышали, что она говорит на их языке, не на колючем никанском с севера, а на медленном и протяжном диалекте юга.
Люди все равно взирали на нее в благоговейном ужасе. Но Рин знала, что этот страх быстро обернется любовью.
– Ступайте и скажите родным, что они спасены, – заговорила Рин, повысив голос, теперь он уже не дрожал. – Скажите им, что мугенцы больше ничего вам не сделают. А когда они спросят, кто разбил их оковы, скажите, что по земле империи идет Коалиция южан во главе с Фениксом. И мы собираемся отвоевать наш дом обратно.
Как только встало солнце, Рин продолжила освобождение Худлы.
Предполагалось, что это самый приятный этап. Рин должна была радоваться, объясняя благодарным горожанам, что оккупанты с востока превратились в горстку дымящегося пепла.
Но освобождение страшило Рин. Когда она прочесывала наполовину разрушенное поселение в поисках выживших, то могла лишь наткнуться на очередное свидетельство зверств Федерации. Рин предпочла бы еще одно сражение, вместо того чтобы смотреть на эти страдания. Не имело значения, что она уже видела самое худшее в Голин-Ниисе, уже десятки раз видела все, что можно сотворить с человеческим телом. Все равно легче не становилось.
Теперь она уже знала, что, захватив город, мугенцы всегда делали три вещи, как по учебнику. Настолько четко, что она могла бы написать трактат о том, как подавить сопротивление.
Во-первых, мугенцы собирали всех мужчин, оказавших сопротивление оккупации, выводили в поле и либо расстреливали из луков, либо обезглавливали. Чаще второе, потому что стрелы – ценный ресурс, а неповрежденными их извлечь трудно. Мугенцы не убивали всех местных мужчин, только тех, от кого могли ждать неприятностей. Им нужны были работники.
Во-вторых, мугенцы либо меняли назначение зданий, либо уничтожали все ценное в поселении. Все крепкие дома превращали в казармы для солдат, а шаткие ломали на дрова. Когда древесина заканчивалась, тащили из домов мебель, одеяла, ценности и керамику для своих казарм. Мугенцы умели превращать города в пустые оболочки. Рин часто видела освобожденных горожан, сбившихся в кучи в загонах для свиней, где они жались друг к другу, чтобы согреться.
В-третьих, мугенцы меняли главу поселения. Да и как же иначе, если они не говорили на местном языке? Когда не знали все тонкости местной политики? Нельзя просто уничтожить местную власть – это ведет к хаосу. Нужно в нее внедриться. Пусть местные отщепенцы сами делают грязную работу.
Рин ненавидела никанских коллаборационистов. Их преступления казались ей хуже, чем действия Федерации. Мугенцы, по крайней мере, имеют дело с враждебным народом по законам военного времени. Но предатели помогают мугенцам убивать, калечить и насиловать собственных же сородичей. Просто непостижимо. И непростительно.
Рин и Катай всегда спорили по поводу того, как поступать с захваченными предателями. Катай выступал за снисхождение. Говорил, что они были в отчаянии. Пытались спасти свою родню. А может быть, спасли и кого-то из жителей. Иногда, склонив голову, можно спасти жизнь. Возможно, это спасло бы нас в Голин-Ниисе.
Рин заявляла, что все это чушь. Соглашательство – это трусость. Она не уважала того, кто предпочел просто умереть без борьбы. Ей хотелось сжечь всех предателей.
Но это было уже не в ее власти. Горожане неизбежно брали дело в свои руки. Иногда прямо на следующей неделе, если не на следующий же день, вытаскивали предателей на центральную площадь, вынуждали их признаться, а потом стегали кнутом, забивали камнями или сдирали кожу заживо. Рин никогда не вмешивалась. Юг вершил собственное правосудие. В Худле жестокость пока не выплеснулась в подобном судилище – для публичной казни еще слишком рано, а горожане сильно оголодали и были истощены, чтобы собраться в озверевшую толпу, но Рин знала, что очень скоро услышит крики.
А пока что ей предстояло найти выживших.
Она искала пленных. Федерация всегда брала пленных – политиков и военных, которых слишком трудно склонить к своей воле, но слишком ценных, чтобы убивать. Или заложников, которые могли бы предотвратить грядущие атаки. Иногда она находила свежие трупы – это был либо последний акт возмездия, либо акт отчаяния мугенских солдат, оказавшихся в осаде. А иногда заложники просто задыхались в дыму от огня Рин.
Однако чаще она находила живых. Зачем убивать заложников, если хочешь их использовать?
Катай повел солдат на поиски к восточному краю деревни, мимо зданий, которые занимали мугенцы, а потому оставшихся целыми. Он обладал особым талантом отыскивать выживших. Однажды он и сам несколько недель прятался за кирпичной стеной в Голин-Ниисе, съежившись и крепко обнимая колени, когда солдаты Федерации вытаскивали из укрытий никанцев и убивали их прямо на улицах. Он знал особые приметы – куски брезента или кучу обломков, оказавшуюся не на месте, еле заметные следы ног в пыли, эхо слабого дыхания в тревожной тишине.
Пожарищем Рин занималась одна.
Она боялась отбросить обугленные доски и обнаружить окровавленных и искалеченных людей, которые все еще дышат. Слишком много раз их не удавалось спасти. И в половине из этих случаев она сама была виновницей разрушений. Стоило пламени разгореться, и его уже трудно было потушить.
И все-таки она пыталась.
– Есть кто? – повторяла она. – Отзовитесь. Хоть как-нибудь. Я услышу.
Она спустилась в подвал, заглядывала в каждый пустой угол и колодец, много раз громко звала выживших, чтобы они наверняка услышали раскаты эха в тишине. Ужасная судьба – оказаться прикованным и медленно умирать от голода или удушья, когда освободили соседей, а о тебе забыли. Глаза Рин увлажнились, когда она, спотыкаясь, брела по задымленному зернохранилищу в подвале. Она сомневалась, что кого-либо найдет, поскольку уже наткнулась на два трупа, но пока не торопилась уходить. На всякий случай.
И ее терпение было вознаграждено.
– Я здесь! – раздался чей-то голос.
Рин вызвала в ладонь пламя, осветив дальнюю стену подвала. Но не различила там ничего, кроме пустых мешков из-под зерна. Она шагнула ближе.
– Кто здесь? – спросила она.
– Суцзы. – Она услышала лязг цепей. – Тот, кого ты ищешь.
Рин поняла, что это не засада. Она узнала сельский говор без модуляций. Даже лучшие мугенские шпионы не могли его сымитировать, они научились говорить лишь на резком синегардском диалекте. Рин подошла к противоположному концу погреба, остановилась и увеличила свой импровизированный факел.
Ее главной целью было освобождение Худлы. Но второй по важности – найти Яна Суцзы, прославленного вожака повстанцев и местного героя, который до недавнего времени теснил мугенцев в южной провинции Обезьяна. Чем ближе они приближались к Худле, тем больше узнавали о нем легенд и слухов. Глаза Яна Суцзы видят на десять тысяч миль. Он разговаривает с животными и знает, откуда появятся мугенцы, потому что ему нашептывают об этом птицы. Его кожу не проткнуть никаким металлом – ни мечом, ни стрелой, ни топором, ни копьем.
Прикованный к полу человек таким не был. Он выглядел на удивление юным – всего на несколько лет старше Рин. На шее и подбородке неряшливо топорщилась борода, указывая на то, что он провел здесь много времени, но сидел он прямо, расправив плечи, а глаза ярко сверкали, отражая огонь.
Рин не могла не признать – он весьма привлекателен.
– Так ты и есть спирка, – сказал он. – Я думал, ты выше.
– А я думала, ты старше, – парировала она.
– Значит, мы оба разочарованы. – Он позвенел перед Рин цепями. – Долго же тебя пришлось ждать. Неужели и правда пришлось сражаться всю ночь?
Рин опустилась на колени и начала трудиться над замками.
– Даже спасибо не скажешь?
– И как ты собираешься это сделать с одной рукой? – скептически спросил он, пока Рин ковырялась в замке.
– Слушай, если ты намерен…
– Дай-ка мне. – Суцзы забрал из ее пальцев булавку. – Просто подержи замок и посвети… Вот так.
Рин смотрела, с какой ловкостью он расправляется с замком, и не могла не ощутить укол зависти. Ее до сих пор мучило, насколько стали трудны простейшие действия – взломать замок, одеться, наполнить фляжку…
Она так глупо потеряла руку. Если бы только она тогда сумела заполучить ключ. Если бы только они сумели украсть проклятый ключ.
Культя начала зудеть. Рин стиснула зубы и волевым усилием запретила себе ее расчесывать.
Суцзы справился с замком меньше чем за минуту. Стряхнул кандалы с рук и вздохнул, потирая запястья. Потом наклонился к кандалам на ногах.
– Так-то лучше. Посвети-ка сюда.
Рин подвинула огонь поближе к замку, стараясь не подпалить кожу Суцзы.
Она заметила, что на среднем пальце его правой руки не хватает верхней фаланги. И случайностью это не выглядело – на среднем пальце левой руки тоже отсутствовала фаланга.
– Что у тебя с пальцами? – спросила Рин.
– Первые два ребенка моей матери умерли в младенчестве, – объяснил он. – Она решила, что боги забрали их, потому что они были слишком красивыми. И когда я появился на свет, откусила обе фаланги на моих средних пальцах. – Суцзы помахал перед ней левой рукой. – Чтобы я не был таким милашкой.
Рин фыркнула:
– Больно нужны богам пальцы.
– А что же им нужно?
– Боль, – сказал она. – Боль и твой рассудок.
Суцзы вскрыл замок, стряхнул кандалы и поднялся.
– Тебе видней.
После того как из-под обломков были спасены все выжившие, войска Рин рассыпались по полю боя, как стервятники.
Когда новобранцы Коалиции южан собирали припасы после битвы в первый раз, они отказывались трогать мертвых. Южане суеверны и боятся ярости мстительных духов тех непохороненных мертвецов, которые никогда не вернутся домой. Теперь же они обшаривали трупы с полным безразличием и черствостью, снимая все ценное. Искали оружие, хорошую кожу, чистое белье (мугенская форма была синей, но ее легко перекрасить), но больше всего ценилась обувь.
Войска Коалиции южан мучились в отвратительной обуви. Они дрались в соломенных сандалиях или в тканевых, если удавалось раздобыть ткань, но хлопковая обувь, которую шили жены, матери и сестры, больше напоминала тапочки. Соломенные сандалии разваливались на марше, застревали в липкой грязи и не защищали от холода.
Однако мугенцы переплыли через море Нариин в кожаных ботинках – крепких, удобных, теплых и не пропускающих воду. Солдаты Рин научились ловко развязывать шнурки и стягивать ботинки с окоченевших ног, а потом бросали обувь в тележки и распределяли по размерам.
Пока солдаты прочесывали поля, Суцзы повел ее к конторе бывшего старосты, которую мугенцы приспособили под свою штаб-квартиру. По пути он объяснял, мимо руин каких зданий они проходят, словно недовольный хозяин, извиняющийся за беспорядок в доме перед гостем.
– Еще месяц назад все выглядело гораздо лучше. Худла – приятный городок. Здесь были кое-какие исторические здания, только их сломали и пустили на дрова. А мы построили вон те баррикады, – мрачно сообщил он, указывая на мешки с песком вокруг штаб-квартиры. – Их просто растащили.
Для обороны такого городка баррикады Суцзы были сооружены на редкость умело. Он устроил блиндажи точно так, как сделала бы Рин – вкопанные в землю деревянные столбы в качестве опалубки для мешков с песком. Она научилась этому методу в Синегарде. Рин с удивлением поняла, что оборонительные сооружения сделаны по образцам ополчения.
– И как же они все-таки прорвались? – спросила она.
Суцзы уставился на нее как на дурочку.
– Пустили газ.
Так, значит, лейтенант Шень была права. Рин подавила дрожь, представив, как ядовитый желтый дым наползает на ни о чем не подозревающих гражданских.
– И много его было?
– Всего одна бочка. Думаю, его приберегали про запас, потому что пустили в ход не сразу. Только на третий день сражения, когда загнали всех нас за одну баррикаду, а потом перебросили бочку через стену. После этого оборона быстро сломалась.
Они дошли до штаб-квартиры. Суцзы тронул дверь, и та без труда открылась. Мугенцы не оставили никого, кто бы запер ее изнутри.
Стол в центральной комнате был усыпан разной едой. Суцзы подобрал булочку, откусил и выплюнул.
– Какая гадость.
– Слишком черствая?
– Нет, слишком соленая. Кошмар. – Суцзы бросил булочку обратно на стол. – Нельзя добавлять в булочки соль.
