– Как это я не заметил, что очутился за «железным занавесом»?
– Мне некогда с вами препираться. Как вас зовут?
– Знаете, уважаемый, – покачал я головой, – мне это уже надоедает. Доставьте меня в ближайший Кремль, и я скажу вашему сержанту. – Я шагнул в сторону и вызвал лифт.
– Чокнутый какой-то, – сплюнул он и загромыхал по коридору.
Пришел лифт, и я вошел в кабину. Лифтер объяснял пассажирам, из-за чего поднялся такой сыр-бор. В вестибюле было безлюдно. Снаружи, на тротуаре, несмотря на изморось, толпа совсем сгустилась, и мне, чтобы пробиться в первый ряд, пришлось напустить на себя важность. Возле тела дежурил полицейский, пытающийся сдерживать напиравших зевак. Я уже заготовил предложение, которое обеспечило бы мне беспрепятственный доступ, но, когда пробился поближе и увидел все своими глазами, понял: могу приберечь его на другой раз. При падении ей сильно досталось, и при взгляде на сломанную шею мои надежды, что в жертве еще теплится жизнь, улетучились, как дым. Я даже не стал уточнять ее имя, поскольку оно было у всех на устах – Рейчел Абрамс. Я протиснулся сквозь толпу назад, дошел до перекрестка, остановил такси, забрался в него и сказал водителю номер дома на Западной Тридцать пятой улице.
Когда я поднялся на крыльцо и открыл ключом дверь, часы показывали пять минут пятого, стало быть Вулф уже возится наверху с орхидеями. Повесив пальто и шляпу в прихожей, я преодолел три этажа и проник в оранжерею. Добрых тысячи раз я любовался этим пышным великолепием, и всегда у меня при виде их дух захватывало, сегодня же я не замечал ни буйно распустившихся фаленопсисов, ни радужно-крикливых каттлей.
Вулфа я нашел в помещении для пересадок, где он вместе с Теодором пересаживал молодые растения Dendrobium chrysotoxum в горшочки большего размера.
– Неужели это не терпит отлагательства? – сердито буркнул Вулф при моем приближении.
– Полагаю, что нет, – сварливо ответил я. – Она мертва. От вас мне нужно только разрешение позвонить Кремеру. Звонить придется в любом случае, поскольку меня видел не только лифтер, доставивший на ее этаж, но и полицейский. К тому же я оставил отпечатки пальцев на ее письменном столе.
– Кто мертва?
– Та женщина, которая печатала рукопись Бэйрда Арчера.
– Когда и как?
– Только что. Она погибла в тот миг, когда я поднимался на лифте в ее офис на седьмом этаже. Она спускалась быстрее, чем я поднимался, причем из окна. Смерть наступила от удара о тротуар.
– Откуда ты знаешь, что она печатала рукопись?
– Вот что я нашел в ящике ее стола. – Я вынул из кармана коричневую книжку и показал Вулфу те самые записи; руки Вулфа были перепачканы землей, и мне пришлось держать книжку у него перед глазами. – Подробности рассказать сразу?
– Да, черт побери!
Пока я излагал все, не упуская ни единой мелочи, Вулф неподвижно стоял, касаясь кончиками грязных пальцев скамьи с горшочками и повернув ко мне голову с плотно сжатыми губами и наморщенным лбом. Его желтый рабочий халат площадью добрых пол-акра по оттенку удивительно напоминал нарциссы на столе Рейчел Абрамс.
Закончив рассказ, я мрачно спросил:
– Мои комментарии выслушаете? – (Он утвердительно хмыкнул.) – Возможно, мне следовало там задержаться, но толку бы от этого не было – я был слишком взбешен, чтобы рассуждать. Приди я на каких-то три минуты раньше, то застал бы ее в живых. Или, если ее выкинули из окна, я мог застигнуть преступника врасплох. Вы же сказали, чтобы я хоть что-нибудь достал, вот я и приволок бы вам негодяя. Везучий же мерзавец! Должно быть, мы разминулись секунд на тридцать. А когда я выглянул из окна, он, наверное, вышел на улицу и зашагал прочь, не страдая болезненным любопытством.
Вулф приоткрыл и снова закрыл глаза.
– Если вы сомневаетесь, что ее выбросили, – раскипятился я, – то ставлю десять против одного. Не могу поверить, что женщина, печатавшая ту самую рукопись, выбрала именно сегодняшний день, чтобы сигануть из окна или даже нечаянно вывалиться.
– Тем не менее это не исключается.
– Я категорически против. Это было бы верхом нелепости. Ну ладно, все-таки кое-что я для вас добыл. – Я похлопал по записной книжке.
– Увы, – угрюмо вздохнул Вулф, – твоя находка лишь подтверждает, что мисс Уэллман убили из-за того, что она прочитала рукопись, а мы и руководствовались именно такой гипотезой. Сомневаюсь, удовлетворилась бы мисс Абрамс тем, что ее смерть подтвердила нашу правоту. Большинство людей считают, что заслуживают лучшей участи. Мистеру Кремеру захочется получить эту книжку.
– Угу. Возможно, я зря прихватил ее, но вы так просили, а мне не терпелось добыть для вас хоть что-нибудь. Отвезти ее Кремеру или позвонить, чтобы он прислал за ней?
– Ни то ни другое. Оставь ее на скамейке. Я вымою руки и сам ему позвоню. Ты займешься другим. Я допускаю, что мисс Абрамс могла кому-то рассказать про содержание рукописи, которую перепечатывала. Покопай здесь. Найди ее родственников и друзей. Составь их список. Сол, Фред и Орри будут звонить в половине шестого. Ты позвонишь в пять двадцать пять и скажешь мне, где ты с ними встретишься и в каком часу. Поделите список между собой.
– Господи! – запротестовал я. – Это уж совсем белыми нитками шито. Потом вы захотите еще снять отпечатки с валика ее пишущей машинки.
Вулф пропустил мой выпад мимо ушей и решительно зашагал к раковине. Я спустился этажом ниже к себе в комнату за плащом. Внизу я забежал на кухню предупредить Фрица, чтобы к обеду меня не ждали.
Глава 5
На большее не приходилось и рассчитывать. Разыскав в телефонном справочнике Бронкса домашний адрес Рейчел Абрамс, подтвердив его правильность после телефонных переговоров с какой-то женщиной и успев проскочить в метро до часа пик, я мысленно поздравил себя с удачным и быстрым почином. Не прошло и шестидесяти минут с тех пор, как Вулф велел разыскать родственников и друзей мисс Абрамс, а я уже вошел в старый многоквартирный дом на Сто семьдесят восьмой улице, в квартале от Гранд-Конкорс.
И тут же выяснил, что чересчур поторопился. Женщина, открывшая мне дверь в квартире 4Е, не прятала глаза и спросила как ни в чем не бывало:
– Это вы звонили? Что-нибудь случилось с моей Рейчел?
– Вы – мать Рейчел? – спросил я.
– Уже довольно давно, – с улыбкой кивнула она. – Во всяком случае, это никем не оспаривалось. Что случилось?
К такому повороту я не подготовился. Я считал само собой разумеющимся, что какой-нибудь полицейский или журналист поставит мать в известность о случившемся до моего прихода, и был готов к слезам и причитаниям, но отнюдь не к тому, что мне выпадет участь сообщить матери страшную весть. Конечно, правильнее было бы сказать правду, но та величавая гордость, с которой несчастная мать произнесла «моя Рейчел», расстроила мои планы и нарушила душевное равновесие. Не мог я и просто извиниться и слинять, сказав, что ошибся номером, поскольку выполнял поручение, завалив которое только потому, что оно мне не нравилось, я расписался бы в профессиональной непригодности. В итоге я из кожи вон вылез, чтобы пошире улыбнуться, но, должен признать, язык у меня словно присох к гортани.
Она продолжала спокойно и дружелюбно смотреть на меня выразительными темными глазами.
– Наверное, надо бы впустить вас внутрь, – сказала она, – только скажите сначала, что вы хотите.
– Навряд ли я отниму у вас много времени, – выдавил я. – По телефону я сказал вам, что меня зовут Арчи Гудвин. Я собираю материал для статьи о практикующих стенографистках. Ваша дочь обсуждает с вами свою работу?
Она слегка нахмурилась:
– Вы могли бы спросить ее сами. Разве вы не можете?
– Могу, конечно, если у вас имеется причина не говорить.
– С какой стати у меня была бы такая причина?
– Не знаю. Но вот, допустим, если бы она взялась печатать рассказ или статью по заказу какого-то мужчины, рассказала бы она вам о нем – о его внешности или манерах? Или о чем говорится в рассказе или статье?
– Разве это не противоречило бы каким-то правилам? – продолжала хмуриться она.
– Нет, конечно. Да дело и не в правилах, мне хотелось оживить материал, показать отношение к ее ремеслу родственников, друзей…
– Так статья будет посвящена Рейчел?
– Да. – Здесь я не солгал. Ни на йоту.
– И ее имя будет напечатано?
– Да.
– Моя дочь никогда не обсуждает свою работу ни со мной, ни с отцом, ни с сестрами, за исключением разве что финансовой стороны. Да и то лишь потому, что часть своего заработка она отдает мне – не для меня, а на семейные нужды, – одна из ее сестер учится в колледже. Но она никогда не рассказывает ни о заказчиках, ни о самой работе. Если ее имя попадет в печать, люди должны знать правду.
– Вы совершенно правы, миссис Абрамс. Вы знаете…
– Вы упомянули родственников и друзей. Отец Рейчел придет домой без двадцати семь. Сестра ее, Дебора, здесь, сидит над домашним заданием, ей всего шестнадцать… мала для вас, верно? Другой сестры, Нэнси, сегодня не будет, она у подруги, но вернется завтра, в половине пятого. Теперь – друзья… Один молодой человек, Уильям Баттерфилд, хочет жениться на Рейчел, но он… – Она замолчала, и в ее глазах блеснул огонек. – Прошу извинить, но это уже слишком личное. Быть может, дать вам его адрес?
– Будьте любезны.
Она продиктовала номер дома на Семьдесят шестой улице.
– …Еще она дружит с Хульдой Гринберг, которая живет под нами, на втором этаже, квартира 2С. Потом – Синтия Фри… Но это не настоящее ее имя. Вы, конечно, знаете Синтию.
– Нет, боюсь, не имею чести.
– Она выступает на сцене.
– Ах да, конечно же. Синтия Фри.
– Да. Она училась с Рейчел в средней школе, но потом ее бросила. Не стану говорить о ней дурного. Моя Рейчел такая верная, лучшего друга и не придумаешь. Вот я уже старею, и кто со мной останется? Мой муж, конечно, и Дебора с Нэнси, и друзья, но главное, я знаю: до самого моего конца подле меня будет Рейчел. Об этом вы должны написать. Я вам еще расскажу о ней, мистер Гудвин, только вы войдите и сядьте… Ой, телефон звонит… Простите, я сейчас.
Она повернулась и устремилась в комнату. Я не шелохнулся. Через несколько секунд до меня донесся ее голос:
– Алло… Да, миссис Абрамс у телефона… Да… Да, Рейчел – моя дочь… Что вы сказали?..
Я не сомневался, что делать дальше. Вопрос был только в том, оставить дверь распахнутой или прикрыть ее. Последнее казалось более разумным. Я тихонечко, стараясь не стучать, притворил дверь и спустился по лестнице.
Выйдя на улицу, я посмотрел на свои часы – 17:24. Я подошел к перекрестку, оглянулся, заметил в конце квартала аптеку, поспешил к ней, отыскал телефонную кабинку и набрал номер. Трубку снял Фриц и соединил меня с оранжереей.
Когда Вулф подошел, я сказал ему:
– Мне удалось поговорить с матерью Рейчел. Она сказала, что ее дочь никогда не рассказывает дома о своей работе. Мы беседовали в настоящем времени, поскольку она еще пребывала в неведении о случившемся. Ей хочется увидеть имя Рейчел в газетах, и она его увидит благодаря этому мерзавцу, с которым я разминулся на три минуты. Я ничего ей не сказал, так как только бы потерял на этом время. Завтра, когда она осознает, что выяснение подробностей о работе ее дочери может помочь найти убийцу, она, возможно, что-нибудь припомнит, хотя вряд ли. Имена нескольких друзей я узнал, но живут они в разных местах. Попросите ребят позвонить мне по этому номеру. – Я продиктовал номер телефона.
– Мистер Кремер настаивает на встрече с тобой. Я рассказал ему все, и он послал за книжечкой, но желает видеть тебя лично. Судя по голосу, он разозлился. Пожалуй, тебе стоит заехать к нему. Все же мы действуем сообща.
– Угу. И давно? Ладно-ладно, поеду. Не усердствуйте.
Я подождал в кабинке, чтобы никто не занял ее. По мере поступления звонков я перепоручил Уильяма Баттерфилда Солу, Хульду Гринберг – Фреду и Синтию Фри – Орри, добавив, что желательно разузнать имена других друзей и знакомых мисс Абрамс и пусть занимаются ими сами. Покончив с наставлениями, я прогулялся пешком до метро.
В убойном отделе на Западной Двадцатой улице я испытал на собственной шкуре, насколько разозлился Кремер. Я давно уже сбился со счету, пытаясь определить, сколько раз меня вызывали туда за последние годы. Когда у нас с Вулфом есть что-то или Кремер думает, что есть, и хотел бы наложить на это лапу, меня тут же проводят в его кабинет. Если дело пустяковое, мной занимается сержант Пэрли Стеббинс или кто-нибудь из их шайки. Если же требуется задать нахлобучку, меня бросают на растерзание лейтенанту Роуклиффу. Когда мне придется выбирать между раем и адом, я не стану ломать голову, а просто спрошу: «А где Роуклифф?» Одно время мы с ним были квиты – он надоел мне ничуть не меньше, чем я ему, – пока в один прекрасный день меня не осенило: надо начать заикаться! Дело в том, что, когда Роуклифф горячится и выходит из себя, он начинает заикаться. Вот я и решил сперва раздразнить его, а потом разок заикнуться и посмотреть, что получится. Результат превзошел все ожидания. Роуклифф ужасно взбесился, стал мычать и запинаться на каждом слове, после чего я с полным основанием подал жалобу, что он меня передразнивает. С тех пор козыри заимел я, и Роуклифф это знает.
Мы с Роуклиффом мозолили друг другу глаза уже битый час – чистейший фарс, ведь Вулф выложил им все без утайки, и добавить мне было нечего. Роуклифф упорствовал, что я преступил закон, обыскав стол и прикарманив записную книжку (сущая правда), и настаивал, что я наверняка нашел еще что-то и утаиваю это от полиции. Так мы сидели и толкли воду в ступе, пока наконец мне не дали подписать свои отпечатанные показания. Я подписал, Роуклифф прочитал и стал приставать с новыми вопросами. Я долго терпел, но потом мне наскучило.
– Послушайте, – сказал я, – вы же сами знаете, что несете полную галиматью. Чего вы добиваетесь? Пытаетесь с-с-с-с-сломить мой дух?
Роуклифф стиснул зубы, но он должен был как-то ответить.
– Я бы с удовольствием с-с-с-сломал тебе шею, – заявил он. – Убирайся отсюда к чертовой матери!
Я убрался, но не туда. Я твердо намеревался перекинуться парой слов с Кремером. Спустившись в вестибюль, я повернул налево, дошел до конца коридора и толкнул дверь, не постучав. Кремера не было, лишь Пэрли Стеббинс пыхтел над столом, заваленным бумагами.
– Заблудился? – поинтересовался он.
– Нет. Пришел сдаваться. Я только что з-з-з-зажарил и слопал Роуклиффа. Вдобавок мне кажется, кто-то здесь забыл меня поблагодарить. Если бы не я, ребята с участка почти наверняка посчитали бы это самоубийством или несчастным случаем, и никто не просмотрел бы записную книжку и не обнаружил бы этих записей.
– Верно, ты нашел книжку, – кивнул Пэрли.
– Я о том и толкую.
– И отнес ее домой Вулфу.
– А затем без промедления предоставил вам.
– Да, ты прав. Спасибо большое. Устраивает?
– Да. Только ответь на один вопрос, чтобы не дожидаться утренних газет. Как названо в заголовках падение Рейчел Абрамс из окна?
– Убийство.
– Нагадали на кофейной гуще?
– Нет. Нашли следы пальцев на шее. Врач полагает, что ее душили. Стало ли это причиной смерти, покажет вскрытие.
– И я не поспел на каких-то три минуты…
– Ну да? – притворно изумился Пэрли.
Я изрыгнул сочное словцо, потом добавил:
– Хватит вам и одного Роуклиффа в отделе. – И отправился восвояси; в приемной я зашел в телефонную кабинку, набрал номер, услышал голос Вулфа и доложил: – Извините, что нарушаю обед, но мне нужны указания. Я в убойном отделе на Двадцатой улице, без наручников, провел час с Роуклиффом и пошушукался с Пэрли. Исходя из пятен на шее, официальная версия гласит, что ее задушили и выбросили из окна. Как я вам и говорил. Три имени, которые назвала миссис Абрамс, я распределил по нашим ребятам, велел им узнавать еще и действовать по своему усмотрению. Сегодня вечером или завтра нужно еще разок навестить Абрамсов, только не мне. Сол, пожалуй, сумеет вызвать миссис Абрамс на откровенность. А я жду указаний.
– Ты обедал?
– Нет.
– Возвращайся домой.
Я дошел до Десятой авеню и поймал такси. Дождь моросил не переставая.
Глава 6
Вулф не любит встречаться и обсуждать дела с клиентами. Несть числа, сколько раз он твердил мне, чтобы я не впускал к нему клиентов. Поэтому когда вечером по указанию Вулфа я позвонил Уэллману в отель и пригласил его прийти завтра в одиннадцать утра, то понял, что Вулф разделяет мою тревогу по поводу этого дела.
Восемь дней минуло с тех пор, как мы познакомились с нашим клиентом, хотя названивал он с завидным упорством то из отеля, то из Пеории. Судя по всему, восемь дней не пошли ему на пользу. Он был в том же самом сером костюме или в точной его копии, но галстук и рубашку все же сменил. Лицо приобрело землистый цвет. Вешая его пальто, я заметил, что он, кажется, похудел. Уэллман промолчал, и я подумал даже, не оглох ли он, однако потом, войдя в кабинет, обменявшись с Вулфом приветствиями и опустившись в красное кожаное кресло, он извинился:
