Марина не любила умников. Точнее, она допускала их существование, но в других жизненных мирах. Пусть по телевизору изгаляются, из пустого в порожнее переливают. Но тут ларек. Пространство нормальной жизни. Какого, спрашивается, фига она должна все это выслушивать?
– Так тебе свежая нужна? Щас будет, – сказала Марина и бухнула на весы здоровенный вилок.
Мужчина задохнулся от возмущения, взмахнул рукой и потерял равновесие. Но не упал. Кто-то, стоявший сзади, подхватил его и помог обрести новую точку опоры.
На Маринину беду, этим кем-то оказался Рашид. Он посмотрел на нее, как на просроченный товар с явными признаками гниения. А что делают с таким товаром, Марина знала.
И не ошиблась. Рашид рассчитал ее быстро и без сантиментов.
В один день Марина обрела троюродную сестру и потеряла работу. Баланс был так себе, но все же жизнь обыграла ее не всухую. И Марина, настроившись на философский лад, решила принять сестру. Эльвира или Элеонора, как там ее. Очень уж захотелось рассказать кому-то про упыря Рашида, про свою незадавшуюся жизнь, которая после трех браков взяла да и оставила ее в недоуменном одиночестве. Причем без детей. То есть без алиментов.
С экрана ее телефона в неведомое пространство полетел ответ: «Если очень хочется, то приезжай. Я не против. Адрес высылаю, только больше никому из родственников не давай».
И вот в назначенный день на пороге ее отдельной жилплощади появилась экзотическая женщина. Эльвира носила шляпку и, чтобы расстегнуть сапоги, приседала, как будто делала реверанс.
Словом, ничто не намекало на то, что она – сестра. Хоть и троюродная. Ведь даже дальние веточки должны иметь один корень, а тут он даже не проглядывал. Марина со свойственной ей прямотой объявила это на второй минуте знакомства.
– Ну, корень-то у нас явно разный. Ты – как орхидея, а я – полынь. Ну, или лебеда.
– Перестань такое произносить вслух, – испуганно заморгала Эльвира. – Там все слышат! – И она закатила глазки наверх. – Это затруднит твое перерождение в новую, желаемую сущность.
Марина тоже посмотрела наверх. Увидела серый потолок, подумала о ремонте, потом о том, что на него нет денег, расстроилась и дала слабину:
– Какое перерождение? Ты о чем бредишь?
– Каждый человек может стать тем, кем он себя видит. Надо только получше визуализировать желаемый образ и аккуратно двигаться ему навстречу.
Марина поняла, что обрекла себя на соседство с шизофреничкой, но та уже переступила порог. Прогонять было поздно. Где-то в их корнях, согласно семейным поверьям, затесался грузин, и теперь на генном уровне закон гостеприимства прочно держал Марину за горло.
Пришлось кормить гостью, стелить чистую постель, выдавать ей новое полотенце. Эльвира попискивала «Как ты добра!», высокопарно и старомодно выражая свою благодарность. Обращаться на «вы» Марина запретила в довольно категоричной форме.
По ходу дела Марина немного привыкла к экзальтированной манере сестры. Даже слегка расположилась к ней и широким жестом предложила принять душ. Когда Эльвира покинула ванну, Марина, не особо скрывая намерений, тут же пошла проверить, не набрызгала ли гостья.
И вот тут-то жгучий интерес к Эльвире накрыл Марину с ног до головы. У интереса был стойкий вкус зависти с примесью возмущения. На стиральной машинке была разложена косметика Эльвиры. «Твою мать!» – выдохнула хозяйка.
Это была косметика экстра-класса. Дорогая, очень дорогая. Марина знала в этом толк, ведь она не всегда сидела в овощном ларьке. Когда-то она стояла посреди косметического рая в гордой роли продавца-консультанта. Такую косметику покупали только холеные женщины, в которых были вкачаны такие технологии, что даже вазелин не испортил бы их кожу. Однако они покупали только самое лучшее, самое дорогое. И весь этот ассортимент сейчас скромно лежал на Марининой стиралке.
Выйдя из ванной, Марина внимательно оглядела троюродную сестру. Осмотр не дал ничего нового. Скромная внешность, припудренная легкой придурковатостью.
– У тебя кто муж? – напрямки спросила Марина.
– Я не замужем. А ты?
– Я тоже, – отмахнулась Марина. Сейчас был тот редкий случай, когда собственная персона ее мало интересовала. – А тогда кто твой любовник?
– Мариночка, мне кажется, ты вторгаешься в интимную сферу. Я бы не хотела облекать в слова то, на что только намекает судьба… Все пока так зыбко, так неопределенно…
– Ты че, дура? – ободрила ее Марина. – Такие подарки неопределенные мужики не дарят.
– Что ты имеешь в виду?
– Косметику я имею в виду. Это же стоит, как крыло самолета.
– Ах, это, – разочарованно вздохнула Эльвира. – Косметику я сама себе покупаю. Мой мужчина пока не перешел ту тонкую грань…
– Сама? – перебила Марина. В кои-то веки ей было неинтересно обсуждать мужчину.
– Да, сама. Знаешь, в этом, конечно, есть что-то неправильное. Такие покупки замыкают контур нашей самодостаточности, и тем самым мы усложняем путь тех, кто спешит к нам, чтобы прорвать этот контур.
– Стоп! К черту твой контур! Давай по порядку: ты вообще кем работаешь?
– Я консультант по душевным травмам. Мне не очень нравится, когда меня называют психологом, это слишком консервативное и неточное название.
– Мозгоправ, что ли? – выдала Марина свою версию, по ее мнению, менее консервативную и более точную.
– Ну… типа того. – Эльвира улыбнулась.
Марина слегка расстроилась. На эту телегу ей было не заскочить. Тут нужно особое образование. Его за чашкой чая, как грипп, не подхватить.
– Долго училась? – мрачно спросила она.
– Долго! Сначала в институте, потом в аспирантуре, написала диссертацию, даже защитилась. А потом подумала: «Кому нужна моя литературная критика? Я всегда буду вторична, всегда в тени великих имен».
– Стоп! Что-то я нить потеряла. При чем здесь литературная критика?
– Так я же литературовед по образованию.
– Не поняла. Как твои Пушкины с психами связаны? – широко поставила вопрос Марина.
– Никак не связаны. Просто мне показалось, что ты спросила меня про мой образовательный бэкграунд. Я же потом переквалифицировалась в психолога. Стала помогать людям решать их личностные проблемы…
– Так ты на ходу переобулась? – восхитилась Марина.
– Видишь ли, литературные герои переживают те же кризисные состояния, что и обычные люди. Более того, рука классика придает этим страданиям формат завершенности, как бы отделяя их от рутины. В обычной жизни множество мелких бытовых проблем застят нам глаза, и очень трудно определить истинные причины душевных мук. А в литературе все выпуклее, явственнее. И вместе с тем, все типы, что встречаются в жизни, с абсолютной достоверностью запечатлены в классической литературе. Нужно лишь определить, кто из моих клиентов Онегин, кто Печорин, а кто и Хлестаков. Поверь, они довольно часто встречаются среди современных мужчин. Мой авторский метод решения личностных проблем основан на литературных аналогиях…
Марина не очень увлекалась литературой и об Онегине думать ей вовсе не хотелось. Зато ей было интересно другое:
– Стоп! Так у вас там что? Даже диплом не спрашивают?
– Что значит спрашивают? Отношения с клиентом строятся на доверии. Это же не капустой в овощном ларьке торговать, – сказала Эльвира, даже не догадываясь, насколько доходчиво она все объяснила.
При упоминании ларька Марина немного дернулась, но быстро вернулась в состояние повышенной любознательности.
– Совсем-совсем не проверяют?
– Разумеется, я потом много ездила на разные тренинги, обучалась на интенсивных семинарах…
– Дорого стоит?
– Что?
– Пройти такой семинар. Ну, сколько стоит получить такую бумажку, чтобы, если что, показать можно было?
– Цены очень различаются. Все зависит от личности мастера, чей опыт стараются перенять. Есть откровенно дешевые варианты, но мне кажется, что это профанация…
– Понятно, – прервала ее Марина. – И что? С твоих консультаций можно такую косметику покупать?
– Видишь ли, Мариночка, я давно практикую, у меня обширная клиентура…
– Значит, можно, – смекнула Марина.
В голове что-то шумело, откуда-то изнутри поднимался ропот протеста против овощного ларька, копеечного крема и по акции купленной губной помады. Марина решила взять паузу для того, чтобы обдумать услышанное.
– Ладно, давай спать.
Она уже хотела уйти в свою комнату, оставив гостью на тахте в гостиной, как та попросила:
– Если ты не против, я впущу холод.
Марина запнулась на пороге:
– Что сделаешь?
– Холод впущу. Форточку открою, если это не нарушит твои представления о комфорте.
Не часто кому-то удавалось довести Марину до растерянности. Она изумленно смотрела на сестру. И та решила, что от нее требуют пояснений:
– Видишь ли, от наших установок зависит все, включая работу нашего организма. Ты не задумывалась, почему осенью люди часто болеют?
– Потому что погода портится, слякоть, дожди разные.
– Если бы все было так просто, – покровительственно вздохнула Эльвира. В ней даже почудилась усталость от объяснения азбучных истин. – Дело в том, что после солнечного лета мы не хотим принять эту слякоть, внутренне сопротивляемся ей. И от этой борьбы организм слабеет, теряет силы. Мы заболеваем от собственного неумения принять осеннюю слякоть, впустить в себя новое состояние природы.
Эльвира победно посмотрела на сестру и закончила примером из собственной жизни:
– Я всегда сплю с открытой форточкой, чтобы впустить холод. Очень важно слиться с состоянием природы, гармонизироваться с ней. Холод не нужно прогонять, наоборот, нужно открыться ему, принять его право на господство в твоей спальне.
Марина ошарашенно молчала.
– Еще очень помогают холодные обливания ног, – уже более буднично завершила сестра.
– Так это же всегда называлось закаливанием, – подозрительно сказала Марина.
– Это закаливание в другой картине мира. Закаливание – это язык медсестры из районной поликлиники. А мои клиенты ценят возможность слиться с холодной водой, почувствовать, как их внутренний мир распахивается перед внешним…
У Марины было лицо человека, который открыл для себя новую реальность. Очень внимательное лицо.
Тепло попрощавшись, сестры расстались на ночь.
Эльвира всю ночь впускала холод, отчего Марине пришлось достать с антресоли еще одно одеяло. Но утром они проснулись бодрые и заряженные на дальнейшее общение. Однако времени оставалось мало, через пару часов за Эльвирой должно было приехать такси.
У Марины оставался только один вопрос:
– Так если у тебя деньги есть, зачем ты меня разыскала? В гостинице могла переночевать.
– Я хотела познакомиться с тобой. Мне тетя Сима про тебя много рассказывала.
– Да ладно тебе… – Марине было приятно.
– У меня не очень хорошо получается противостоять негативной энергии. А тетя Сима говорила, что ты можешь одним словом отключить от своего эмоционального потока ненужного тебе человека.
– Это я могу, – подтвердила Марина.
– Да-да, – восторженно закивала сестра. – Ты очень убедительна во всех своих проявлениях, ты буквально всего можешь добиться. Вот чего ты хочешь?
Марина на секунду задумалась. Ровные ряды тропических березок с огромными, как опахала, листьями встали перед ее затуманенным взором.
– Жить под пальмами, – созналась она.
– А кто тебе мешает?
Вопрос поставил Марину в тупик. И действительно, даже Рашид больше не помеха. Никто ее здесь не держит.
Она так сильно задумалась, что довольно рассеянно и небрежно проводила сестру, поспешно закрыла за ней дверь и, вернувшись в комнату, сказала:
– А не впустить ли мне свет?
С этими словами она раздвинула шторы, и яркий солнечный свет залил комнату. Но теперь Марина точно знала, что этого света ей мало. Она больше не будет довольствоваться малым – овощным ларьком, дешевой косметикой, редкими солнечными днями. Ей нужны пальмы, свет и деньги.
А главное, у нее все для этого есть – убедительность и трезвый взгляд на мир. Уж если чудачка Эльвира учит «впускать холод» за деньги, то она, Марина, с ее-то жизненным опытом, будет на этом рынке на вес золота. «Все-таки три ходки замуж не у каждого мозгоправа в загашнике есть», – прикинула она свои шансы на успех.
Ночью Марина впустила в свою комнату холод. Она хотела попрощаться с ним перед отъездом. Пальмы ждали ее в прекрасном и недалеком будущем.
Коню понятно
Павел Петрович был философом. Это началось еще в детстве. Когда другие дети плачем вымогали мороженое, маленький Паша погружался в задумчивость по поводу несовершенства бытия. Он не роптал, он размышлял о несправедливости бренного мира, как бы примериваясь к нему. Родителей это пугало, и они покупали мороженое.
С годами философский настрой только усилился. Некоторым это нравилось. Его задумчивый взгляд очаровал сурового профессора, и Паша получил на вступительных экзаменах высшую оценку, открывающую дорогу на философский факультет. Так природная склонность переросла в профессию.
Паша обожал Платона и Сократа, Спинозу и даже Ницше. Чтобы любить, не обязательно разделять взгляды. Он испытывал тонкие и радостные душевные вибрации, разрывая лепнину слов, в которые, как в пьедестал, были вмурованы эти славные мужи. Прорваться от слов к понимаю, к почти интимному сближению с мыслями великих людей доставляло Паше огромное удовольствие.
Но после окончания университета, увы, нужно было спускаться на грешную землю. Искать работу. И тут выяснилось, что времена изменились.
В СССР философы были люди если не богатые, то зажиточные. Им доверяли нести знамя марксизма, по дороге сообщая всем и каждому о сравнительных преимуществах социализма. Паша этот период просидел за партой. Он только примерялся к званию знаменосца, заранее кривясь и печалясь. Но тут ему подфартило. СССР не стало, знамя марксизма выкинули на свалку истории. И никому не сказали, где эта свалка находится, чтобы не было соблазнов что-то вынести оттуда себе на память.
